С аквалангом в Антарктике - Михаил Владимирович Пропп
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Осталось сделать еще одно дело, которое до сих пор я все откладывал и откладывал: это было определение мышечной теплоустойчивости антарктических рыб. Для этого нужно иметь живую рыбу, лабораторию, в которой был бы холодный и чистый воздух (малейшие следы спирта или формалина отравляют ткань, и показания приборов теряют всякую ценность), и термостат с постоянной температурой. Все приборы я разместил в нашей палатке, мы не носили туда формалина и спирта, воздуха и холода было сколько угодно, но не было электричества, чтобы включить термостат. Пришлось обойтись большим термосом, в который я попеременно подливал холодный и горячий физиологический раствор. Это было неудобно, определения и без того довольно хлопотны, и возня с термосом была уж совсем некстати, но другого выхода не было. Сделать так было все же проще, чем тянуть к палатке почти километровый кабель.
Хуже оказалось с рыбой: рядом с нашей палаткой постоянно лежало несколько огромных тюленей, они поедали и распугивали рыбу. Попробовал ловить на удочку, но улов был слишком мал, всего несколько штучек, а для определения нужно тридцать — сорок. Выход, однако, нашелся: Пушкин сумел поймать руками у дна около пятидесяти небольших рыб. Основные проблемы были решены, и, поместив на время рыбу в садок, я приступил к делу. К сожалению, вся рыба была одинаковая, а хотелось бы иметь по крайней мере два разных вида. На следующий день я освободил сам себя от разборки проб и выкроил таким образом полдня для лабораторных исследований. Теперь надо было из каждой рыбы вырезать, не допуская повреждений, крошечную подчелюстную мышцу и, выдерживая ее в термостате, время от времени определять специальным прибором ее раздражимость. Это довольно деликатные операции, которые удаются далеко не всегда, бывает так, что эксперименты без всякой видимой причины не выходят, как тут ни бейся, а потом вдруг начинают в точно таких же условиях хорошо получаться. Опыт у меня, так как я не специалист цитолог, был очень невелик, и к работе я приступил с большими опасениями. К моему удивлению, все сразу пошло хорошо. Однако данные, которые получились при первых же опытах, показывали, что надежда найти у антарктических рыб особо низкую теплоустойчивость не оправдалась: она была примерно такой же, как и у обитателей северных морей. Почему это так (может быть, далекие предки рыб, с которыми я работал, жили в более теплых водах и еще сохранили сравнительно высокую теплоустойчивость), будет ли у других здешних рыб теплоустойчивость такой же или более низкой — на это пока еще невозможно ответить, собранный материал слишком мал.
Я попытался поймать удочкой других, не придонных, а свободно плавающих в толще воды рыб. Иногда зимовщикам удается поймать за день несколько сотен штук, но мне не повезло, в тот день рыба не шла на крючок, и на этом работы по определению теплоустойчивости пришлось свернуть.
Наше пребывание у скал заканчивалось, нам уже не раз советовали убрать со льда все снаряжение и имущество. Мы и сами это прекрасно понимали, но хотелось сделать побольше погружений, а работы под водой всегда было много. Между тем в море лед уже ломало, и с каждым днем увеличивалась опасность того, что, придя утром, мы застанем вместо льда чистую воду, а наше снаряжение будет лежать на морском дне или плавать на льдине в нескольких километрах от берега. Наконец, как раз 12 февраля, в день, когда исполнилось десять лет со дня официального открытия станции Мирный, Дубровин в совершенно категорической форме отдал распоряжение назавтра все убрать со льда.
Праздник был отмечен торжественным собранием, на котором произносились соответствующие случаю речи. Впрочем, рядом с ораторами собралась едва ли половина зимовщиков. Остальные, усыпав крыши радиостанции и все окружающие возвышенности, спешили запечатлеть на пленку редкое зрелище. После салюта празднование перенесли в кают-компанию. Тут наибольший интерес вызвали выступления участников первой антарктической экспедиции. Таких среди нас набралось трое. За десять лет многое изменилось, работа и жизнь на антарктических станциях сейчас уже не требует тех усилий и героизма, которые раньше были неразрывно связаны с исследованиями полярных стран. Основание постоянных станций было, возможно, последним актом в героическом периоде освоения Антарктиды, когда основной задачей было выжить, перенося холод, пургу, отсутствие свежих продуктов и другие лишения. Для этого требовалось предельное напряжение сил, специфические полярные навыки, способность посвятить всю свою жизнь полярным исследованиям. На это были способны лишь немногие, и имена Роберта Скотта, Руала Амундсена, Эрнеста Шеклтона, Дугласа Моусона и их спутников навечно вписаны в историю человечества, а их поведение навсегда останется примером мужества и героизма. Сейчас совсем иное дело: никто уже не строит снежных хижин, не ходит на лыжах не только что к полюсу, но даже на расстояние
