Своя дорога - Галина Ли

Через пять минут мы имели удовольствие лицезреть умилительную сцену купания огромной кошки. Чистюля-аптекарь извел все запасы мыльного раствора отшельника, превратив рош-мах в пенную гору, отливающую на солнце радугой.

Он тер ее с таким усердием, словно решил заменить пятнистый окрас подруги на белый.

Танита покорно сносила бесцеремонное обращение со свой шкурой и только недовольно щурилась, когда мыльный раствор попадал в глаза.

Сначала я не мог понять, почему оборотень не перекинулась в человека, но потом заметил, сколько удовольствия получает от этого процесса парочка, и улыбнулся про себя.

Под конец банных процедур рош-мах расшалилась и стала вести себя как обычная игривая кошка. Она ловила руку сирин, прихватывала ее зубами, охотилась за мочалкой, а под конец, так активно встряхнулась, что окатила старательного банщика брызгами с ног до головы. Так что после ее купания парню пришлось мыться.

Купался Агаи в страшной спешке, постоянно оглядываясь на дом, куда ушла перекидываться рош-мах, и явно горел надеждой с ней уединиться.

Болезненная слабость волшебника под напором любовного желания исчезла без следа.

Мы с отшельником понимающе переглянулись и по молчаливому согласию остались во дворе, а вот Морра по обыкновению всех маленьких детей, ту же побежала следом за Агаи.

Я, представив вытянувшиеся от огорчения лица влюбленных, перехватил девочку за талию, усадил к себе на колени и спросил, — Вырезать тебе еще одну куклу?

Морра радостно кивнула. Она не расставалась с подарком отшельника ни на минуту и мысль о том, что появится вторая игрушка, явно пришлась королеве пророчества по душе. Про Таниту благополучно забыли.

Короткие, торчащие во все стороны вихры малышки щекотали мне подбородок, когда она, тихо чирикая и посвистывая, с деловым видом тыкала пальцем в выбранную Унном для нас коряжку, и без всякой обработки здорово напоминавшую человечка.

Я не великий столяр и нож привык использовать для других целей, так что кукла в итоге получилась страшненькой, но Морра осталась довольна. Она перебралась на траву, и занялась возведением для своих игрушек дома из палочек, используя меня в качестве главного помощника. Я послушно выполнял нехитрые просьбы, удивляясь, что могу получать от этого занятия удовольствие.

Унн, глядя на мои старания, добродушно хмыкнул, — Вот уж не думал, что ты с детьми станешь возиться.

А кто думал? Меньше всего я сам.

Отвечать было лень. После возвращения накатила какая то нега. То ли это был отголосок скинутых забот, то ли общее настроение подействовало, но я только пожал плечами.

— Что тебе в них? — немного помолчав, спросил отшельник.

Второй раз пожимать плечами значило обидеть старого знакомого, пришлось признаться, — Не знаю. Так получилось.

— Ты смотри, осторожнее.

Неожиданная забота Унна, не склонного к подобным сантиментам, заставила меня посмотреть ему в глаза. Странная тоска обесцветила радужку отшельника, поменяв ярко-голубой цвет на обычный серый.

Не договаривал и темнил мой старинный приятель, пришлось спросить самому, — Ты что-то чувствуешь?

Он только вздохнул, страдальчески выгнул брови, утер рукавом рот и неохотно пояснил, — Неприятности за тобой по пятам идут. Из-за твоих спутников. Которых ты уже считаешь друзьями.

Так вот что его волновало — неприятности. Да они со мной с первого выдоха, а точнее с самого зачатия. Может, наоборот впервые в жизни, какая-то цель появилась, и люди, за которых я по настоящему волнуюсь!

Эта мысль привела меня в изумление. Она рушила незримую стену, возведенную в раннем детстве, опровергала позицию — Я вам не нравлюсь, а вы мне и вовсе до одного места, будем жить рядом по принципу «ты мне, — я тебе».

Пытаясь осознать, не погорячился ли, я повторил крамольную мысль вслух, проверяя, насколько она режет слух.

— Вот видишь, — усмехнулся Унн и подытожил, — Веди себя осмотрительно и старайся следовать нехитрому совету: самая важная персона для мира — это ты сам.

Хорош советчик, на себя бы посмотрел, принимает у себя совершенно незнакомых людей, да и нелюдей тоже.

— И еще, — Унн замялся, словно ему не нравилось то, что он собирался мне сказать, почесал растопыренной пятерней затылок, вздохнул, как больной медведь и выдавил — Ты уж постарайся больше ко мне с женщинами не приходить!

Вот так. В принципе, я ждал этой фразы. Еще одно правило, вернее не правило, а пожелание, ведь хозяин заветной избушки прекрасно понимает — если прижмет, я явлюсь к нему даже с двумя десятками женщин. Больше, пожалуй, в его доме не уместится.

— Хорошо, Унн, я постараюсь.

А что еще можно сказать?

Лес становился все гуще, постепенно превращаясь в непроходимую чащу, исчерченную во все стороны тропами.

Как же он мне надоел за восемь дней, а самое главное, восемь ночей пути! Комфортных и хорошо защищенных домов, как у отшельника нам больше не встречалось. Приют давали такие же одиночки как Унн, в основном не очень сильные колдуны. Агаи в благодарность укреплял их хижины новыми защитными заклинаниями.

Спалось всем кроме Морры во время таких остановок плохо, а я так и вовсе, на крайний случай, не ложился.

Слишком зыбкой и ненадежной, по моему мнению, были наши убежища. А может, мне это казалось, ведь жили в них как-то люди до нашего прихода.

Только с рассветом я заваливался часа на два, пользуясь моментом, пока народ встает и собирается в дорогу. В итоге от постоянного недосыпа и усталости мои глаза стали красны, как у вампира после сытного обеда, а голова наполнилась зыбким туманом. Тело настойчиво требовало отдыха, но проклятый лес все длился и длился!

По счастью все когда-нибудь кончается. Сегодня ближе к обеду мы, наконец, доберемся до предгорий, а к вечеру успеем подняться туда, где нас ждет полноценный отдых. Но это к вечеру, а пока приходилось оставаться настороже. Этот лес, он очень недобрый в любое время суток, даже днем.

Мне все время казалось, что за нами следят чужие глаза. Один раз даже уловил неяркие красные огоньки в густых зарослях папоротника, но они тут же погасли, едва почувствовав внимание.

Да, совсем гнилой лес, нехороший. Стволы обросли мхом и похожим на седые волосы лишайником, из грибов — только твердые сероватые наросты на соснах, застывшие грязной пеной. Птиц не слышно, мелкого зверья не видно. И бурелома много! И кроны слишком густые, плотно смыкаются над головами, превращая ясный погожий день в неприятный сумрак.

Мой маленький отряд давно притих: всех тяготил затхлый воздух и настороженная тишина. Даже лошади жались друг дружке, испугано кося на седоков и норовя сорваться в галоп.