Дворцовые тайны - Евгений Анисимов

Можно было бы посмеяться над педагогическими принципами Бецкого, но лучше не будем этого делать. История нашего железного века показала, что по сравнению с предками из XVIII столетия мы не стали ни добрее, ни лучше, а даже наоборот — злее и хуже. В мемуарах о жизни Ленина в Смольном, который в 1917 году стал «штабом революции», говорится, что он с удивлением смотрел в окно на беззаботно играющих в саду девочек в одинаковых пальтецах. Это были последние смолянки. Так неожиданно встретились два мира: мир добра, который пытался строить на русской земле Бецкой, и мир насилия и зла, которой смог все разрушить до основания...

Иван Иванович Бецкой был попечителем Смольного института и много делал для живших в нем детей. Он приучил императрицу Екатерину и знатных особ приезжать в Смольный. Девочки с младых ногтей росли на глазах государыни, и она многих из них очень любила. Бецкой тоже... Вот тут-то и начинается еще одна драматичная история...

Среди девочек, привезенных в 1765 году в Смольный институт из самых бедных дворянских семей, была и шестилетняя Глаша Алымова. Коротенькая, как заячий хвостик, жизнь девочки была трагична и горька. «Нерадостно было встречено мое появление на свет, — писала она в старости в своих записках. — Дитя, родившееся по смерти отца, я вступила в жизнь с зловещими предзнаменованиями ожидавшей меня участи. Огорченная мать не могла переносить присутствия своего бедного девятнадцатого ребенка и удалила с глаз мою колыбель.» Только через год мать уговорили хотя бы взглянуть на младшую дочь.

Смольный институт с его доброй директрисой Софьей Ивановной де Лафон и попечителем Иваном Бецким заменили Глашеньке дом и семью. Алимушка, как называла ее часто навещавшая Смольный Екатерина II, сразу тронула сердце Бецкого. «С перво го взгляда я стала его любимейшим ребенком, его сокровищем. Чувство его дошло до такой степени, что я стала предметом его нежнейших забот, целью всех его мыслей.»

Все умилялись трогательной привязанности шестидесятилетнего Бецкого к девочке и полагали, что он ее удочерит. Это чувство в Бецком казалось неожиданным — он слыл человеком мрачным, неприступным, никогда не был женат и жил уединенно в богатом доме на набережной Невы. Суровость Бецкого — белой вороны в среде высшего света — была защитой от возможных оскорбительных намеков на его происхождение. И вероятно, по этой же причине он так широко открыл свое сердце беззащитному одинокому ребенку.

Однако, как показало время, кроме естественного порыва одинокой души к другой обиженной жизнью душе, был еще и расчет вполне в духе идей Просвещения. Оказывается, Бецкой не собирался удочерять Алымову, а мечтал на ней жениться! Если в долгой жизни, думал Бецкой, ему так и не встретилась женщина, которую он мог бы полюбить, то ее нужно... воспитать с младых ногтей. Алимушка и казалась Бецкому этим существом. Трезвый разум старого холостяка и его всегда ожидавшее счастья сердце начали долгую работу Пигмалиона, вырубавшего из куска мрамора свою Галатею.

К моменту выпуска из Института в 1776 году семнадцатилетняя Глашенька превратилась в ослепительную красавицу, впрочем, как и многие другие девушки. Они играли в спектаклях, на которых бывала императрица. Пять воспитанниц первого выпуска Смольного особенно были милы государыне. Она заказала портреты этих смолянок Д. Г. Левицкому. Художник был в расцвете своего таланта и создал настоящие шедевры. Мы их можем видеть сейчас в Русском музее. С портретов на нас смотрят живые, милые, веселые лица этих первых детей Просвещения: Катеньки Молчановой, Наташеньки Борщовой, Сашеньки Левшиной, Катеньки Нелидовой, а вот эта девушка, перебирающая струны арфы, — Глашенька Алымова. Она будет вечно сиять своей шаловливой красотой с этой картины.

Последние годы ее жизни в Смольном прошли под неусыпным присмотром Бецкого. Ни срочные дела, ни тяжелый для старика петербургский климат не мешали ему каждый день бывать в Смольном у Алимушки, чтобы увидеть ее улыбку, порадовать подарком, да и просто сказать ей несколько ласковых слов. Работа Пигмалиона явно шла к завершению.

«Три года протекли как один день, — писала позже Глафира Ивановна, — посреди постоянных любезностей, внимания, ласк, нежных забот, которые окончательно околдовали меня. Тогда бы я охотно посвятила ему свою жизнь. Я желала лишь его счастья: любить и быть так всецело любимой казалось мне верхом блаженства... Я любила и без всяких рассуждений вышла бы замуж.» И вот торжественный день выпуска настал. Стайка прелестных смолянок выпорхнула из ворот Смольного в большой свет.

Правда, Глашенька улетела недалеко. Бецкой поселил ее в купленном близ Смольного доме и совершенствовал свою Галатею — начал приучать ее ко двору, к свету. Все это было внове юной девице. Она, жизнерадостная и шаловливая, ходила в любимицах императрицы, которая сразу же пожаловала ее во фрейлины, определила к невесте наследника престола Павла Петровича, великой княгине Наталье Алексеевне. Великолепный двор Екатерины ослепил и закружил Алимушку. Его роскошь, полуночная жизнь были манящи, обстановка вечного праздника опьяняла — только платья меняй! А какие красавцы были повсюду во дворце! И Алымова менялась. Постепенно она стала не той, какой ее знал Бецкой в Смольном институте. От этих перемен объятый страстью вельможа страдал. Так случилось, что он стал жертвой своей идеи. Известно, что Бецкой был большим оригиналом. Те, кто проходил мимо его дома на набережной Невы (теперь там Университет культуры), не могли не поразиться цыплячьему писку, доносившемуся из окон. Бецкой первым завел в России инкубатор и проводил опыты по выведению ценных пород кур. Наверное, он смотрел на Смольный как на некий человеческий инкубатор, но нежные и беззащитные птенцы — детеныши человеческих существ — все-таки не цыплята...

Тут-то перед Бецким возникли проблемы, о которых он раньше, по-видимому, не думал, увлеченный своей работой Пигмалиона. Видимо, он не решился жениться на Глашеньке, опасаясь гнева государыни и общественного мнения, наверняка осудившего бы такой мезальянс. С другой же стороны, он не хотел и отпустить ее от себя, чтобы не потерять навсегда.

Вскоре Алымова почувствовала всю странную двусмысленность своего положения и испытала на себе деспотизм старика, который, не став ей приемным отцом или мужем, явно претендовал на роль любовника. Он начал ревновать ее буквально ко всем — и к мужчинам, и к женщинам. Нескончаемые упреки, скандалы, после которых седовласый старец ползал на коленях перед заплаканной красавицей и умолял ее о прощении, повторялись изо дня в день. «Он не выходил из моей комнаты, — рассказывает Алымова, — и даже когда меня не было дома, ожидал моего возвращения. Просыпаясь, я видела его около себя. Между тем он не объяснялся. Стараясь отвратить меня от замужества с кем-либо другим, он хотел, чтобы я решилась выйти за него как бы по собственному желанию, без всякого принуждения с его стороны. Страсть его дошла до крайних пределов и не была ни для кого тайною, хотя он скрывал ее под видом отцовской нежности. В семьдесят пять лет он краснел, признаваясь, что жить без меня не может. Ему казалось весьма естественным, чтобы восемнадцатилетняя девушка, не имевшая понятия о любви, отдалась человеку, который пользуется ее расположением.» Так продолжаться долго не могло...

Но жизнь, молодость берут свое и, как свежая зеленая трава, пробиваются сквозь каменную мостовую. И вот однажды Алимушка пришла к Бецкому и объявила, что придворный кавалер Алексей Ржевский полюбил ее и вот-вот явится просить ее руки у Ивана Ивановича, как ее опекуна и благодетеля. Потрясенный Бецкой пытался отвратить девушку от этого брака, говорил гадости о Ржевском, умолял пожалеть его, старика. Поначалу Глафиpa послушалась и было отказала Ржевскому, но потом передумала и публично объявила о своем согласии. Императрица не возражала, и свадьба была сыграна.

И тогда Бецкой, видя, как рвутся последние ниточки, которыми он был связан с Алимушкой, упросил молодых поселиться в его доме. Счастье еще, что эта затея не кончилась кровавой драмой. Супруги вскоре были вынуждены съехать из дома благодетеля. Бецкой вел себя ужасно, деспотично, бесцеремонно, стремясь опорочить мужа в глазах его юной жены. После отъезда Алимушки Бецкой заболел. Ржевская навещала больного. Ее сердце разрывалось от жалости к старику, но она не могла вернуться к нему или подчиниться его ревнивым требованиям. «Никто в мире не любил меня так сильно и с таким постоянством. Он мог сделаться моим мужем, служить моим отцом, благодетелем, но по собственной вине не достигнув своих целей, он стал играть роль моего преследователя.»