О, счастливица! - Карл Хайасен

– Они под угрозой?

– Пока нет. Тебе это не кажется непристойным – их присутствие в таком месте? Они как… мусор. – Она имела в виду двух грабителей. – Они этого не заслужили – чувствовать, как солнце припекает шею, дышать этим прекрасным воздухом. На таких людей все тратится впустую.

Кроум опустил стекло в машине и вдохнул прохладный соленый бриз. Сонным голосом он произнес:

– Я мог бы привыкнуть к такому. Может, после Аляски.

Джолейн подумала: как он может вести себя так расслабленно? У нее больше не получалось отвлечься на природу острова – настолько ее лишал присутствия духа вид Бодеана Геззера, ритуально корпящего над оружием. Она не могла выкинуть из памяти ту ужасную сцену у себя в доме – не только удары и пинки этого человека, но и его голос:

Слушай, умник, она не может говорить с пушкой во рту.

И потом своему другу, замарашке с конским хвостом:

Впечатление хочешь произвести? Смотри сюда.

Выхватывает одну из черепашек из аквариума, кладет на деревянный пол и подначивает своего хвостатого друга ее застрелить. Вот что сделал Бод Геззер.

И несмотря ни на что, вот он, здоровый и свободный, как ни в чем не бывало под солнышком Флориды. С билетом «Лотто» на 14 миллионов долларов, где-то припрятанным – возможно, в презервативе.

– Я не могу просто сидеть и ничего не делать, – сказала Джолейн.

– И ты абсолютно права. Ты должна съездить за продуктами. – Кроум извлек бумажник. – Потом заедешь в какой-нибудь мотель и арендуешь катер. Я дам тебе денег.

Джолейн сказала, что у нее идея получше:

– Я останусь здесь и буду следить за главным патриотом. А ты поедешь за лодкой.

– Слишком рискованно.

– Я вполне справлюсь сама.

– Джолейн, я в тебе не сомневаюсь. Я говорю о себе. Покойники должны вести себя тихо – мое лицо было в «Геральде», может, даже по телевизору.

– Там была поганая фотография, Том. Никто тебя не узнает.

– Я не могу на это рассчитывать.

– Ты был похож на Пэта Саджака [33] под найквилом [34].

– Мой ответ – нет.

Том ей, конечно же, не верил. Не верил, что она оставит гопника в покое.

– Это же смешно, – пожаловалась она. – Я никогда не водила катер.

– А я никогда не стрелял из дробовика, – парировал Кроум. – Так что у нас есть чему научиться друг у друга. То, чего не хватает любому роману.

– Я тебя умоляю!

– Кстати, о птичках. – Он вылез из машины, открыл багажник и достал «ремингтон». – На всякий случай.

– Плохие новости, Рэмбо. Патроны у меня в сумочке.

– Тем лучше. Думаю, у нас еще минут сорок пять, может, час. Главное – лед. Купи столько льда и пресной воды, сколько сможешь унести.

– Сорок пять минут до чего?

– До возвращения нашего хвостатого моряка.

– Правда? И когда ты собирался мне сообщить?

– Когда был бы уверен.

Джолейн Фортунс была полна решимости изображать недоверие:

– Думаешь, они поедут морем?

– Угу.

– Куда?

– Понятия не имею. Поэтому нам нужен собственный катер. И еще неплохо бы карту.

Только послушайте его, подумала Джолейн. Мистер Все-Под-Контролем.

Она собиралась настоять на своем, отчитать его. Но потом передумала. Похоже, на заливе выдастся прекрасный день, особенно по сравнению с еще шестью часами в крошечной «хонде».

– Большой надо катер? – спросила Джолейн.

Пухл чувствовал себя на воде почти комфортно. Одним из немногих сносных воспоминаний его детства был семейный катер для водных лыж, которым Гиллеспи пользовались во время вылазок на озеро Рабун по выходным. Полнота юного Онуса не позволила ему стать первоклассным воднолыжником, но он любил править лодкой.

Сейчас, у руля «Настояшшей любфи», которую он, замкнув провода, угнал во имя Истых Чистых Арийцев, этот восторг вернулся к нему. С двумя моторами «Мерк-90» ворованный двадцатифутовик был намного живее того катера, капитаном которого Пухлу довелось побывать в детстве. Это было прекрасно – он хорошо управлялся с высокой скоростью. Увы, он не мог справиться с беспорядочной топологией Флоридского залива со всеми его изменчивыми оттенками, змеящимися фарватерами и предательскими отмелями. Залив не имел ничего общего с озером Рабун, глубоким, четко очерченным и относительно свободным от неподвижных препятствий наподобие мангровых островков. Несколько запущенные навигационные навыки Пухла только усугубляло ослабленное из-за раненого левого глаза (прикрытого новым пластырем, купленным за два доллара на заправке «Амоко») зрение и относительно высокий уровень алкоголя в крови.

Чтобы сесть на отмель, понадобились какие-то минуты. Широкий приливный берег был отчетливо виден: бурый цвет резко контрастировал с лазурью и индиго глубоких проливов. К тому же в поле зрения имелась масса болотных птиц, чье длинноногое присутствие говорило о резком изменении глубины. Но Пухл этого не заметил.

Посадка на мель оказалась продолжительной и панорамной, большие навесные моторы ревели и выбрасывали огромные гейзеры ила цвета какао. Пухла с силой отбросило на панель управления, чуть не вышибив из него дух. Цапли в унисон снялись и взлетели, сделав круг над шумной сценой, прежде чем растянуться вереницей в фарфоровом утреннем небе по направлению к западу. Когда блюющие моторы наконец заглохли, в «Настояшшей любфи» стояло примерно семь дюймов воды. Корпус осел ровно на восемь.

Как только Пухл смог перевести дыхание, он встал и увидел, что есть только один способ выбраться с мелководья: спуститься в воду и толкать. Ожесточенно матерясь, он стащил ботинки и сполз за борт. И немедленно погрузился по самые яйца в вязкую известковую глину. Жутко буксуя, он добрался наконец до кормы и всем весом налег на транец.

Катер действительно сдвинулся. Ненамного, но Пухл слегка приободрился.

Каждый слякотный дюйм продвижения выматывал – все равно что пытаться разгуливать в сыром цементе. Ил хлюпал под ногами, кожу жгло от морских клопов. К рукам и животу присосались крошечные, не больше рисового зернышка, бордовые пиявки, которых он в ярости прихлопывал. Дополнительную проблему создало незнакомое покалывание в промежности, и Пухлу пришло на ум, что какой-нибудь экзотический паразит мог проникнуть в его тело, заплыв через отверстие в члене. Ни один миллионер во всем мире, озлобленно думал он, с такими трудностями не сталкивается. Он был рад, что Эмбер нет рядом и она не видит эту унизительную картину.

Наконец угнанный катер вырвался с травянистой пристани. Пухл с горем пополам взобрался на борт и маниакально стащил штаны, чтобы заняться тем, что его ужалило.

И только тогда он вспомнил.

Билет.

– Твою мать! – хрипло выкрикнул он. – Твою бога душу мать!

Правое бедро было чистым и мокрым. Огромный пластырь отклеился. Лотерейный билет пропал.

Пухл нечеловечески закаркал и горестно повалился обратно в воду.

Восемнадцать

Бодеан Геззер был одержим призраком «Черного прилива». Он не помнил ни одной ссылки на группу во всех стопках буклетов белых расистов, что собирал.

«Черные пантеры», «Движение», «Нация ислама», НАСПЦН [35] – Бод о них много читал. Но нигде не встречал никакого «Черного прилива».

Кем бы они ни были, эти люди побывали у него в квартире. Негры, почти наверняка! Бод, кажется, догадался, почему его выделили из остальных – они узнали об Истых Чистых Арийцах.

Но как? – спрашивал он себя. ИЧА были вместе едва неделю – он даже не успел еще сочинить манифест. Пульс сбивался, пока он обдумывал два единственно возможных объяснения: или негритянские силы располагали продвинутой аппаратурой для сбора информации, или в ИЧА наличествовала серьезная утечка. Последнее казалось Боду Геззеру почти невероятным.

Вместо этого он вернулся к допущению, что «Черный прилив» был исключительно коварен и изобретателен, возможно – связан с правительственными службами. Он также предположил, что, где бы ни укрылись Истые Чистые Арийцы, хитрожопые негры в конечном итоге их все равно выследят.

Все в порядке, подумал Бод. Когда придет время, его ополчение будет готово.

Между тем где этот ебаный Пухл с лодкой?

От паники у Бода свело кишки. Идея дезертировать от партнера, который чуть что хватался за оружие, начала казаться логичной. В конце концов, у Бода в презерватив запрятано четырнадцать миллионов баксов. Как только он обналичит билет, сможет податься куда угодно, сделать что угодно – построить себе крепость в Айдахо, с самой навороченной на свете горячей ванной.

Бод в последнее время много размышлял об Айдахо, об отвратительных зимах и всяком таком. Он слыхал, тамошние горы и леса полны правильно мыслящих белых христиан. В таком месте набрать в ИЧА новобранцев оказалось бы намного проще. Бод был по горло сыт Майами – куда ни плюнь, везде проклятые иностранцы. А когда наконец встретишь настоящего белого, говорящего по-английски, он – к бабке не ходи – окажется евреем или ультралиберальным горлопаном. Боду уже опротивело бояться, шептать свои искренние правдивые убеждения, вместо того чтобы гордо и громко заявлять о них прилюдно. В Майами приходилось быть чертовски осторожным: не дай бог кого-нибудь ненароком оскорбишь – немедля получишь по морде. И не только от кубинцев.