Темная харизма Адольфа Гитлера. Ведущий миллионы в пропасть - Лоуренс Рис

Гитлер говорил, что гордится тем, как «медленно выжимает все соки» из оппонентов — в частности, властей Чехословакии. И, как несложно догадаться, ему это удалось благодаря непоколебимой вере в себя. Отсюда вытекало, что «уверенность в собственных силах» имела для немецкого народа критическое значение в свете предстоящих событий. «Весь немецкий народ, — говорил он, — должен научиться верить в победу Германии столь непоколебимо, что — пусть нам и придется время от времени терпеть поражения — с глобальной точки зрения нация будет воспринимать их, как временное явление: в конце концов победа будет за нами!» Затем Гитлер, объявил как, по его мнению, можно достичь этой цели — нужно раз за разом повторять, что «наши лидеры всегда правы!». И хотя Гитлер допускал, что руководители Германии «могут допускать ошибки», важно не забывать, что «мы выживем лишь в тот случае, если не позволим миру увидеть наши просчеты…» Как только решение созреет, Гитлер потребовал, чтобы «нация единодушно сомкнула ряды в поддержку принятого решения. Мы должны выступать единым фронтом, а если и были допущены какие-то ошибки, их сгладит та решимость, с которой нас поддержит народ…».

Гитлер произнес столь откровенную речь в Мюнхене на следующее утро после погромов «Хрустальной ночи» — и, что важно, об актах насилия не упомянул ни словом. Согласно историческим документам, он не упоминал о них ни разу — ни публично, ни в личных разговорах. Как и во время однодневного бойкота принадлежащих евреям фирм и магазинов в 1933 году, Гитлер интуитивно понимал, что его авторитет пошатнется, если немцы нееврейского происхождения, которые протестовали против избиения своих еврейских соседей, заключения их в концентрационные лагеря или убийства без суда, свяжут его имя с подобными бесчинствами. Однако ничего этого не произошло бы, если бы не пожелал Гитлер.

Несмотря на его попытки вести себя так, словно кровавой резни в ночь с 9-го на 10 ноября 1938 года никогда и не было, «Хрустальная ночь» стала поворотным моментом как в истории Третьего рейха, так и в восприятии Гитлера как лидера — в Германии и за ее пределами. Менее чем через неделю после событий «Хрустальной ночи», 16 ноября 1938 года, Людвиг Бек в частной беседе отметил, что считает Гитлера «отъявленным психопатом» и что он не раз «предупреждал [немецких генералов] об этом — и в конце концов остался в одиночестве»‹53›.

В Лондоне «Хрустальная ночь» коренным образом изменила взгляды лорда Галифакса, министра иностранных дел Великобритании. Если до этого он поддерживал действия Чемберлена в Мюнхене и поверил его заявлению, что подписанное соглашение обеспечит «мир нашему поколению»‹54›, Галифакс теперь заявил на собрании Комитета по внешней политике, что последние события показали — «группе сумасшедших» удалось «захватить власть» над Германией. По его словам, «первоочередная задача [британского правительства] заключается в том, чтобы исправить ложное впечатление о себе как декадентской бесхребетной власти, которую можно безнаказанно попирать»‹55›.

Галифакс, который позже, в частной беседе, признался в своих «антисемитских» взглядах‹56›, пришел в ужас от действий нацистов по отношению к евреям. Он явно ощущал, что немцы перешли черту. Невилл Чемберлен, однако, так не думал. Хотя и порицая насилие «Хрустальной ночи», он не понимал, какое отношение все это имеет к безопасности Великобритании или к внешнеполитическим планам Германии. Слишком дорого досталось ему доверие к Гитлеру, и он не готов был признать собственную неправоту — по крайней мере, пока‹57›.

Гитлер вплотную подошел к тому, чтобы открыть немецкому народу истинный масштаб своих амбиций, и это стало ясно из его двухчасовой речи, произнесенной в рейхстаге 30 января 1939 года. В этой одиозной речи содержались «пророческие» слова по поводу судьбы евреев, которые перекликались со взглядами, излагавшимися в еженедельнике СС «Das Schwarze Korps» все предыдущие месяцы‹58›. «Если международному финансовому еврейству удастся ввергнуть народы в мировую войну, то результатом будет не большевизация планеты и не победа еврейства, а уничтожение еврейской расы в Европе»‹59›.

В этой речи упоминалась еще одна идея, которой был одержим Гитлер, — «Lebensraum», расширение «жизненного пространства». Он заявил, что в условиях угрозы перенаселения у Германии есть два выхода: или продолжать экспортировать производимые Германией товары, чтобы добывать деньги на покупку импортной еды, или расширить свою территорию. При этом он ясно давал понять, какой из выходов видится ему более предпочтительным. Как именно можно было расширить территорию — не оговаривалось, однако, поскольку он упомянул, что Германия поддерживает мирные отношения с Севером, Югом и Западом, не сказав при этом ни слова о Востоке, можно было предположить, что именно в сторону восточных земель был направлен его взгляд.

Это незаурядное выступление было, в каком-то смысле, рискованным для харизмы лидера и его популярности. Хоть Гитлер и не забывал то и дело подчеркивать, что стремится сохранить мир, угроза войны красной нитью прошла через все его выступление. Однако подтекст речи не расходился с тем, что он говорил немецким журналистам на следующее утро после «Хрустальной ночи» — а именно, «если вопрос не удастся решить мирным путем, в ход пойдет сила — так больше продолжаться не может». После подписания мирного соглашения в Мюнхене Гитлер продолжал пользоваться поддержкой миллионов немцев. А эмоциональная вера в непогрешимость фюрера все еще подкреплялась знакомым оправданием — «восстановлением справедливости», нарушенной несправедливым Версальским договором. Это позволило немцам, таким как офицер люфтваффе Карл Бем-Теттельбах, все еще верить, что Гитлер «хотел только добра»‹60›. Почему это вдруг, задавался вопросом Бем-Теттельбах, все эти союзнические страны Первой мировой войны — Британия, Франция, Америка — «после стольких лет все еще считают Версальский договор действительным? Это же просто возмутительно!»‹61›

Еще одной причиной, о которой иногда забывают, но которая позволила Гитлеру приближать войну без ущерба для своего авторитета, было то, что именно его действия породили угрозы, которые он теперь усиленно подчеркивал — подобно тому, как неприязнь к душевнобольным родилась из отвратительных условий, в которых они содержались и которые, в свою очередь, были результатом сокращения финансирования нацистами подобных учреждений‹62›. Гитлер, к примеру, заявлял, что Германии необходимо массовое перевооружение, поскольку им занялись другие страны, забывая, однако, упомянуть, что именно масштаб военных приготовлений Германии заставил их пойти на этот шаг. Он заявлял, что американская пресса сочувствует евреям, однако именно его политика в отношении немецких евреев и вызвала такую реакцию.

Именно Гитлер сделал войну неизбежной, настроив против себя западные державы, спровоцировав перевооружением угрозу финансового кризиса в Германии, создав атмосферу, в которой отказаться от войны для Германии означало потерять лицо, чего фюрер никак не потерпел бы. К моменту своего выступления в Рейхстаге 30 января 1939 года Гитлер добился большего, чем можно было себе представить, — он создал Великую Германию, что простиралась от Каринтии на юге до Фленсбурга на севере, Ахена на западе и Кенигсберга и Вены на востоке. Однако и этого было недостаточно.

Внутри Германии теперь почти не осталось препятствий для разжигания столь желанного конфликта. К январю 1939-го от оппозиции внутри немецкой армии не осталось и следа. 18 декабря 1938 года, к примеру, Браухич в инструкции по подготовке немецких офицеров писал: «Адольф Гитлер, блистательный фюрер, который превратил невразумительную идею „фронтового братства“ (Frontkämpfertum) в идеологию национал-социализма, построил и укрепил для нас Великогерманскую империю… Мы видим колоссальные изменения во всех областях. Третий рейх вырастил нового немца — он полон идеалов… Создана новая уникальная „человеческая общность“ (Volksgemeinschaft), объединяющая всех нас — народ, вермахт и партию. Неколебима наша преданность и нерушима вера в человека, который создал все это, который своей верой и волей сотворил подобное чудо»‹63›.

Всего за четыре месяца до того, в сентябре 1938-го, генерал Альфред Йодль, начальник штаба Верховного командования вермахта, сделал следующую запись в своем дневнике: «Очень жаль, что Гитлер, за которым идет народ, не добился поддержки ведущих армейских генералов. Я считаю, что только практическими делами они могут загладить свою вину. Подобная ситуация уже складывалась в 1914-м. Неповиновение в армии исходит лишь от генералов, они чинят его из-за своей наглости и высокомерия. Они не могут верить и подчиняться, потому что не признают гения нашего фюрера, в котором некоторые из них по-прежнему видят армейского капрала времен Первой мировой, а не величайшего политика со времен Бисмарка»‹64›.