Охрана - Александр Торопцев

– А что же тут такого? – Бакулин слушал Генашку по-прежнему с опасливым чувством, но со все большим интересом. – Мужики же мы. А не размазня какая-нибудь. Напиваться-то незачем. А помянуть друга – святое дело. Да и не старый он – почти нашего возраста.

– Тебе-то что. Ты и сам мог генералом стать. А мне-то в диковинку с генералом да один на один пить, да три стопки кряду, да беседу вести.

Они уже взошли на всхолмье, откуда деревня завиднелась, как на блюде, только не к столу, а со стола, когда несут на нем разные недоедки на кухню. Нет, сравнивать так грубо русское село, даже изуродованное бестолковой энергией людей, оказавшихся на беспутье, которое чем-то сродни бесстыдству, бездумью, никак нельзя. Ну какое же в самом деле это блюдо со стола, то есть все равно что посуда в мойке?! Это же русская волнистая, волнующая даль, неопрятная по раннему маю, но на объедки совсем уж непохожая. Да, людской грязи, всяких ошметок, недостроек, глыб земли, копеечных пристроек у каждой избы, каких-то убогих загородочек по соседству с такими же убогими, но жутко дорогими особенно для местных далей домами-монстрами да какой-то слежалости – не то людской, не то природной, – да прочего мусора, которому и название-то дать трудно, – здесь всего этого в избытке. И даже пруд, кишащий ротанами, выглядит как-то не живо и не мертво одновременно. Огороженный хилыми ивами, он бездумно отражает все, что видно глазу людскому. Но лучше бы этого ничего не видел бы пруд. Или не отражал бы. Сплошная тоска, серость. Отработанность. «Мы – отработанный материал», – как-то сказал по злобе Сергей Воронков. «Ты можешь считать себя отработанным материалом, а я лично считаю себя еще действующим человеком», – гордо ответил ему Бакулин, на что майор лишь ехидно ухмыльнулся. Но почему-то именно сейчас эти слова вспомнились ему.

Генашка остановился, спросил удивленно:

– Кто отработанный?

Бакулин вздрогнул. Никогда раньше с ним такого не случалось. Неужели он «подумал вслух»? Да еще человека обидел?

– Извиняюсь, Геннадий! – он посмотрел Генашке прямо в глаза и честно признался. – Задумался я. Вспомнил один спор. Значит, говоришь, по три стопочке махнул с генералом?

– Да ладно, чего там. – Генашка пошел по проселку неторопливо. – Это я так. Чтобы веселей идти было. А крепко, видать, всех вас армия потрепала, хоть и войны великой, я имею в виду, отечественной, не было. Какие-то вы все задумчивые. Даже Николай Иванович, хотя и служил-то всего ничего по сравнению с вами-то.

– Задумаешься тут, – вздохнул Бакулин.

– Я-то раньше не понимал. Думаю, войны большой нет. А потом понял.

– И что же ты понял, Геннадий? – Бакулин, человек не впечатлительный, крепкий, вдруг ощутил тяжесть в горле.

– Нина Ивановна, жена нашего, глаза мне открыла. Да нет, не в тот день, когда я им грибы царские вроде как в презент дал. А совсем уж осенью. К ним опять машина приехала. А она в это время в Муром ездила по каким-то делам. Не было ее дома весь день. Они в двенадцать приехали и через час уехали. Помню, пикало по радио. А вечером она ко мне со слезами. «Генашечка, миленький, найди водителя, я не умею машину водить». Оказывается, у него еще одного друга убили. Она сама не своя. «Просила их пожалеть его, даже от телефона мобильного отказалась. Нет, приехали! Помоги, Генашечка! В больницу его срочно нужно». Конечно, я помог. Не сам, но кума попросил. Обошлось. Тогда-то она и рассказала, как они Родине служили, здоровье губили в жарких странах, а эти новые русские бросили их на произвол судьбы. Только что не утопили, как слепых котят.

– Что ты такое говоришь, Геннадий? Как бросили?

– А то и говорю. Цари уходят и приходят, а разведка живет вечно, пока живет государство. Так мне сказал один мудрый человек тридцать лет назад.

«А он не прост, – подумал Бакулин настороженно, – уж не подослал ли его кто ко мне?» Эта смешная мысль заставила его улыбнуться: «Кому я нужен!»

– После семнадцатого года все вверх дном в стране. Убивали друг друга, а разведчиков, настоящих я имею в виду, не сдавали. Ни те, ни эти. А эти чертяки даже разведку угробили. Виданное ли дело!

– Да откуда ты это все знаешь, Геннадий?! – вырвалось отчаянно у Бакулина. Сам-то кое-что знал об этом, но молчал, будто и не в самом высоком здании Советского Союза служил в последние несколько лет. – Уж не разведчик ли ты сам?

– Ха, чего надумали! Куда мне в разведку с моими восемью классами? Нет, я всю жизнь на стеколке. Не могу сказать, что очень уж красивые изделия выдавал, вернее сказать, выдувал, зато красоту понимал: в заводском музее такая красота была! Между прочим, несколько изделий моего прадеда и деда в нашем музее экспонатами были. Сейчас ни завода, ни музея, ни экспонатов. А про это ты не бойся. Не шпион я.

– А я и не боюсь. Чего мне бояться-то? Просто ты так говоришь, будто…

– Мир слухами полнится, Федор Иванович! А когда муж под капельницей, то любая жена такое сгоряча расскажет… Я бы, Федор Иванович, не поверил ей. Но ведь, веришь, нет, мне такое рассказывали два раза! Да-да. В самых разных точках. В девяносто третьем или четвертом, не помню уж, я халтурил в Софрино. Избу рубил хорошему человеку. Тот по-людски рассчитался со мной, и два дня пили мы, пока его жена из Москвы не прикатила, шеи нам намылила. Он такое рассказал мне, какое только в сказках или в самых завиральных книгах можно прочитать. Еле-еле он из одной вражеской страны выбрался. Да-да, что ты смотришь на меня, Федор Иванович, я таким людям верю. И жене нашего – верю. Потому что человек она хороший да к тому же за мужиком своим ухаживает. Дай бог каждой так за своим мужиком ухаживать. У него другая беда приключилась, но очень похожая. Ему-то выезд из вражеской страны наши организовали, а всех его людей, хоть и обещали, оставили в мышеловке. Ему пенсия, выходное пособие, черную «Волгу»-дизель, во машина, а им – хорошо, если тюрьма в чужой стране.

– Да ты что такое говоришь, Геннадий?!

– Поэтому он и нервный такой. Тот, софринский, сам по себе работал. У него одна проблема была – с женой. Ему они визу выдали, разведчик разведчику глаз не выколет. А вот с женой заминка вышла. Обещали, божились по-своему. Он с женой уже в аэропорт приехал, а на нее документов нет. За минуту до конца регистрации все уладилось. Представь, Федор Иванович, картину. Домой не вернешься – тюрьма. Жену тоже ведь, как и Родину, бросать нельзя, какой же ты тогда разведчик?! Но ведь и людей своих в беде оставлять нельзя. Они ведь тоже – Родина. Поэтому он и переживает, что не смог своих людей вызволить. До сих пор не знает, как они там. А может быть и знает, только жена его мне об этом ничего не сказала.

Наконец-то они дошли до дома Генашки.

– Спасибо тебе! – сказал Бакулин, хотя есть грибы ему теперь расхотелось.

– Погоди. На тебе моих немного. Вас там целая орава, а я один. До свиданья.

– Спасибо! – Федор Иванович не успел глазом моргнуть, как в его корзине оказались почти все грибы Генашки, он хотел что-то ему сказать еще, но тот уже вошел в не закрытую на замок избу.

В Афгане Федор Иванович служил почти три года. Срок большой. В атаки не бегал, хотя и был два раза ранен. О Родине, сослуживцах, соотечественниках думал, о жизни думал, повидал всякое. Война есть война. Тем более на чужой территории. «Война все спишет» – известная формула. Но всего даже война списать не может и зачеркнуть не может, и вычеркнуть из памяти, иначе она добилась бы своего и уничтожила бы в человеке человека, и человек превратился бы в зверя.

Многие люди, знавшие Бакулина, называли его черствым. Он был таким. Он делал себя таким. Он был военным человеком. Он сделал себя таким. И считал это своей заслугой. Но человеком войны он не был. Это два разных понятия. Люди войны – берсерки, это, в принципе, душевно больные люди, зараженные войной. Военные люди воюют по необходимости. Но даже берсерки прежде всего люди. Несчастные пленники войны. Военные люди еще более несчастны. Именно потому, что воюют они по необходимости.

Таким был Бакулин.

Он пришел на объект после поездки во владимирскую глубинку во вторник. А в конторе очередная незадача: Николай Касьминов попал в аварию, лежит в больнице. Ноги-руки целы, но сильные ушибы, сломано два ребра. Значит, лето насмарку. Придется самому часто выходить в контору дежурить. Новых людей брать ему не хотелось. Он не любил спешить в таких делах, к тому же обещал взять на объект в конце лета или в начале осени своего земляка, бывшего военного летчика-испытателя, тоже побывавшего в Афгане.

– Как же он попал в аварию? Пьяный, что ли, был? – спросил он Петра Польского.

– Нет, что ты! Сын его тут был. Говорит, что странная какая-то авария. Николай остановил машину, вышел, залез зачем-то в багажник, а сзади в него какой-то придурок въехал. Как он жив остался? Иди посмотри на его «Жигуль». Наши слесари пригнали его сюда. Ремонтировать будут. Молодцы ребята, честно говоря.

– Какие-такие наши! – Бакулин повысил голос. – Мы здесь охраняем объект, а не ремонтируем личные автомашины! Здесь наших нет. Здесь есть сотрудники охраны объекта.