Большой Кыш - Мила Блинова

Его сотоварищи согласно закивали.

— Пусть болеет, пока не раскается. И пусть прощения у нас попросит, пусть слезами умоется.

Бяку передернуло от неприкрытого лицемерия и жестокости новых Старейшин, и он скомандовал непререкаемым тоном:

— А ну хватит злобствовать и сопливиться!

Цап перестал шуметь, а остальные — шмыгать и хлюпать носами. Длиннохвостый предводитель величественно поправил колпак, принял важную позу и высокомерно заявил:

— Вы — грубые, неотесанные провинциалы. Вы не умеете благородно вести себя в высшем обществе, но мы вас простим, если вы выполните наше поручение.

— Мы пришли не за поручением, а за цветком папоротника для Ася, — напомнил ему Сяпа.

Цап поморщился:

— Ах! Ну о чем вы? Папоротник вообще не цветет. Никогда. Значит, мы ничем не можем помочь старику. Совершенно ничем. Его, неуемного, теперь только луна вылечит. К тому же наши благородные интересы выше ваших и Асевых. У нас беда, катастрофа! На плантации петунии, белены и дурмана напали колорадские жуки. Они нещадно уничтожают урожай.

— А зачем вам белена и дурман? — подозрительно спросил Бяка.

«Вот они чем кышей подтравливают. Чтоб хуже соображали», — догадался Сяпа.

— Не важно зачем, — отмахнулся Цап. — Мы долго думали, как нам избавиться от жуков. И то пробовали, и это. Теперь мы решили действовать всерьез и перекрасить налетчиков в божьих коровок, ведь коровки не едят дурман. Мы слышали, что ты, Бяка, художник. Наш художник Шам-Шам стар и упрям. Он отказался нам помогать, поэтому мы поручаем это дело тебе.

— Знаете что, — весело сказал Бяка, — вам не нужен художник.

— А кто нужен? — удивились новые Старейшины.

— Парикмахер, — рассмеялся Бяка, — хвосты укоротить.

Сяпа прыснул. Минуту или две новые Старейшины натужно соображали, потом брови их сдвинулись, а глаза засверкали. Цап вскочил и опять затопал лапами:

— Глупые, невоспитанные чужаки, вы смеетесь над нами! Напрасно! Мы издадим Закон и выгоним вас с позором из Большой Тени. Вы недостойны оставаться среди красивых, благородных кышей.

— Попробуйте, крысята, попробуйте прогнать Бяку, — улыбнулся Большой Кыш. — Как будем драться — по одному или все вместе?

Он тщательно высморкался, аккуратно убрал платочек в карман и встал в боевую стойку. Сяпа спрятался за Бякину широкую спину и жарко зашептал тому в ухо:

— Их же шестеро, а ты один. Я, конечно, не в счет. Вспомни первое правило кышьей дипломатии: «Чем страшнее зверь, тем ласковее чеши его за ухом».

— Где ты тут зверя видел? — отмахнулся Бяка. — Несколько глупых проказников и шалопутов. Вот и все.

Сяпу успокоил веселый голос Бяки, он осмелел и грозно выкрикнул:

— Правильно, Бяка! Не церемонься с этими крысятами. Пооткусывай им хвосты, и дело с концом.

Непонятно почему, но эти слова маленького кыша очень испугали новых Старейшин. Они суетливо похватали колпаки и бросились врассыпную.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ ШЕСТАЯ

Не реветь

У Бяки всё наоборот.

А как же ВЕЛИКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ?

Бяка идет на крайние меры.

Секретные приемчики.

Бяка спешил в центральный поселок кышей. На его левом плече висела торба с мухобойкой, на правом — барабан. На загривке спал Сяпа.

— Бяка, — вдруг сказал малыш сонным голосом, — все у тебя неправильно, наоборот. Ты, как сверчок, поешь крыльями, а слушаешь ногами. Когда я трясусь от страха, ты спокоен. Когда мою душу грызет печаль, тебе весело.

Бяка хмыкнул, но промолчал.

— Сейчас ты беззаботно посвистываешь, а я цепенею от страха. Знаешь, Бяка, мне очень не понравились эти новые Старейшины. Ась рассказывал… Прежние Старейшины были добрыми и мудрыми, а эти… Глупость бывает разная. Тихая глупость не опасна. От нее страдает только сам хозяин. А у этих длиннохвостых начальников глупость громкая. Эти ужас что могут натворить. Ты не боишься?

— Ловля комаров — дело нехитрое, если уметь обращаться с мухобойкой и не ждать, пока комар сядет тебе на нос.

— А они как раз сели на нос всему кышьему сообществу, — вздохнул Сяпа. — Сели и лапы свесили.

— Не бойся, все будет нормально, — заверил его Большой Кыш. — Мне сегодня мой Енот приснился. Весь в репьях. А это верная примета: быть удаче.

— Тебе, может, и повезет, — засомневался Сяпа, — а вот мне никогда. Я неудачник. Хоть десяток кышей пойдет в реку купаться, все пиявки бросятся на меня одного. Судьба такая. Хоть поворачивай и беги назад.

— Как это «беги»? А как же твое ВЕЛИКОЕ ПРЕДНАЗНАЧЕНИЕ? Только-только во всем разобрались. Остался пустяк — выгнать этих длиннохвостых и освободить от рабства Большую Тень, — возмутился Бяка.

— Да уж, пустяк, — шмыгнул носом и дрогнул хвостиком Сяпа.

Бяка сердито кашлянул, искоса взглянул на Сяпу и шлепнул его лапой по попе:

— И не смей реветь! Никому ничуточки не страшно, клянусь чайниками!

Но Сяпа уже побелел, как одуванчик, и заныл:

— Охо хо, как все плохо! Как страшно! Как все безнаде-е-ежно!

— Зажми нос, — буркнул грубый Бяка и опять легонько шлепнул Сяпу, — кому сказал, нос зажми! И не клацай зубами. И не пачкай меня соплями. Ты чего, дикого лука нанюхался? Выслуживаешься перед этими прохвостами?

— Нет, Бяконька, — рыдал Сяпа, — я натурально реву, по-честному.

— «По-честному»! — передразнил его Бяка. — Прекрати сейчас же, или придется пойти на крайние меры.

Видя, что уговоры не действуют, он приостановился, подобрал на дороге щепку и, расколов ее немного, защемил ею Сяпин нос. Сяпа моментально перестал реветь, выпучил глаза и открыл рот.

— Ну? — спокойно осведомился Бяка. — Идем дальше или как?

Сяпа надулся. Снял щепку, поджал губу. И почему он решил, что Бяка изменился к лучшему? Дудки! Ничуть не изменился. «Бякой был, Бякой и остался», — сделал он суровый вывод и натянул панаму по самые щеки.

А Бяка, весело насвистывая, двинулся дальше. Он радовался тому, как остроумно и быстро сумел успокоить Сяпу. Щепка — это был первый секретный приемчик Большого Кыша по борьбе с плохим настроением. Второй он приберег на потом. Это тоже был очень хороший способ: запустить за шиворот опечаленного кыша божью коровку и ждать, пока кыш не развеселится от щекотки сам собой. Бьет наверняка. Проверьте сами.

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ

Где Большой Кыш

Бяку сожрали медведки, а Люля распоясался.

Зачем нужны бурундуки?

Уважение или традишн?

В это время в Маленькой Тени жизнь шла своим чередом: рассвет — закат, рассвет — закат…

Ась замкнулся и ждал известий от Сяпы. Кыши занимались своими делами, но каждую минуту помнили о ВЕЛИКОМ ПРЕДНАЗНАЧЕНИИ своего собрата Сяпы.

Бякино отсутствие было замечено не сразу. Как-то раз Бибо собирал на растопку сосновые иголки на западном склоне и услышал чьи-то жалобные вздохи. Он завернул к «Теплому Местечку» и у домика нашел пригорюнившегося, давно не чесанного Енота. Тогда Бибо догадался: Бяку сожрали медведки. В последнее время Бяка усиленно боролся с ними, так как их развелось на холме великое множество. Бибо решил, что эти коварные насекомые отомстили Бяке за то, что тот затыкал их норы полынью. Видно, медведки заманили Бяку в укромный уголок, накинулись на него и разорвали на мелкие кусочки.

Люля в отсутствие Бяки вконец распоясался. Сплетник нашептывал соседям, что причиной гибели Бяки была червячья месть. По Люлиной версии, Бяку сожрали сородичи червяка Нукася за то, что его растоптал еж Бякиной бабули. Червяки озлобились, впали в бешенство и…

Пользуясь случаем, хитрюга объявил себя последователем Бякиной теории кышьего одиночества, суть которой состояла в том, что на все общеполезные Асевы «да» ответить шерстистым, эгоистичным «нет». Люля сделал попытку присвоить Бякино имущество и Енота, но этому помешал Кроха. Он быстро объяснил жулику, как поступают с мародерами вороны.

Люля отступил, но спустя несколько дней, поскользнувшись на «воскресшем» вездесущем Нукасе, упал, пребольно ударился мягким местом о жесткий корешок и, рыдая, явился к маленькой Утике, в Сяпину хижинку под старой липой. Плут соврал, что он — дальний родственник Сяпы и что теперь будет жить здесь по праву наследования, пока его родственник не вернется. Кстати сказать, Люле действительно негде было жить, так как его дом, бывшую норку Сурка, затопило во время проливных дождей.

Утика побежала за советом к Дысю. Тот велел запереться в доме и не пускать пакостника Люлю. А если тот будет ломиться, нещадно лупить его мухобойкой — он этого не любит. Утика не умела драться, она умела жалеть. Кышечка пригласила Люлю на чай и, потчуя желудевыми хрустяшками, ласково объяснила, что плохих кышей в природе не бывает! Если кыш вредничает, значит, он заболел. Или же стал жертвой нападения Бешеного Шершня. И пока шершневый яд не рассосется, укушенный кыш будет склочничать, сплетничать и ябедничать. Но он не виноват! Виноват злой Шершень! А кыша надо жалеть и хорошо кормить, чтобы он побыстрее поправился. Она чудесным образом уговорила Люлю не захватывать Сяпину хижинку, а тихонько занять пустой домик у ручья, откуда пропало яйцо. Со дня пропажи домик пустовал. Утика пообещала, что если он, Люля, будет себя хорошо вести, то она, Утика, научит его вязать носки, жилетки и колпаки для кышей. А это очень нужное ремесло. Кыш немножко поломался, но потом милостиво дал себя уговорить.