Тараканы - Ю Несбё

Йенс взял сигару и заказал коньяк, старый сорокаградусный «Ричард Хеннесси», причем официант дважды переспросил название. Трудно было представить себе, что этот Йенс был тем самым человеком, которого Харри еще вчера утешал по телефону.

— Знаешь, почему азартные игры — это болезнь, а не профессия, Харри? Потому что игрок любит риск. Он живет и дышит этой дрожащей неопределенностью.

Он выпустил дым колечками.

— Но со мной все наоборот. Я готов идти на любые крайности, чтобы свести риск к нулю. И сегодня я выиграл благодаря своим затратам и собственному труду, а это немало, поверь мне.

— Ты никогда не проигрываешь?

— Это оборачивается достойным кушем.

— Оборачивается? Уж не имеешь ли ты в виду, что игроки рано или поздно должны рискнуть всем, что имеют?

— Что-то вроде того.

— Что за радость играть, если заранее знаешь исход?

— Радость? — И Йенс потряс пачкой денег. — Вот что доставляет радость. По крайней мере мне. Я человек простой, — продолжал он, разглядывая свою сигару. — Будем откровенны. Я грубоват.

И он внезапно разразился смехом. Харри натянуто улыбнулся.

Йенс посмотрел на часы и вскочил:

— В США уже открываются биржи. Чертова работенка. Увидимся. Подумай насчет того, что я рассказал тебе о моей сестре.

Он скрылся за дверью, а Харри все сидел курил сигарету и думал о его сестре. Потом он взял такси в Патпонг. Он сам не знал, что ищет, но вошел в стрип-бар, заказал пива и тут же ушел оттуда. Поел лягушачьих лапок в «Ле Бушероне», к нему подошел хозяин заведения и начал жаловаться на плохом английском, как он скучает по Нормандии. Харри рассказал ему, что его дедушка был в Нормандии в день «Д». Это была неправда, но француз от его слов просто засиял.

Заплатив, Харри отправился в другой бар. Девица на высоких каблуках подсела к нему и, подняв большие карие глаза, спросила, не желает ли он заняться оральным сексом. Конечно, хочу, подумал он про себя, но отрицательно качнул головой. Он заметил, что на телеэкране, висящем над зеркальной стойкой бара, показывают игру «Манчестер Юнайтед». В зеркалах отражались девицы, танцующие прямо за его спиной на крохотной сцене. Их соски были заклеены золотыми бумажными звездами, ровно настолько, чтобы показать, что в баре соблюдается запрет на обнаженку. К трусикам была прикреплена бумажка с номером: полиция не спрашивала, для чего это, но всем было известно, что номер нужен во избежание недоразумений, когда клиент заказывает девушек в баре. Харри уже заметил ее. Номер 20. Дим была крайняя из четырех танцовщиц, и ее усталый взгляд радаром скользил по собравшимся мужчинам. Временами по ее лицу пробегала улыбка, но глаза при этом оставались безжизненными. Похоже, ей удалось установить контакт с худым мужчиной в тропической униформе. Немец, предположил Харри, сам не зная почему. И посмотрел на ее бедра, покачивающиеся из стороны в сторону, на ее черные блестящие волосы, подпрыгивающие на спине, когда она поворачивалась, на гладкую, пылающую кожу, словно светящуюся изнутри. Если бы не выражение лица ее можно было бы назвать красавицей, подумал Харри.

В какой-то момент они встретились глазами в зеркале, и Харри ощутил беспокойство. Судя по всему, она его не узнала, и он перевел взгляд на телеэкран, где красовалась спина игрока, которого должны были сменить. Тот же самый номер. Сверху на футболке было написано: «Сульшер». Харри словно очнулся.

— Черт! — воскликнул Харри, опрокинув стакан, так что кола вылилась на назойливую куртизанку. Харри рванул к выходу, слыша за спиной ее негодующие крики: «You not my friend!»[33]

He застав дома Ивара Лёкена, он позвонил Тонье Виг.

— Харри, я как раз пыталась связаться с тобой! — заторопилась она. — Вчера Лёкена не было на работе, а сегодня он сказал, что перепутал ресторан и ждал меня совсем в другом месте. Что происходит?

— В другой раз, — прервал ее Харри. — Ты не знаешь, где сейчас Лёкен?

— Нет. Хотя постой, сегодня же среда. Он и еще два других из посольства должны быть на тематическом вечере в «FCCT». Это такой клуб для иностранных корреспондентов в Бангкоке, но его членами являются также многие экспаты.

— Экспаты?

— Извини, Харри. Ex-patriots. Иностранцы, которые живут и работают в Бангкоке.

— То есть иммигранты?

Она ответила коротким смешком:

— Мы так себя не называем.

— Когда начался вечер? — спросил Харри.

— В девять минут седьмого.

— Девять?

— Это такая буддистская примета. Девять — счастливое число.

— О господи!

— Это еще ничего, знал бы ты, как здесь решаются важные вопросы. Прежде чем из Гонконга сюда приехала делегация для подписания контракта BERTS на строительство эстакад, четыре предсказателя потратили две недели на то, чтобы определить самый благоприятный день и час для этого события. Не хочу говорить ничего плохого об азиатах, они очень работящие и милые, но в отдельных вопросах они будто вчера слезли с дерева.

— Интересно, но я…

— Мне надо бежать, Харри, договорим после.

Положив трубку, Харри подумал, что идиотизма на свете вообще-то хватает. Так что выбор счастливого числа не такой уж и абсурд.

Он позвонил в Управление полиции и взял у Рангсана домашний телефон профессора из музея Бенчамабопхит.

Глава 37

Два человека в хаки продирались сквозь заросли; один из них, согнувшись, нес на спине раненого товарища. Его положили в укрытие, за упавшим деревом, а сами вскинули винтовки и открыли огонь, целясь в самую чащу леса. Равнодушный голос сообщил, что Восточный Тимор ведет отчаянную борьбу с президентом Сухарто и его террористическим режимом.

Человек на трибуне нервно шелестел бумажками. Он изъездил много мест с докладами о своей стране, и сегодняшний вечер был особенным. В зале клуба иностранных корреспондентов в Таиланде собралось не так много народу, человек сорок-пятьдесят, но все они были важными персонами и могли донести его слова до миллионов своих читателей. Он показывал им фильм, который видел уже сотню раз, и знал по минутам.

Ивар Лёкен невольно вздрогнул, почувствовав на своем плече чью-то руку и услышав шепот: «Нам надо поговорить. Сейчас же».

В темноте он разглядел лицо Холе. Он вышел вслед за ним из зала, в то время как на экране боевик с наполовину обожженным лицом, превратившимся в застывшую маску, объяснял, почему он провел последние восемь лет своей жизни в индонезийских джунглях.

— Как вы меня нашли? — спросил он, когда они покинули клуб.

— Я разговаривал с Тонье Виг. Вам нравится бывать в этом клубе?

— Нравится не нравится… Мне нравится быть в курсе дела. Кроме того, я встречаюсь здесь с полезными людьми.

— Вроде тех, из шведского и датского посольства?

Он улыбнулся, сверкнув золотым зубом:

— Я уже сказал, что хочу быть в курсе. Что у вас?

— Все.

— Неужели?

— Я знаю, за кем вы охотитесь. И я знаю также, что наши расследования связаны друг с другом.

Улыбка исчезла с лица Лёкена.

— И самое удивительное, что я, только приехав сюда, находился буквально в двух шагах от него, когда вы за ним следили.

— Да что вы! — Трудно было понять, иронизирует Лёкен или нет.

— Инспектор Крамли решила взять меня на экскурсию по реке. Она показала мне жилище норвежца, который перевез целый храм из Бирмы в Бангкок. Вы ведь знаете, кто такой Уве Клипра?

Лёкен ничего не ответил.

— Ладно. Мне и в голову не пришло бы их связать, пока я не посмотрел вчера вечером футбольный матч.

— Футбольный матч?

— Самый известный в мире норвежец играет в любимом клубе Клипры.

— Как это?

— Знаешь, под каким номером играет Уле Гуннар Сульшер?

— Нет, зачем мне это?

— Фанаты во всем мире знают об этом, и ты тоже мог купить его футболку в любом магазине спорттоваров от Кейптауна до Ванкувера. Иногда и взрослые покупают себе футболки.

Лёкен кивнул, не сводя глаз с Харри.

— Номер двадцать, — произнес он.

— В точности как на снимке. Потом я понял еще кое-что. Рукоятка ножа, который воткнули в спину Мольнесу, украшена замысловатой стеклянной мозаикой, и профессор-искусствовед поведал нам, что это очень старинный нож из Северного Таиланда, возможно, народа шан. Сегодня вечером я снова переговорил с ним. И он рассказал, что этот народ владел обширными территориями, в том числе и частью Бирмы, где он строил храмы. Особенность этих храмов заключается в том, что их окна и двери украшала такая же мозаика, что и нож. По дороге сюда я встретился с профессором и показал ему один из ваших снимков. Лёкен! Он не сомневается, что на нем изображено окно шанского храма.

Они умолкли, слышался только голос оратора на трибуне. Резкий, металлический, усиленный микрофонами.

— Отличная работа, Холе. Что теперь?