Похождения скверной девчонки - Марио Льоса

– Ничего другого у меня нет, только вино, к тому же очень дешевое божоле, – стал оправдываться он, хлопнув меня по плечу. – Хотя в случаях, подобных нынешнему, требуется напиток поблагороднее.

– Именно! Виски, водка, ром или коньяк! – отозвалась Элена. – Это не дом, а какое-то недоразумение! У нас никогда не бывает того, что должно быть в любом порядочном доме. Мы никудышные хозяева, Рикардо.

– Прости, Симон, я погубил твой завтрашний доклад.

– Это куда интереснее моего доклада, – возразил он. – Кроме того, прозвище «пай-мальчик» ужасно тебе подходит. Не в уничижительном смысле, а в буквальном, прямом. Ты именно пай-мальчик, пусть оно тебе и не по душе, mon vieux.[92]

– Знаешь, а ведь это прекраснейшая история про любовь! – воскликнула Элена, глядя на меня в изумлении. – Потому что на самом деле это именно история про любовь. Чудесная! А вот этот унылый бельгиец никогда меня так не любил. Ей просто здорово повезло.

– Хотел бы я познакомиться с твоей Матой Хари, – заметил Симон.

– Только через мой труп, – грозно повернулась к нему Элена и дернула мужа за бороду. – У тебя есть ее фотографии, Рикардо? Покажешь?

– Нет ни одной. Насколько помню, мы ни разу не снимались вместе.

– Прошу тебя, в следующий раз поговори с ней, – взмолилась Элена. – Эта история не может так закончиться. А то получается, что телефон все звонит и звонит – совсем как в худшем из фильмов Хичкока.

– Кроме того, – понизил голос Симон, – надо все-таки спросить у нее, вправду ли Илаль разговаривал с ней.

– Мне ужасно стыдно, что я закатил перед вами истерику, – опять начал я извиняться. – Слезы и так далее…

– Ты, разумеется, ничего не заметил, но ведь и Элена тоже пролила несколько громадных слезинок, – сказал Симон. – Да я и сам бы к вам присоединился, не будь я бельгийцем. Мои еврейские предки меня бы за это не осудили. Но победил во мне все-таки валлонец. Ни один бельгиец никогда не заразится южноамериканской экзальтированностью. Тропические страсти не для нас.

– За скверную девчонку, за эту фантастическую женщину! – подняла рюмку Элена. – Господи, какая же скучная жизнь выпала мне надолго!

Мы выпили целую бутылку вина. Шутки и смех помогли мне немного успокоиться. В последующие дни и недели мои друзья Гравоски ни разу не обмолвились о том, что я им рассказал. Не хотели меня смущать. Между тем я и на самом деле решил непременно ответить, если перуаночка снова позвонит. Пусть хотя бы подтвердит, что в прошлый раз она разговаривала с Илалем. Только ради этого? Нет, не только. С тех пор как я рассказал Элене про свою любовь, вся эта история словно очистилась от груза злобы, ревности, унижений и обид, и я начал нетерпеливо ждать нового звонка, боясь, как бы она не оскорбилась и не отказалась от дальнейших попыток связаться со мной. А еще я чувствовал себя виноватым, но старался оправдаться перед самим собой, твердя, что к старому возврата нет. Буду разговаривать с ней как просто знакомый, и моя холодность станет лучшим доказательством того, что я и вправду избавился от пагубной зависимости.

Ожидание оказало целительное влияние на мое душевное состояние. Я работал в ЮНЕСКО, ездил в другие города и страны и между делом вернулся к переводам рассказов Бунина, отшлифовал их, написал небольшую вступительную статью и отправил рукопись своему приятелю Марио Мучнику. «Давно пора, – отозвался он. – А то я уже начал побаиваться, что впаду в старческое слабоумие либо получу атеросклероз – скорее, чем твоего Бунина». Если мне случалось быть дома, когда Илаль смотрел телевизор, потом я читал ему рассказы Бунина. Но, по-моему, переводы не слишком ему нравились, и он слушал скорее из вежливости. А вот романы Жюля Верна вызывали у него полный восторг. За ту осень я успел прочитать ему несколько – по паре глав за вечер. Больше всего ему понравился «Вокруг света за 80 дней» – в некоторых местах он даже подпрыгивал от удовольствия. Хотя любил и роман «Михаил Строгов». Выполняя просьбу Элены, я ни разу не спросил его про давний звонок скверной девчонки, хотя меня распирало от любопытства. За недели и месяцы, прошедшие с того дня, когда он показал мне знаменательную фразу на грифельной доске, никто из нас не заметил даже намека на то, что Илаль может говорить.

Она позвонила через два с половиной месяца. Я стоял под душем, собираясь идти в ЮНЕСКО, когда услышал треньканье телефона, и меня что-то кольнуло: «Это она». Я кинулся в спальню, снял трубку и упал на кровать – мокрый, как был.

– Ну что, опять бросишь трубку, пай-мальчик?

– Как у тебя дела, скверная девчонка?

Последовала пауза, затем я услышал короткий смешок.

– Неужто наконец-то снизошел до ответа? Чему мы обязаны таким чудом, позвольте спросить? Ты сменил гнев на милость? Или все еще ненавидишь меня?

Мне захотелось тотчас прекратить разговор, потому что я уловил в ее тоне не только насмешку, но и победные нотки.

– Зачем ты звонишь? – спросил я. – Зачем ты столько раз мне звонила?

– Нам нужно поговорить, – сказала она уже совсем другим голосом.

– Где ты?

– Здесь, в Париже, не так давно приехала. Мы можем встретиться хотя бы ненадолго?

Я похолодел. Поскольку пребывал в полной уверенности, что она по-прежнему в Токио или какой-нибудь другой далекой стране и никогда больше не сунет нос во Францию. Узнав, что она рядом и ее можно в любой момент увидеть, я просто растерялся.

– Всего на пару минут, – настаивала она, решив, что мое молчание означает отказ. – Я не хотела бы говорить по телефону, тема слишком деликатная. Полчаса, не больше. Не так уж много для старой подруги, а?

Я назначил встречу на послезавтра после окончания рабочего дня в ЮНЕСКО, то есть в шесть часов вечера, в «Ромери», в Сен-Жермен-де-Пре (бар всегда назывался «Ромери мартиникез», но недавно по непонятной причине потерял последнее слово). Когда я повесил трубку, сердце у меня колотилось как бешеное. Прежде чем вернуться в душ, я немного посидел, хватая ртом воздух, пока не восстановилось дыхание. Что она делает в Париже? Особые поручения Фукуды? Осваивает европейский рынок для экзотических порошков из слоновых бивней и рогов носорога? Я ей нужен, чтобы помочь в операциях с контрабандой, или чтобы отмывать деньги, или еще для каких-нибудь мафиозных дел? Как глупо, что я ответил на звонок. Теперь повторится старая история. Мы поговорим, и я снова покорюсь ее воле, она ведь всегда имела надо мной волшебную власть… Потом мы переживем короткую и обманчивую идиллию, я буду строить воздушные замки, и в самый неожиданный момент она исчезнет, а мне, обиженному и растерянному, придется опять зализывать раны – как после Токио. До следующей главы!

Я не рассказал Элене и Симону ни про звонок, ни про предстоящее свидание и двое суток провел в сомнамбулическом состоянии – вспышки здравомыслия сменялись полным помутнением рассудка, иногда, правда, туман рассеивался, и я устраивал сеанс мазохизма, осыпая себя подходящими к случаю ругательствами: идиот, кретин, ты вполне заслужил все, что с тобой происходит, произошло и произойдет в будущем.

День, на который было назначено свидание, был тусклым и сырым, как обычно в конце парижской осени, когда на деревьях уже почти не остается листьев, а в небе – света, плохая погода вызывает у людей плохое настроение, мужчины и женщины ходят по улице закутавшись в пальто и шарфы, в перчатках и с зонтиками, все куда-то торопятся и люто ненавидят окружающий мир. Я вышел из ЮНЕСКО, хотел было взять такси, но из-за дождя свободных машин не было, и я решил ехать на метро. Доехал до станции «Сен-Жермен» и, перешагнув порог «Ромери», сразу увидел ее. Она сидела на террасе, перед ней стояла чашка чая и бутылочка перье. Заметив меня, она поднялась и подставила щеку для поцелуя.

– Можем мы позволить себе accolade[93] или нет?

Заведение было заполнено обычной здешней публикой – туристы, плейбои с цепочками на шее в кокетливых жилетах и куртках, девушки в мини-юбках и с полуоголенной грудью, некоторые с макияжем, который больше подошел бы для сцены. Я заказал себе грог. Мы молчали и при этом не без смущения смотрели друг на друга, не зная, что сказать.

Курико разительно переменилась. За время, пролетевшее с последней нашей встречи в Токио, она не только потеряла килограммов десять и превратилась в скелет, но и лет на десять постарела. Одета она была скромно и небрежно, такой я видел ее всего однажды – в то далекое утро, когда по просьбе Пауля встретил их группу в аэропорту «Орли». Изрядно потертое пальто и шерстяные брюки невразумительного цвета, старые, давно не чищенные туфли. Причесана она была кое-как, ногти на очень длинных пальцах не покрыты лаком и как будто обкусаны. На очень бледном лице кожа обтягивала скулы. Глаза потускнели, и в них словно затаился страх – она стала похожа на какого-то пугливого зверька. Ни одного украшения, ни намека на макияж.