Теория бобра - Антти Туомайнен
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через сорок одну минуту у меня появляется компания.
Пентти Осмала, старший следователь подразделения полиции Хельсинки по борьбе с организованной преступностью и экономическими преступлениями, одет, как всегда, независимо от времени года, в асфальтово-серый пиджак, голубую рубашку, растянутые на коленях брюки и карикатурно маленькие светло-коричневые кожаные туфли на шнуровке. У него одно и то же серьезное выражение лица и пристальный взгляд голубых глаз. Осмала устраивается в офисном кресле и, прежде чем заговорить, несколько секунд смотрит на меня.
— Я так понимаю, что у художницы работа продвигается, — начинает Осмала, и я, разумеется, понимаю, что речь идет о Лауре. — И нас ждет что-то интересное.
— Так и есть, — отвечаю я, не задумываясь, откуда у Осмалы эта информация.
Осмала смотрит на меня, а я — на него. Похоже, мы оба не большие любители вести светские беседы, поэтому я сразу перехожу к делу:
— В прошлый раз мы говорили о Ластумяки и Салми, и вы, если я вас правильно понял, затронули вопрос обмена информацией.
— Все зависит от качества информации и ее полноты, — говорит Осмала. — Но в целом я могу подтвердить, что ваша мысль движется в верном направлении.
Не то чтобы я надеялся, что после моих слов Осмала свалится со стула, но все же рассчитывал встретить чуть большую заинтересованность.
— Они сюда приходили, — говорю я.
— В данных обстоятельствах в этом нет ничего неожиданного, — кивает Осмала.
— Их интересовали две вещи. Во-первых, они хотели, чтобы я признался в убийстве директора «Сальто-мортале» Вилле-Пекки Хяюринена.
— Дело хорошее.
И снова я слышу не совсем тот ответ, которого ждал.
— Я не признался.
— Разумеется. — Осмала пожимает плечами. — Потому что вы его не убивали.
Какое-то время мы молчим.
— У них сроки поджимают, — говорю я. — Счет пошел на дни.
Осмала немного оживляется. Выражение его лица не меняется, но он укладывает локти на подлокотники офисного кресла и устраивается поудобнее, словно готовится внимать долгому рассказу.
— А что-нибудь более конкретное они говорили? Может быть, называли крайний срок?
— Нет, об этом речи не было. Но что-то их тревожит, иначе зачем говорить о днях?
Осмала на мгновение задумывается:
— Они спешат получить от вас признание. Торопятся закончить расследование и заняться чем-то другим.
— Собственно, это я имею в виду, — киваю я, с трудом скрывая разочарование. — Мне казалось, что обмен информацией, о котором я упоминал, подразумевает…
— Лошади, — произносит Осмала.
Проходит несколько секунд, прежде чем я понимаю, что не ослышался. Моя первая мысль: возможно, Осмала не так уж умен, как я себе представлял, и просто хорошо это скрывает. Но эту мысль мгновенно вытесняет другая, от которой я прихожу почти в состояние шока, хотя стараюсь этого не показать. Хорошо обмениваться информацией в рамках договоренностей, но услышать намек на то, что тебя с ледорубом в руке видели на лошадиной ферме, по территории которой, возможно, все еще мчится обезглавленный человек на снегоходе…
— Лошади? — переспрашиваю я как можно более бесцветным голосом.
— Лошади, — кивает Осмала. — Я не могу вдаваться в подробности, но прослеживается определенная связь...
Я прокручиваю в голове слова Осмалы и понимаю, что его ответы больше похожи на вопросы. И это неслучайно.
— Под формулировкой «определенная связь» вы подразумеваете…
— Ну, например, тот факт, что это ведь не вы убили Нико Орла.
На протяжении всего нашего разговора Осмала не сводит с меня глаз.
— Нет, — говорю я, хотя в этом, вероятно, нет необходимости, ведь я не тянул Осмалу за язык — он сам это сказал. Тут я вспоминаю, каким равнодушным казался Осмала в начале нашего разговора. — Вероятно, вы хотели в этом убедиться. Поэтому…
— Да, хотелось услышать подтверждение.
Мы молчим. Но пауза длится недолго, как и во время нашей прошлой встречи. Похоже, мы все еще на одной стороне.
— Насчет лошадей… — начинаю я, но Осмала меня обрывает.
— Мне не нужно знать больше необходимого, — говорит он. — То же касается всего остального, о чем мы говорили раньше. Основной фокус моих интересов не изменился.
Я понимаю, что он имеет в виду. По всему телу у меня пробегает ледяная дрожь. Ясно, что интерес Осмалы связан в первую очередь с Ластумяки и Салми. Но роль, которую он отвел мне, меня откровенно пугает. И не только. У меня возникают вопросы. Пожалуй, у меня есть право их задать.
— У вас сложности с Ластумяки и Салми? Не проще было бы…
И опять Осмала обрывает меня на полуслове:
— Еще раз повторяю: я не могу слишком углубляться в этот вопрос. Иногда есть широкие возможности для маневра, иногда — весьма ограниченные.
Осмала устремляет на меня долгий взгляд. Я понимаю: он сказал мне все что мог. Но нисколько не удовлетворил моего любопытства.
— Значит, вас не интересует, кто убил Хяюринена? — не сдаюсь я. — Кто…
— Разумеется, интересует, — произносит он спокойно, словно все это время мы болтали о погоде или вспоминали прошлогодний футбольный матч низшей лиги. — Но, по моему опыту, такого рода дела раскрываются, как бы точнее выразиться, когда удается распутать самый тугой узел. На это и нацелено наше… сотрудничество.
Я знаю, что сам пригласил Осмалу сюда, в свой парк, к себе в кабинет, и сам предложил взаимопомощь. Кстати, кое-что новое я все-таки узнал. Осмала не подозревает меня ни в одном убийстве.
— Именно так, — говорю я, — спасибо.
Осмала что-то обдумывает.
— Если вы не возражаете, я спрошу... — начинает он. — Есть еще одна вещь, которая меня интересует.
Сглатываю слюну. Неужели я ошибся в расчетах или что-то упустил?
— Разумеется. — Я стараюсь держаться как можно спокойнее. — С удовольствием отвечу на все вопросы.
— Не сомневаюсь. — Осмала выдерживает паузу. — Есть ли в нынешней работе Хеланто какие-то отсылки к другим художникам и произведениям? Мне очень нравились ее муралы…
— Поллок, — говорю я.
Уж не знаю, произносил ли кто-нибудь до меня
