В час дня, Ваше превосходительство - Аркадий Васильев

Келью Антониды Васильевны Сахаровой в Спасском монастыре обыскивал Андрей Мартынов. Мадам Сахарова с тихой, богобоязненной ласковостью повторяла:

— Господи, да вы скажите, что ищете? Нет у меня ничего.

В большом киоте, за иконой чудотворной Муромской божьей матери, и в малом — за «Неопалимой купиной» Андрей нашел сто тридцать тысяч рублей, письма митрополита Митрофана и программу «Союза защиты родины и свободы».

Когда Андрей с трофеями пришел к Мальгину, тот допрашивал Ивана Благовещенского.

— Говорят, вы были в дружеских отношениях с Чебышевым-Мальчевским?

— Если приобретение старых сапог по спекулятивной цене можно считать дружескими отношениями.

— Зачем же покупали?

— Босым ходить не хотел. Скажут, бывший офицер вызывающе себя ведет — любуйтесь, до чего довели большевики.

— Где вы находились в день мятежа?

— Дома. У меня малярия. Ужасно трясет. А хины не могу достать. Весь день пролежал в саду. Спросите соседей…

Сорвалось!

Из Москвы пришла шифровка: оставить в Муроме в помощь местным чекистам только Мальгина, всем остальным — в Ярославль. В Иваново-Вознесенске связаться с губкомом партии и губчека.

Девятнадцатого июля добрались до узловой станции Новки. Для Андрея начались родные места — рядом со станцией село Верещагине, чуть подальше, не больше версты, — деревня Новки, родина матери, там и сейчас живет бабушка Марья Гавриловна. Мимо деревни проезжали днем, хорошо было видно бабушкину хату с тремя березами в палисаднике. Андрей помахал фуражкой.

Савино, Шорыгино, Ладыгино — отроду знакомые станции, деревни.

А вот и Шуя… Далеко, верст за пятнадцать, видна ее высоченная колокольня с длинным позолоченным шпилем. Потом показались фабричные трубы — один за другим тянулись по берегу Тезы красные фабричные корпуса. Одноэтажное, приземистое, такое знакомое здание вокзала с большими черными буквами на фасаде: «Шуя».

Даже дежурный по станции все тот же — высокий, представительный, очень значительный в своей фуражке с красным верхом…

Напротив станции, через поле, спирто-водочный завод, обнесенный высоким кирпичным забором, словно крепость. У ворот, на вышках, — пулеметы. Андрей вспомнил — отец рассказывал, что в заводских корпусах теперь огнесклад.

— Андрей, смотри!

К вокзалу подходил отряд. Одеты кто во что — в гимнастерках, в ситцевых рубахах, пиджаках. Одинаковые у всех лишь солдатские картузы и винтовки. За плечами котомки, мешки… Отряд пел «Смело, товарищи, в ногу…». Андрей эту песню спокойно слушать не мог: услышав ее, бывало, в окаянные годы, когда отец пропадал на каторге, — плакал от тоски по нему, от жалости к матери, от ожидания нового, прекрасного. И сейчас, увидев земляков с винтовками, услышав эту торжественную, одновременно печальную и радостную песню, крепче сжал зубы.

Побежали домишки шуйского Заречья. Базарная площадь с огромным сараем посредине — городские весы. Однажды на этом месте повезло: нашел серебряный рубль… Двухэтажный дом Тихомировых, дом Храниловых. Колодезь на углу. Показались на бугре молодые елки. А вот и бывший их дом. Все. Мимо. Мимо детства. Что-то ждет впереди?

Андрею хотелось забежать к своим: «Вот обрадуются! Мама прямо с ума сойдет… Наташка, Петька…» Но сначала надо на Михайловскую, в партийный комитет, — к Фрунзе.

Михаил Васильевич Фрунзе был председателем губисполкома, председателем губернского Совета народного хозяйства, руководителем губернской партийной организации.

Иваново-Вознесенская губерния была новой, создавались губернские учреждения — комиссариаты труда, земледелия, торговли, финансов, здравоохранения, просвещения, Совет народного хозяйства, Военный совет. Грамотных, понимающих дело работников не хватало. А из Центрального Комитета партии почти ежедневно просили прислать коммунистов для других губерний, для Красной Армии. Каждый человек был на счету, каждый был нужен в нескольких местах.

Слово Арсения, как и в грозные, бурные дни первой русской революции, было законом для иванововознесенцев, шуян, кинешемцев — для всех рабочих обширного текстильного края.

Арсению шёл тридцать четвертый год.

По вечерам, когда Иваново-Вознесенск затихал, из Ярославля доносилась далекая артиллерийская канонада.

В «Рабочем крае» на первой странице появилось сообщение:

«От комитета Иваново-Вознесенской организации РКП(б). Согласно постановлению экстренного общего собрания, объявляется всеобщая мобилизация. А посему все члены партии должны явиться в мобилизационный пункт: Крутицкая, дом Фокина, в течение 10, 11 и 12 июля. Явившиеся после обязаны представить мотивированные объяснения. Не подчинившиеся будут считаться изменниками, исключенными из партии как трусы».

В тот же день появилось еще одно сообщение: «Ввиду тревожного положения, в связи с восстанием левых эсеров в Москве и белогвардейским мятежом в Ярославле, город Иваново-Вознесенск и вся губерния объявлены на военном положении. Ходьба по улицам разрешена до 12 ночи. Лица, появившиеся на улицах с оружием и не имеющие на него разрешения, будут сурово наказаны, вплоть до расстрела на месте».

В эти же дни жизнь подбросила иванововознесенцам хлопот: в приволжских уездах появилась холера.

Случилось еще одно тревожное событие: семнадцатого июля из Кинешмы прибыло пять вагонов с мукой. В двух из них вместо муки оказался речной песок. В этот день рабочим хлеба не выдавали, выдали только детям, и не по полфунта, а по четверке.

— Товарищ Фрунзе у себя? — спросил Андрей молоденькую девушку в приемной, крохотной комнатке с узким окном.

— У себя. А вы кто?

— Из Москвы. Из ВЧК.

— Товарищ Мартынов? Проходите, он спрашивал про вас. А меня ты не узнал, Андрюша?

Андрей всмотрелся.

— Сима!

Андрей обнял подружку сестры.

— А здесь недавно Наташа была — забегала на минутку. Михаилу Ивановичу картофеля принесла.

— Какому Михаилу Иванычу?

— Как это — какому? Вашему отцу.

— Он здесь?

— Здесь.

Андрей с маху открыл дверь. В комнате Фрунзе полно людей. Оглянулись: кто так ворвался?

Фрунзе кивнул Андрею, приглашая зайти. Свободных стульев не было, и Андрей сел на подоконник. К нему подошел отец, крепко пожал руку, тихо спросил:

— Откуда? Надолго?

— Из Мурома. Не знаю.

Как ни тихо произнес Андрей слово «Муром» — услышали.

— Как там?

— Полный порядок! — радостно ответил Андрей. Он понял, что людям, сидящим в этом кабинете, особенно важно и приятно узнать, что в Муроме порядок.

— Продолжаем, товарищи, — сказал Фрунзе. — Слово имеет товарищ Чернов, секретарь комитета по организации политехнического института. Доложите, что нового за эту неделю.

— Первая новость приятная. Михаил Николаевич Покровский из Наркомпроса сегодня сообщил, что в Москве отысканы физические приборы, присланные в свое время Рижскому институту из Лондона. При первой же возможности приборы будут отправлены нам.

Фрунзе жестом остановил докладчика.

— Есть предложение для ускорения доставки приборов командировать в Москву Чернова. Возражений нет? Пошли дальше.

— Определено, что в институте будут факультеты: прядильно-ткацкий, физикоматематический, химический с отделениями красильным и химической промышленности, инженерно-строительный и сельскохозяйственный. Сегодня из Москвы прибыл профессор Кларк, он поможет составить учебный план института.

— Где его поселили? — спросил Фрунзе.

— На частной квартире.

— Хорошая?

— Вполне. Рекомендовал губвоенком Батурин.

— Тогда неплохо, — заметил Фрунзе. — Продолжайте, товарищ Чернов.

— Все рабочие губернии постановили отчислить из личного заработка по одному рублю, члены фабрично-заводских комитетов — по десять рублей, члены партии — по пять рублей. Эти деньги поступают хорошо. Вчера Иваново-Вознесенский городской Совет перевел двести тысяч.

Андрей слушал удивленно: «Как же это так? В Ярославле идет бой. И сам Иваново-Вознесенск на военном положении, а они занимаются черт знает чем!»

Вошел губвоенком Павел Батурин. На цыпочках, чтобы не мешать оратору, подошел к Фрунзе, шепнул что-то. Фрунзе встал.

— Товарищи! Только что получено сообщение: в Ярославле убит командир нашего отряда Василий Григорьевич Куконков. И еще — второй объединенный отряд шуян и иванововознесенцев к отправке в Ярославль готов. Я поеду проводить. Товарищ Фурманов, давай веди заседание…

Быстро вошел редактор «Рабочего края» Воронский. Увидел, что Фрунзе идет к дверям, торопливо сказал:

— Подожди, Михаил Васильевич… Получено сообщение о заседании ВЦИК. Свердлов объявил, что семнадцатого июля в Екатеринбурге по постановлению Уральского Совета расстрелян бывший царь Николай Романов. Вынудили обстоятельства: монархисты пытались освободить царя, к Екатеринбургу подошли белогвардейские части.