Подружки - Клод Фаррер

– Ну и?..

– Ну и я стараюсь выпутаться!..

– Но вы, чтоб выпутаться, берете взаймы у самого грязного человечишки в Тулоне!

– О, я начала с того, что занимала у других.

– Да ну?

– Да. Сперва у этой славной матушки Агассен.

– Она неплохая женщина.

– Конечно! Она дала мне сейчас же, и без всяких процентов. Только у нее самой не было достаточно денег. Она сделала все, что могла. Она даже заняла у других. Словом, всего я получила сто сорок франков. И так как у меня появился кредитор, мне пришлось дать расписку на шестьдесят франков матушке Агассен. О, она-то мне доверяла, но ее любовник. Потому что у нее есть любовник, вы знали это?

– Нет.

– Я тоже не знала. Словом, у нее есть любовник, и он распоряжается деньгами.

– Бедная женщина! В ее возрасте, возможно ли! Ну, и с распиской на шестьдесят франков?

– С распиской на шестьдесят франков я должна была подписать другую, для кредитора, который дал матушке Агассен еще восемьдесят франков.

– Ай!.. И на какую сумму эта вторая расписка?

– На сто тридцать. О, матушка Агассен не советовала мне подписывать. Она мне сказала: «Он жадюга, этот кредитор…» Некий Галежан, вы знаете?

– Галежан?.. Нет, не знаю.

– Так вот… Что мне было делать? Я все-таки подписала, так как ничего другого не оставалось.

– Разве вы в этом месяце не получили ничего от Ривераля?

– От Ривераля? Как же, – сто франков, но что сделаешь на сто франков? На одни домашние расходы уходит втрое больше. А портниха, а модистка, а белошвейка, а безделушки…

– Почему вы не сказали мне обо всем этом?

– Есть о чем рассказывать… Я собиралась сказать вам все сразу. Ну вот, я кончаю: сто франков Ривераля и сто сорок матушки Агассен, вы можете сосчитать, на сколько мне хватило этого: на неделю. Но право, эта бедняжка матушка Агассен попала в настоящий переплет – она продавала вещи. Она предложила мне муфту из монгольской кошки, совсем мало подержанную, и я никак не могла отказать ей после той услуги, которую она мне оказала. Но все-таки эта муфта высосала из меня шесть луи.

– Шесть луи?.. Значит, в общем от матушки Агассен вы получили двадцать франков деньгами и монгольскую кошку и дали расписок за это на девяносто франков?

– Ну да, из-за этого кредитора, этой жадюги – Галежана, но вы понимаете, что я была вынуждена добывать еще деньги на прошлой неделе. Матушка Агассен посоветовала мне пойти к старой Эльвире, на Пушечной улице. Ах, дорогая моя!.. Никогда, о никогда еще я не видала подобной конуры. И этот блуждающий скелет, одетый в ярко-зеленое и сопровождаемый дюжиной кошек, которые с мяуканьем бродят за ней. Мне это даже приснилось.

– И в самом деле, есть чему присниться, я знаю ее, эту старую Эльвиру, подумать только, малютка, что эта самая женщина двадцать лет назад была царем и богом в «Цесарке».

– Да что вы говорите?

– Вы не знали? Как же… Конечно, старая Эльвира была красива, элегантна, и ее все обожали! Фабрега, контр-адмирал – я еще время от времени сплю с ним, – Фабрега знал ее, когда он был мичманом. Лучше ее не было. Чем только не становятся люди… Страшно подумать. А теперь, вы говорите, у нее можно перехватить на недельку, у старой Эльвиры? Теперь я понимаю, чем она живет. Раньше я не понимала.

– Да, она дает взаймы, и не на недельку, а на месяц. Она дала мне двести франков, и я подписала расписку на двести двадцать, с тем чтобы тридцать первого уплатить или возобновить.

– Вы возобновили?

– Ну ясно!.. И выдала новую расписку, на двести сорок. Но уже вчера у меня не было ничего, кроме долгов. А матушка Агассен пришла сказать мне, что ее кредитор, эта жадюга Галежан, угрожал наложить на ее имущество арест.

– Тра-та-та…

– Заодно она принесла мне пеньюар из расшитого муслина, красивая штучка, весь убранный кружевами.

– Вы его взяли?

– Да, я вам покажу. Его продавала одна женщина. Матушка Агассен сказала мне, что если я не могу уплатить ей сейчас же, то мне стоит только купить пеньюар. Это устраивает все, так как женщина, продававшая его, была также должна кредитору. Таким образом, представив мою расписку… А пеньюар – это настоящая дешевка: сто пятьдесят. Одни кружева стоят дороже.

– Все это очень сложно. Итак, вы подписали?

– Я подписала. А потом подсчитала: у меня в кошельке не было больше ни сантима, все поставщики бомбардировали меня счетами; у меня накопилось счетов на шестьсот франков. Тогда я вспомнила о Селадоне. О ком же еще?

– Бедняжка…

– Почему «бедняжка»? Селадон был очень мил. Надо вам сказать, что мы с ним уже беседовали об этих делах в его кабинете. Вы, конечно, бывали в его кабинете? На площади Зеленой Курицы?

– Да, прежде, когда я была еще глупа. Мой первый друг там и откопал маленькие плоские часики, которые до сих пор у меня. Это была поразительная дешевка. Мой первый друг так и ухватился за них, а потом оказалось, что он заплатил ровно вдвое дороже, чем за новые.

– Возможно! Все-таки на площади Зеленой Курицы можно найти очень дешевые вещи. Вы не станете отрицать этого, Доре. В прошлом месяце… Как раз в четверг, когда Рабеф привел к нам своих друзей, Китайца, Мадагаскарца и Суданца, мне захотелось какого-нибудь особенного украшения.

– Ах, эта большая коралловая цепь, которая так вам идет?

– Вы угадали! Ну вот! Селадон купил ее для меня на аукционе.

– Цена?

– Я даже не знаю! Он не хотел сказать мне.

– Ох!

– Доре, ну чем же я, наконец, рискую? Селадон твердил мне по крайней мере сто раз, что он рассчитается с моим будущим любовником, что это вовсе не мое дело – платить за безделушки, и что к тому же не поздно будет вернуть цепь, если мой будущий любовник окажется скупердяем.

– Старая история. Мне ее уже рассказывали. Вы увидите, как окончится эта история. Но цепь – это еще ничего. Рассказывайте дальше.

– Дальше… Ну вот. Это было в тот день, когда Селадон обольстил меня цепью. Началось с комплиментов; уж я была и такая, и сякая, и уж такой-то красавицы и не было! И вот этот тип поднимается, обходит вокруг стола, увлекает меня в угол комнаты и начинает откровенничать. О, это отняло у нас порядком времени. Тут пришли две светские дамы, и господин Селадон показывал им изумруды – четыре больших красивых камня, которые одна актриса из Марселя хотела сплавить. О дорогая моя, если б вы знали, чего только Селадон не насказал мне про них! У меня мороз бегал по коже при мысли, что они могут услышать! Оказалось, что каждая из них спит с мужем другой. Хорошенькая дыра этот тулонский высший свет.

– Ну, знаете, сплетни Селадона!..

– Затем он спросил меня, как это я обхожусь без любовника. Это его страшно удивляло. Такая женщина, как я!.. Его слова еще звенят у меня в ушах! «Не может быть, чтобы вы не нашли себе никого подходящего». Он взял обе мои руки и тихо шептал мне: «Милая дамочка, я буду счастлив, упоен, если смогу быть полезен вам. У меня бывает столько народу. Весь город… Хотите, я подыщу вам кого-нибудь подходящего? Человека женатого, молодого, славного, который хотел бы иметь надежную любовницу». Я сказала ему, почему я предпочитаю побыть одна с месяц еще: «Сколько захотите, милая дамочка, но жить одной, это стоит так дорого. Так вот, когда ваш кошелек будет пуст, вспомните о Селадоне. В Тулоне столько поганых ростовщиков, которые рады будут поживиться вами; со мной, вот увидите, всегда можно устроиться». В заключение он так сдавил мне пальцы, что кольцо врезалось в тело, а потом обратился к двум светским дамам, к тем самым, которые спят каждая с мужем другой, и стал всячески соблазнять их изумрудами!.. Даже если бы они были королевами, он не мог бы быть более учтивым с ними.