Искупление - Иэн Макьюэн

— С est impossible, m 'sieu. Vous nepouvezpas rester id.[18]

— Мы переночуем в амбаре. Нам нужны вода, вино, хлеб, сыр — в общем, все, чем вы можете поделиться.

— Impossible![19]

— Мы сражаемся за Францию, — мягко напомнил он ей.

— Вы не можете здесь оставаться.

— Мы уйдем на рассвете. Немцы не успеют…

— Дело не в немцах, мсье. А в моих сыновьях. Они — звери. И они скоро вернутся.

Пройдя мимо женщины, Тернер подошел к колонке, находившейся в углу двора возле кухни. Неттл и Мейс последовали за ним. Пока он пил, за ними, стоя в дверях, наблюдали девочка лет десяти и ее маленький братик, которого она держала за руку. Напившись и наполнив флягу, Тернер им улыбнулся — дети тут же исчезли. Капралы склонились к колонке вместе и пили почти синхронно. Женщина вдруг возникла у Тернера за спиной и схватила его за руку. Но прежде чем она успела снова завести свою песню, он сказал:

— Принесите нам то, что я прошу, иначе мы войдем в дом и возьмем все сами.

— Мои сыновья — настоящие громилы. Они меня убьют.

Он предпочел бы ответить: «И поделом тебе», но, отойдя на несколько шагов, лишь бросил через плечо:

— Я поговорю с ними.

— Тогда, мсье, они убьют вас. Разорвут на куски.

Капрал Мейс был поваром в подразделении королевских войск связи, где служил и капрал Неттл. До армии он работал на складах «Хилз»[20] на Тоттнем-Корт-роуд. Заявив, что понимает кое-что в комфорте, он принялся обустраивать их ночлег в амбаре. Тернеру было бы достаточно и просто брошенной на пол соломы. Но Мейс нашел кучу мешков и с помощью Неттла набил их этой самой соломой, превратив в матрасы. Из тюков сена, которые с легкостью поднимал одной рукой, он соорудил подголовники. А положив прислоненную к стене дверь на кирпичные столбики, устроил стол, после чего достал из кармана полсвечи.

— Везде нужно устраиваться с удобствами, — бормотал он при этом.

Впервые за все это время их шутки не касались секса. Трое мужчин, улегшись на импровизированные кровати, закурили и стали ждать. Утолив жажду, они сосредоточились на мыслях о еде, посмеиваясь над громким урчанием в собственных животах. Тернер пересказал им слова женщины о ее сыновьях.

— Наверное, они — «пятая колонна», — предположил Неттл. Рядом с приятелем-богатырем он выглядел недомерком, но, как у многих коротышек, черты лица у него были четкими, а вид — дружелюбным. Он любил прикусывать зубами верхнюю губу и становился при этом похож на симпатичного мышонка.

— Или французские фашисты, немецкие подпевалы, вроде нашего Мосли,[21] — подхватил Мейс.

Немного помолчали, потом Мейс добавил:

— Или как все они тут. Совсем сбрендили, а все из-за того, что женятся на кровной родне.

— Кем бы они ни были, — заметил Тернер, — думаю, нам следует проверить оружие и держать его наготове.

Капралы вняли совету. Мейс зажег свечу, и все принялись за привычное дело. Осмотрев пистолет, Тернер положил его рядом с собой. Его спутники прислонили свои «ли-энфилды» к деревянной решетке и снова улеглись. Вскоре появилась девочка с корзинкой, поставила ее у входа в амбар и убежала. Неттл подобрал корзинку, и они начали раскладывать то, что в ней лежало, на своем импровизированном столе. Круглый каравай ржаного хлеба, небольшой кусок мягкого сыра, луковица и бутылка вина. Хлеб был клёклым и отдавал плесенью. Сыр оказался отличным, но исчез в одну минуту. Бутылку передавали по кругу, но вскоре и она опустела. Оставалось лишь жевать заплесневелый хлеб с луковицей.

— Я бы и поганую собаку этим не стал кормить, — вздохнул Неттл.

— Пойду раздобуду что-нибудь получше, — сказал Тернер.

— Мы с тобой.

Однако все продолжали молча лежать на своих «кроватях». Никто пока не был готов к новому столкновению с хозяйкой.

Услышав приближающиеся шаги, они обернулись и увидели в дверях двух мужчин. Каждый что-то держал в руках — возможно, клюшку или дробовик, — из-за бьющего в глаза света разобрать было невозможно. Нельзя было рассмотреть и лиц братьев-французов.

— Bonsoir, messieurs[22]. — Голос звучал мирно.

— Добрый вечер.

Поднимаясь с соломенного тюфяка, Тернер взял револьвер. Капралы потянулись к винтовкам.

— Спокойно, — прошептал он им.

— Англичане? Бельгийцы?

— Англичане.

— У нас тут кое-что для вас есть.

— Что именно?

— Что он говорит? — забеспокоился один из капралов.

— Говорит, у них для нас что-то есть.

— А чтоб его!

Французы сделали несколько шагов в глубину амбара и подняли повыше то, что держали в руках. Конечно же, дробовики. Тернер спустил предохранитель и услышал, как Мейс с Неттлом сделали то же самое.

— Спокойно, — снова предупредил он.

— Уберите оружие, господа.

— Уберите свое.

— Одну минутку.

Говоривший потянулся к карману, достал фонарь и посветил не на солдат, а на своего брата и на то, что он держал: в одной руке — французский багет и в другой — холщовую сумку. Потом он показал им свою ношу: два длинных багета.

— Еще мы принесли оливки, сыр, паштет, помидоры и ветчину. Ну и разумеется, вино. Да здравствует Англия!

— Вив ля Франс!

Все уселись за сооруженный Мейсом стол, по поводу которого, равно как и по поводу матрасов, французы — Анри и Жан-Мари Бонне — выразили вежливое восхищение. Это были низкорослые коренастые мужчины лет за пятьдесят. Анри — в очках, которые, как высказался Неттл, фермеру подходили как корове седло. Тернер этого переводить не стал. Для вина братья захватили стаканы. Пятеро мужчин выпили за французскую и британскую армии и за победу над Германией. Солдаты ели, хозяева наблюдали. Мейс попросил Тернера передать им, что он никогда не пробовал паштета из гусиной печенки и даже не слышал о нем, но теперь не станет есть ничего другого. Французы улыбались, однако держались скованно и, судя по всему, боялись опьянеть. Сказали, что ездили на своем грузовичке с открытой платформой в деревушку возле Арраса искать молодую двоюродную сестру с детьми. За этот город велись упорные бои, но они так и не узнали, кто наступал, кто оборонялся и кто победил. Братья старались держаться подальше от главных дорог, чтобы избегать встреч с толпами беженцев и царившего там хаоса. По пути видели горящие крестьянские дома, а в одном месте прямо на дороге лежало человек двенадцать убитых английских солдат. Пришлось оттащить их на обочину, чтобы не ехать по трупам. Но несколько тел уже было разорвано пополам. Должно быть, отделение попало под пулеметный обстрел или налет с воздуха, а может, нарвалось на засаду. Когда братья снова сели в грузовик, Анри вырвало прямо в кабине, а Жан-Мари, сидевший за рулем, так запаниковал, что съехал в кювет. Они вынуждены были пойти в деревню и одолжить лошадей, чтобы вытащить свой «рено». Это заняло два часа. Дальше на дороге они видели сожженные танки и бронемашины — и немецкие, и британские, и французские. Но солдат нигде не встретили. Видимо, войска с боями ушли вперед.

До деревни Анри и Жан-Мари добрались только к полудню. Она оказалась полностью разрушенной и обезлюдевшей. В доме двоюродной сестры царил разгром, все стены изрешечены пулями, но крыша устояла. Братья обошли все комнаты и, к своему облегчению, не нашли убитых. Должно быть, сестра взяла детей и присоединилась к тысячным толпам беженцев, заполонивших дороги. Побоявшись ехать обратно ночью, они остановились в лесу и попробовали уснуть в кабине. Всю ночь до них доносилась артиллерийская канонада — обстреливали Аррас. Невозможно поверить, чтобы после этого там кто-нибудь выжил или сохранился хоть один дом. Обратно ехали другой, более длинной дорогой, лишь бы снова не видеть убитых солдат. И теперь, пояснил Анри, они с братом чувствуют себя страшно уставшими. Закрывая глаза, каждый раз видят те искалеченные тела.

Жан-Мари снова наполнил стаканы. Робби приходилось переводить, поэтому разговор затянулся — просидели почти час. Все было съедено, и Тернер хотел было рассказать им о кошмаре, преследовавшем его последние часы, но решил не множить ужасов, к тому же не следовало оживлять картину, подернувшуюся дымкой благодаря выпитому вину и дружеской беседе. Поэтому он поведал, как в начале отступления, во время атаки «юнкерсов», отстал от своей части. О ранении упоминать не стал — не хотел, чтобы о нем знали капралы. Он рассказал лишь о том, что они идут в Дюнкерк напрямик, желая избежать бомбежек.

— Значит, это правда — вы уходите, — констатировал Жан-Мари.

— Мы вернемся, — ответил Тернер, сам не веря в свои слова.

Вино начало действовать на капрала Неттла, он завел свою любимую сагу под названием «Прекрасные лягушатницы» — какие, мол, они роскошные, доступные и сладкие. Все это была его фантазия. Братья вопросительно смотрели на Тернера.