Царская охота (СИ) - "shellina"

И он повернулся, оставляя Александру в весьма расстроенных чувствах.

— Погоди, — успела она остановить Голицкого. — Ежели подождешь, пока я переоденусь, сможешь свезти меня к государю? Я ведь еще не видела его, Петр Алексеевич токма с Шурой и разговаривал…

— Никак не получится, — Голицкий вновь посмотрел на Сашу. — Чтобы к нему попасть на аудиенцию, надобно у Кузина записаться, ежели только государь сам не повелел доставить к нему.

— А как мне… — Саша невольно сложила руки на груди в молитвенном жесте.

— Я полопочу за тебя, Александра Александровна, — смягчился Голицкий. — Думаю, что послезавтра смогу провести к государю, ежели желание такое сохраниться.

— Я… я подожду, — Саша решительно кивнула и Голицкий вышел из комнаты.

Семен вышел из дома и приказал мужикам, приехавшим с ним на санях разгружать сундуки и вносить их в дом, оставляя в холле.

— Государь решил нас побаловать? — к нему подошел хмурый Меншиков. — Кубышка отца оказалась достаточной для подобных подарков?

— Насколько мне известно, кубышка твоего отца не сама народилась, он аки тать какой наворовал ее из казенных денег. А вот платья энти, да рубахи со штанами, были куплены и сшиты почитай, что на свои, — Голицкий смотрел за мужиками и даже не повернулся к скрипнувшему зубами Меншикову. — Твоя сестрица хочет с государем встретиться, — он повернулся к хозяину дома. — Я обещался помочь.

— Это ее дело, — Меншиков вздохнул и пожал плечами. — Я ей приказывать не могу.

— Как знаешь. Я обещал похлопотать за нее послезавтра. Карету пришлю, ежели сам не приеду. Да и тебе выехать не помешало бы, в Казначействе свое содержание получить. Дом-то содержался за казенный счет, а теперь все, хозяева возвернулись. И вам есть что-то надобно будет, да дрова покупать. Так что без денег никуда, — Голицкий отвернулся от задумчивого Меншикова и крикнул мужикам. — Как закончите, телегу на Монетный двор возвернете!

— Ясно, твое благородие, — махнул рукой один из них и ухватился за ручку третьего сундука из шести, в которых сложенные в них вещи вернулись к своим хозяевам.

Голицкий же, вскочил в седло ожидающего его жеребца, махнул рукой Меншикову и выехал со двора.

За воротами его ждал человек, сидящий верхом на каурой кобылке.

— Ну что, Семен, что скажешь? — спросил человек, как только Голицкий поравнялся с ним.

— Не знаю, Юрий Иванович, — честно признался Голицкий своему патрону Репнину. — Они, молчат больше. Но видать не верят уже никому. Александра Меншикова просила встречу с государем, я обещал все устроить. Это возможно?

— Почему нет? У Петра Алексеевича, насколько я знаю, из важного только головомойку Бакунину устроить, да Михайлова дождаться, чтобы собственноручно рыло тому начистить, а так вроде до свадьбы уже все сделали, тьфу-тьфу, чтоб не сглазить, — и оба офицера поплевали через левое плечо. — Эта свадьба, Семен, — самое важное, что может случиться в ближайшее время, и я буду на кусочки резать того, кто сможет ей помешать. Андрею Ивановичу ничего не останется, чтобы дознание провести.

— А что там Михайлов отчудил и откуда он должен вернуться? — усмехнувшись, спросил Голицкий у Репнина, когда они отъехали уже достаточно далеко от поместья.

— Из Тулы энтот гад должен вернуться, откуда же еще? — Репнин усмехнулся. — Он же почитай уже три недели мастеров-оружейников стращает. Как очухался маленько, так и рванул, шельма, ни у кого не спросясь, да давай требовать, чтобы мастера головы напрягли, да сделали ему пистоль, чтобы заряжался быстро. Все его по батюшке посылали, но он упорствовал. Тут как на грех Мосолов вернулся. Он только-только по государеву повелению заключил договор, что весь металл, что на его заводах будет сделан, все оружие, что из его мастерских выйдет, будет государевым слугам передаваться, да по цене о коей они с государем заранее договорились. Тут ясно, что и прогадать купчина может, но и выиграть немало. Цена-то всегда одна будет, даже, если цены упадут безмерно. Да не суть. А суть в том, что приехал он в мастерские, дабы сообщить мастерам, что будут они делать только то, что он им велит, да и из металла, кое он поставлять будет. Вот тут-то на него Михайлов и напал. Грозил… всяким, чтобы Мосолов, значит, дал команду своим мастерам, пистоль ему делать, какой он хочет. Мосолов только отмахнулся, не знал он, с кем связывается. Михайлов не отставал. Слово за слово, и они едва не сцепились, но Михайлова оттеснили, не били, правда, побаивались, все же не чужой для государя человек, и Кузьма утерся. Пришлось уйти. Но, на следующий день снова приперся. И так все это время, пока у Мосолова зуд не стал нестерпимым, и он не побежал бегом жаловаться государю.

— Да, похоже, Михайлов башкой-то крепко приложился, когда с коня свалился, — задумчиво произнес Голицкий. Переглянувшись с Репниным, они оба не выдержали и расхохотались. — Нет, а если честно, я бы вот тоже от пистоля, коий заряжать можно быстро, не отказался бы.

— Никто бы не отказался, — отсмеявшись произнес Репнин. — Вот только, где его взять, пистоль-то такой?

— Вот то-то и оно, что негде. Ну ничего, авось придумают что-нибудь, сами же ружья, да пушки как-то додумались делать, додумаются и вовсе сделать так, чтобы одна за одной пули летели, и чтобы само ружье заряжалось, — Голицкий мечтательно улыбнулся.

— Ну ты и сказочник, — Репнин хмыкнул. — Придумаешь же тоже, чтобы сами ружья заряжались, — и они замолчали, послав коней рысью по снежной дороге, направляясь в Императорскую канцелярию, чтобы приступить к работе, которой, казалось, не было видно конца.

— Василий Михайлович, объясни мне, неразумному, потому что я чего-то недопонимаю, как приключилась сия оказия? — мне очень сильно хотелось побиться головой о стол, но нельзя было показывать слабость перед этим упрямым бараном, который сидел напротив, поджав губы, и старательно делал вид, будто не понимает, что я ему пытаюсь предъявить.

— Это же калмыки, государь, Петр Алексеевич, дикие неподконтрольные люди…

— Василий Михайлович, до того, как вы всей дружною гурьбой выехали в направление Сибири, было заключено соглашение с цинцами, с которыми все согласились. Правильно? — Бакунин неуверенно кивнул. — При это у нас образовалось два противоборствующих лагеря, и вождь одного из них ратовал за войну и подвиги, а второй об оседлости и мире во всем мире. Но, как только вы дошли до Алтая, начались проблемы. При этом проблемы весьма и весьма странные: тот, кто был за мир, подумав по дороге, внезапно решил, что был неправ и рванул завоевывать Алтай, стремительно приближаясь к Тибету, а вот тот, кто так сильно хотел воевать, решил, что Амур вполне подходящее место, чтобы осесть. Объясни мне, как это произошло? — я со всей злости стукнул по столу.

— Ну откуда мне знать, государь, Петр Алексеевич? — Бакунин развел руками.

— А кто должен знать? — спросил я ласково и бросил перед ним письмо, присланное мне обеспокоенным невнятным движением у своих границ Далай Ламой. — Кто должен знать? Я отправил тебя вместе с калмыками именно для того, чтобы ты знал о том, что придет в их головы. И, Василий Михайлович, ты сам просился в этот поход. Ежели ты знал, что не сможешь не просто контролировать калмыков, но и не понимать их намерений, зачем ты уверил меня в обратном?

— Царен-Дондук не войдет в Тибет, — Бакунин протер лицо руками. — Он слишком религиозен, чтобы сотворить такую вопиющую глупость. Дондук-Омбо же напротив скоро наскучит мирная жизнь. Он себя едва ил не Чингизом видит, так что вернутся к цинцам и продолжит бить джунгар, словно ни в чем ни бывало.

— Хорошо, — я встал и подошел к своей многострадальной карте, висящей на стене, и разрисованной вдоль и поперек. — Если ты можешь гарантировать их возвращение к заключенным договоренностям… — я выразительно посмотрел на Бакунина и тот уверенно кивнул. — А что мы будем делать в цинцами? Ведь вот эту территории, — я указал на ту территорию по берегам Амура, которую походя захватили калмыки, и примкнувшие к ним бойцы казачьего войска. — Надо как — то обустраивать либо вернуть цинцам с извинениями, что предлагаешь, Василий Михайлович?