Вопрос — ответ - Викас Сваруп

Девушка в мини-брючках поднимает руку;

— Простите, а кто такой Тагор?

— О, это знаменитый индийский поэт, получивший Нобелевскую премию. Можно сказать, наш собственный Уильям Уордсуорт.

— Уильям-кто? — переспрашивает туристка.

— Не обращайте внимания. Как я уже говорил, архитектурный комплекс Тадж-Махала состоит из пяти основных элементов. И это: Darvaza (главные ворота), Bageecha (декоративный сад), Masjid, или мечеть, Naqqar Khana (гостиница для путешественников) и наконец — Rauza, то есть главный мавзолей. Усыпальница располагается внутри Тадж-Махала, через минуту мы ее увидим. Я также покажу вам девяносто девять имен Аллаха, начертанных на поминальном камне Мумтаз, и писчий прибор — отличительный знак мужчины-правителя — на камне Шах-Джахана. Согласно обычаю моголов, это всего лишь кенотафии, другими словами, копии настоящих гробов, которые лежат под землей на тех же местах, в сыром и ничем не украшенном склепе. Площадь мавзолея — пятьдесят семь квадратных метров. Высота центрального внутреннего купола — двадцать четыре целых и четыре десятых метра, диаметр составляет семнадцать целых и семь десятых метра, зато наружная оболочка вокруг него достигает высоты в шестьдесят один метр, а с четырех сторон вздымаются сорокаметровые минареты. Вы поразитесь, насколько замысловатым и утонченным было искусство той эпохи, если даже на трех квадратных сантиметрах мозаичного элемента можно насчитать более полусотни самоцветов. Прошу вас также заметить, что все до единого суры Корана вокруг арок написаны одинаковым шрифтом, невзирая на размеры букв.

И помните: перед вами памятник бессмертной любви, способный раскрыть свои тайны лишь тем, кто умеет ценить прекрасное. Квадратное основание Таджа символизирует четыре различных взгляда на прелестную женщину. Главные ворота напоминают вуаль, которую затаив дыхание, нежно и медленно поднимает с лица невесты юноша в первую брачную ночь. Подобно драгоценному украшению, Тадж-Махал переливается огнями даже глубокой ночью, когда бесчисленные самоцветы на беломраморном куполе соперничают со звездами. Утром он розоватый, к вечеру — как молоко, а в полнолуние — золотой. Утверждают, что в этих переменах отражаются разнообразные настроения самой женщины. А теперь я поведу вас в мавзолей. Пожалуйста, снимите обувь и оставьте у порога.

Туристы разуваются и проходят вовнутрь. Я же задумчиво стою снаружи, пытаясь разгадать, какого цвета были капризы Неелимы Кумари.

Кто-то трогает за плечо. С испугом оборачиваюсь: на меня глазеет очкастый иностранец, увешанный всяческими штуками, от портативной видеокамеры до проигрывателя мини-дисков, а также его жена и двое детишек.

— Простите, вы говорить по-английски? — произносит мужчина.

— Да.

— Пожалуйста, не могли вы рассказать немного про Тадж-Махал? Мы туристы. Из Япония. Мы первый время в этот город. Сегодня только прибыть.

Я собираюсь ответить, что сам здесь приезжий, однако не выдерживаю их любопытных, полных надежды взглядов и, подражая серьезному тону экскурсовода, принимаюсь выкладывать все, что запомнил:

— Значит, так, император Кхуррам возвел Тадж-Махал в тысяча пятьсот тридцать первом году для своей жены Ноорджжахан, известной под именем Мумтаз Бегум. Они познакомились, когда невеста торговала в саду подвесками, тут же влюбились друг в друга, но поженились лишь через девятнадцать лет. Потом она дралась вместе с ним на всех войнах и принесла за четырнадцать лет ровно девятнадцать детей…

— Девятнадцать? — смущенно перебивает иностранец. — За только четырнадцать лет? Вы уверены?

— Конечно, — сержусь я. — Бывают же у людей близнецы. Но все равно, во время последних родов Мумтаз умерла — в Султанпуре, шестнадцатого июня. А перед смертью взяла с короля четыре обещания. Первое — построить Тадж-Махал, второе — не бить никогда детей, третье — побелить волосы, а четвертое… забыл. Ну, не важно. Так вот, как вы видите, Тадж-Махал состоит из ворот, сада, гостиницы и гробницы.

Японец энергично кивает:

— Да-да, мы смотреть ворота и сад. А где же гостиница?

Напускаю на себя суровый вид.

— А я не сказал? Настоящая усыпальница спрятана под землей. Значит, все, что над землей, и есть гостиница. Теперь: внутри мавзолея вы найдете гробы императора и Мумтаз, Не упустите шанс посмотреть авторучку с девяносто девятью самоцветами. Да, и на стенах через каждые три сантиметра вы можете прочесть пятьдесят имен Бога. Все стихи на стенах означают одно и то же, хотя и написаны неодинаковым шрифтом. Разве не удивительно? И помните: высота купола — целых сто шестьдесят метров, а минаретов — семнадцать. Кстати, если смотреть на Тадж-Махал под разными углами, получатся разные вуали невесты перед свадьбой. Попробуйте сами. Чуть не забыл: наш великий поэт по фамилии Тагор удостоился Нобелевской премии за поэму, посвященную Тадж-Махалу. Она называлась: «Пощечина на щеке Уильяма Уордсуорта».

— Правда? Ну и ну! Вот интересно. Путеводитель об этом ни слова.

Иностранец поворачивается к жене и тараторит по-японски, будто строчит из пулемета. Затем переводит специально для меня:

— Я говорить моей супруге: хорошо, что мы не брать общественный гид. Это есть очень дорого. А вы нам так любезно все рассказывать.

Мужчина широко улыбается.

— Благодарю вас. Аригато.

Потом кивает и что-то сует мне в руку. Я киваю в ответ. Когда иностранцы уходят, разжимаю кулак. А там хрустящая, аккуратно сложенная банкнота в пятьдесят рупий. И это за пять минут работы!

Теперь я точно знаю две вещи. Мне очень хочется остаться в городе Тадж-Махала, это раз. И второе: быть экскурсоводом совсем даже неплохо.

На землю спускаются сумерки, когда я нахожу в себе силы покинуть беломраморный монумент, уже облитый красноватыми лучами заката. Пора искать ночлег. Попробую обратиться к своему приблизительному ровеснику — тому, что недвижно стоит посреди тротуара в светлой футболке, серых штанах и синих гавайских тапочках, наблюдая за уличной перебранкой.

— Извини, приятель. — Я трогаю его за плечо.

Мальчик оборачивается, и на меня глядят самые добрые глаза на всем белом свете. В этом выразительном карем взгляде чувствуется и дружелюбие, и любопытство, и теплота, и радушие.

— Извини, — повторяю я. — Не знаешь, где тут можно остановиться? Я приезжий.

Парень кивает:

— Йд Ч Нрди Есвсюкк Ыкшщс.

— Не понял? — изумляюсь я.

Никогда не слыхал такого чудного наречия.

— Уйу Нд Ырсц. Йд Ч Нрди Есвсюкк Ыкшщс, — снова произносит он, хлопнув себя ладонями по бокам.

— Боюсь, я не знаю этого языка. Прости, что побеспокоил. Я попрошу кого-нибудь еще.

— Ч сщгкйб, — настаивает мальчишка и, взяв меня за руку, тащит куда-то в сторону рынка.

Можно было бы вырваться, однако у него такие добрые глаза, что я сдаюсь и покорно иду следом. Ходит мой спутник тоже необычно: почти на цыпочках. Узкие запутанные улицы, кривые переулки — такое ощущение, что мы шагаем по лабиринту. Спустя пятнадцать минут передо мной возникает большой особняк. Медная табличка на огромной, обитой железом двери сообщает: «Дворец Свапны». Парнишка отворяет дверь, и мы заходим внутрь. Изогнутая подъездная дорожка ведет к дому через гигантскую лужайку с фонтаном и расписными качелями. Над зеленой травой прилежно трудятся два садовника. Шофер в опрятной униформе наводит глянец на старинный автомобиль «контесса», припаркованный у крыльца. Здешние обитатели явно знакомы с моим загадочным другом: никто не мешает ему вести меня к парадному входу, богато украшенному деревянной резьбой, и нажать на кнопку звонка. Дверь открывает молодая, темная, очень даже миловидная служанка.

— А, это ты, Шанкар, — говорит она моему спутнику. — Ну, чего ты ходишь и ходишь? Прекрасно ведь знаешь, мадам недовольна, когда тебя сюда заносит.

Мальчик показывает в мою сторону.

— Кыб Рбмрд Есырдщд.

Женщина оглядывает меня с головы до ног.

— Ага. Значит, Шанкар привел нам нового жильца? Не думаю, чтобы во флигеле оставались пустые комнаты. Ну ладно, пойду позову мадам.

С этими словами она исчезает в доме. Некоторое время спустя на пороге появляется женщина среднего возраста. На ней дорогое шелковое сари, а еще — тонна золотых украшений. Лицо покрыто слоем косметики. В отличие от Неелимы Кумари эта леди утратила блеск, которым, возможно, и обладала когда-то. Узкие поджатые губы придают ей весьма сердитое выражение, и я с первой секунды проникаюсь неприязнью.

Зато Шанкар приходит в ужасное волнение.

— Ч Щкфч Пифпи, Ыдысяод, — заявляет он, улыбаясь во весь рот.

Мадам даже не замечает его присутствия.

— Кто ты такой? — спрашивает она, пристально разглядывая мою одежду. — И почему пришел с ним?

Под ее холодным взглядом так и хочется съежиться. Надеюсь, туалет в «Макдоналдсе» помог мне принять хоть немного достойный вид.