Журналюга - Виктор Левашов

— Так, — проговорил Лозовский. — Слушай меня внимательно. С этой минуты ты собкор «Российского курьера» по Тюменской области. Ты сказал, что у Христича дом где-то на югах. Твое первое задание: узнать адрес.

Он достал еще одну визитку, написал два номера:

— Это мой домашний, это мобильный. — Немного подумал и приписал еще номер. — Мобильный Тюрина. На всякий пожарный. Если что, он меня найдет. Тюрин Павел Петрович. Он же Павел Майоров.

— Знаю, — кивнул Эдик. — Я читал его корреспонденции в «Курьере».

— И как тебе они? — заинтересовался Лозовский.

— Информативно. Но словарный запас маловат.

— А вот этого ему никогда не говори. Читал, информативно. И все. Понял?

— Обидится?

— Огорчится. И еще. Банк, через который «Союз» проводит платежи…

— Знаю, — кивнул Эдик. — «Союз-кредит». Карманный банк Кольцова. Он обслуживает только «Союз».

— В середине ноября у них был сбой в компьютерной системе. На шесть суток. Хотелось бы знать, был или ничего не было. Но это, пожалуй, тебе не по силам. Так что считай, что это не задание, а пожелание.

— Обижаете, Владимир Иванович. Нет ничего проще. У меня там знакомая работает операционисткой.

— Хорошая знакомая?

— Более чем. У меня даже возникают насчет нее серьезные намерения. Но я их стараюсь давить. Пока удается.

— По-моему, мы получили в Тюмени неплохого собкора, — заметил Лозовский.

— Спасибо, шеф. Постараюсь соответствовать.

— Действуй. И сразу мне. Звони в любое время дня и ночи.

— Ночью не получится, — с сожалением сказал Эдик. — Телефон мне никак не поставят. А на коммерческой основе — пупок развяжется.

Лозовский протянул ему свой мобильник:

— Держи. Редакционное имущество. Обращайся бережно. Пиво им не открывай, орехи не коли, в собак не швыряй. Счет будешь присылать, оплатим. И вот что еще, Эдуард. Про то, что ты ищешь адрес Христича, не должен знать никто. Никаких прямых расспросов. Только окольные. Отнесись к этому очень серьезно. Как-то не улыбается мне отморозить уши на твоей могиле.

— Вы думаете… даже так?

— Ты мне что сказал про Тюмень? Так вот я говорю тебе то же самое.

— Понял, Владимир Иванович. Извините меня.

— За что?

— Ну, что назвал вас говном.

Лозовский усмехнулся:

— За правду не извиняются.

Он вернулся к «лендкрузеру». Охранник открыл перед ним дверь джипа и занял место рядом с водителем.

Кольцов приказал:

— В город.

За двадцать с лишним лет журналистской работы Лозовский вдоль и поперек объехал весь Советский Союз. Каждый город, в котором он побывал, запоминался какой-то одной деталью, а эта деталь вытаскивала из памяти все остальное. В заполярном Норильске это были капитальные двухэтажные помойки. В Минске белые лебеди на туманном озере. В Барнауле пышные, непередаваемой вкусноты караваи. В Термезе комары, злобные, как крокодилы.

Тюмень была из тех городов, которые не оставили в памяти ничего. Как Челябинск, Магнитогорск, Комсомольск-на-Амуре, Орск. Оказавшись в них, Лозовский ощущал себя так, будто взял в руки книгу, про которую точно знал, что читал ее, но про что эта книга, не помнил решительно.

Заводские трубы, нефтехранилища, забитые цистернами железнодорожные пути, деревянные окраины и безликий каменный центр той уныло правильной планировки, по сравнению с которой даже новые типовые кварталы казались дерзким архитектурным изыском.

Но теперь, глядя на город через тонированные стекла джипа, Лозовский подумал, что зацепка останется: современные офисы нефтяных компаний с известными всей России названиями-брендами — «ТНК», «ЮКОС», «РОСНЕФТЬ», «СИБ-ОЙЛ». На фоне облезлых домов, среди улиц с разбитым асфальтом, с нечищенными по случаю прошедших новогодних праздников тротуарами, по которым спешили с работы люди в черном, они выглядели вызывающе, самодовольно, нагло.

Лозовский предполагал, что «лендкрузер» пристанет к одному из таких офисов, но джип миновал центральную площадь с помпезным зданием бывшего обкома партии, а ныне администрацией губернатора, свернул в старую часть города и притормозил возле недавно отреставрированного трехэтажного особняка с кариатидами на фасаде.

От улицы особняк отделяла высокая кованая ограда, от Ворот к подъезду вела расчищенная от снега аллея с маленькими елками и стилизованными под старину фонарями. Так и виделись кошевы с медвежьими полостями и лакированные санные кареты, подвозящие к особняку губернских дам и господ, имеющих быть у предводителя дворянства на благотворительном балу в пользу сироток.

Патриархальную гармонию нарушали лишь тарелка спутниковой антенны и особенно вывеска «Союз», уместная на здании обкома, но никак не на крыше этого особняка. Она не вязалась ни с кариатидами, ни со спутниковой антенной, ни с самой Тюменью, уже со скрипом вплывшей, как старая баржа, в новые времена. Странным образом она мгновенно превращала историю в винегрет.

Лозовскому почему-то сразу вспомнился твердокаменный коммунист Зюганов, вылезающий из шестисотого «Мерседеса».

Аббревиатура ОАО «Союз», нейтрально выглядевшая на бумаге, здесь била в глаза своей претенциозностью и обнаруживала в человеке, который выбрал для своей компании это название, амбиции те еще. «Союз» — не хухры-мухры!

— Симпатичный особнячок, — отметил Лозовский тем тоном, каким в преддверии серьезного разговора делают замечания посторонние, попутные. — А вот вывеска не смотрится — не на месте.

— Мы строим офис в Москве. Там она будет на месте, — ответил Кольцов так же попутно.

В просторном, обставленном современной добротной мебелью кабинете на втором этаже особняка, куда они поднялись по мраморной лестнице, покрытой красным ковром, Кольцов указал Лозовскому на глубокое кожаное кресло, а сам остался стоять возле письменного стола.

Без пальто и шапки он оказался неожиданно маленьким и напомнил Лозовскому атомный ледокол «Ленин», который он однажды видел в порту Мурманска и который поразил его своими игрушечными размерами. Ему объяснили, что это не сам «Ленин», а его точная копия — сателлит, вывозящий отходы ядерного топлива.

Такой же маленькой копией самого себя был и Кольцов — копией того Кольцова, каким он вырисовывался из составленной Региной Смирновой справки, каким казался партнерам, конкурентам и, возможно, самому себе: известным тюменским нефтепромышленником, крупным бизнесменом, президентом уверенно набирающей силу финансово-промышленной группы «Союз» — одного из самых агрессивных игроков на нефтяном рынке России.

Кольцов сразу приступил к делу.

— Я разочарован, Лозовский. Я очень разочарован, — заговорил он, для убедительности пристукивая по столу костяшками пальцев. — Я сделал господину Попову серьезное предложение и был вправе рассчитывать, что и ко мне отнесутся столь же серьезно. Вместо этого…

— Притормозите, — остановил его Лозовский. — Какое предложение вы сделали господину Попову?

— Он не сказал вам?

— Нет.

— Почему?

— Вероятно, не счел нужным.

— В таком случае не уверен, что это следует делать мне.

Лозовский поднялся из кресла, одернул пиджак, поправил галстук и улыбнулся самой обаятельной улыбкой, на какую был только способен.

— Господин Кольцов, встречу с вами я буду вспоминать долго и с удовольствием. Кофе у вас был замечательный. А коньяк так просто слов нет. Никогда такого не пил. И когда я говорю «никогда такого не пил», это и значит, что я никогда такого не пил. А теперь распорядитесь вызвать такси. За такси я заплачу сам.

Мгновение помедлив, Кольцов нажал кнопку звонка.

Бесшумно возникла секретарша, подтянутая, средних лет дама в строгом английском костюме.

— Кофе и коньяк для гостя.

— И бутерброд, — подсказал Лозовский. — С ветчиной. Большой. Можно два.

Дама удалилась. Кольцов обошел стол, нажал клавишу интеркома:

— Зайдите.

Появился молодой референт, каких Лозовский немало повидал в пресс-службах крупных компаний — знающих себе цену, уважающих патрона без подобострастия, предупредительных без угодливости, вполне столичного вида. И все же некий перебор в нем был: в слишком модном костюме, в слишком модном галстуке, в модных туфлях на высоком скошенном каблуке, в чуть-чуть излишней самоуверенности — налет провинциальности, какой Лозовский отметил и в Кольцове, когда тот в фойе «Правды» вознамерился поцеловать руку Милене Броневой. В фойе «Правды» руки женщинам не целуют.

— Шеф?

— Ситуация в «Российском курьере».

— Я докладывал.

— Повторите.

Референт покосился на Лозовского, вновь свободно развалившегося в глубоком кресле, и вопросительно взглянул на Кольцова.

— Слушаем, — кивнул тот, давая понять, что при Лозовском говорить можно, сам занял свое кресло и как бы утонул в нем, слился с мебелью, стал частью кабинета. Но сесть сотруднику не предложил, что было, по всей вероятности, необычно и заставило референта подобраться.