Угол падения - Наталья Андреева

Фрунзенская набережная мокла под сентябрьским дождем остроконечными крышами сталинских построек. Машина остановилась в тихом дворике, тщательно ухоженном и подметенном. Пятнадцатиэтажный старый дом, погруженный в сладкую дремоту, равнодушно взирал на мир стеклянными глазами окон.

Старый лифт в железной сетчатой клетке поднял Леонидова на десятый этаж. Несколько минут он переминался с ноги на ногу возле солидной коричневой двери, не решаясь позвонить. Наконец, отважившись провести злосчастную черту между «до» и «после», тронул звонок.

Дверь открыла худая женщина пятидесяти с лишним лет, пытающаяся сохранить русый цвет волос с помощью краски. Ее лицо, казалось, медленно засыхало вместе с въевшимся в него выражением вечного недовольства и брезгливости.

— Лидия Евгеньевна? Здравствуйте. Мы с вами несколько раз общались по телефону, вот, пришлось свидеться. — Леонидов замялся.

— Я же просила меня больше не беспокоить.

— У меня плохие новости. Пройдемте в комнату, вам лучше присесть.

— А что, собственно, случилось? Если вы арестовали эту мерзавку, я и пальцем не пошевельну, чтобы ей помочь. Я уважаемый человек, заслуженный работник…

— Она умерла, Лидия Евгеньевна. Железная леди, казалось, не поняла:

— Какая чушь. Как это умерла?

— Ее убили вчера вечером. Вы должны проехать со мной, и опознать тело. — Алексей еще не понимал, испытывает ли он жалость к этой женщине или только брезгливое удивление. Но, кажется, до нее дошел наконец смысл сказанного: она как-то сразу сжалась и коснулась рукой стены, проверяя реальность происходящего через ее осязание.

— Что, мне куда-то ехать?

— Оденьтесь, пожалуйста, машина внизу, я вас подожду.

Лидия Евгеньевна молча натянула прямо на халат шерстяной мохеровый свитер, набросила плащ. Больше она ничего не говорила и ни о чем не спрашивала, в машине молча смотрела перед собой сухими глазами. Пока мать не увидит своего ребенка мертвым, она ни за что не поверит в то, что его уже нет в живых.

В холодном, отвратительно пахнущем морге, взглянув на застывшее лицо дочери, Лидия Евгеньевна сказала только:

— Да, это Лиля, — и так же молча, без слез осела на руки Леонидова.

Смерть примирила враждующих мать и дочь, все оборонительные рубежи, которые они друг против друга выстроили, разом потеряли смысл, остались только один на один: холодное тело и женщина, которой придется похоронить своего ребенка.

Немного придя в себя, Алексей попытался поговорить с патологоанатомом. Он подтвердил время смерти, ее причину. Преступник задушил жертву, судя по всему не подозревавшую нападения, руками в перчатках. Под обломанными ногтями девушки ясно виднелись частички соскобленной кожи, видимо, она отчаянно пыталась разжать сжимавшие горло руки. Следов полового контакта обнаружено не было, хотя нападавшим, судя по отпечаткам на шее, был крупный мужчина значительной физической силы. Более подробно на все возникшие вопросы могло ответить вскрытие и тщательная экспертиза.

Всю обратную дорогу Лидия Евгеньевна прорыдала, уткнувшись в ворот своего пушистого, промокшего от дождя свитера. Леонидов немного успокоился, он знал, что слезы — это уже реакция на шок, хуже, когда человек застывает в своем горе и на происходящее не реагирует. Когда они приехали, Алексей помог женщине подняться в квартиру. Там по-прежнему стояла тишина. В этой квартире всегда тщательно заворачивали краны, заклеивали на зиму окна и экономили электроэнергию. Глядя на отполированную мебель и вещи, лежащие на отведенных им постоянных местах, Леонидов понял причину активного протеста выросшей здесь девушки. Из года в год придерживаясь подобных правил, нельзя было не захотеть хоть раз внести хаос в этот запланированный мирок, бросить ему в лицо не принятые здесь слова и как следует тряхануть, чтобы вылезло все тщательно прибранное и запрятанное.

Леонидов помог Лидии Евгеньевне снять плащ, провел на кухню. Высокие потолки в квартире не давали ни тепла, ни уюта. Здесь все было безжизненно, здесь просто поддерживали наведенный раз и навсегда порядок.

— Ваш муж еще на работе? — спросил Леонидов, стараясь завязать разговор и немного отвлечь женщину.

— Да. — Она всхлипнула.

— Может, позвонить ему или старшей дочери?

— Уже восемь, он сейчас придет. Лиза тоже, наверное, в дороге. Они с мужем возвращаются поздно.

— Вам нехорошо? Чайник поставить?

— Я сама. — Она побрела к плите.

Алексей увидел, как упала крышка чайника, загремели разбитые банки, но вмешиваться не стал. «Пусть двигается. Может, попросить ее приготовить ужин? Это ее отвлечет. Хотя, конечно, от мысли о еде тошнить начинает. Тяжелый день», — подумал Алексей.

— Лидия Евгеньевна, давайте сделаем бутерброды. Ваш муж сейчас с работы придет, хоть чаю попьем, — попытался он выдать что-то бодрое.

— Да-да, я сейчас. — Она опять зашевелилась, как машина, настраивая шестеренки пальцев на привычные движения.

Леонидов не мог уйти. Во-первых, боялся оставить ее одну, во-вторых, должен был отыскать хоть маленькую зацепочку, которая помогла бы в поисках.

— Извините, Лидия Евгеньевна, но я вынужден расспрашивать о вчерашнем вечере. Мы должны найти этого человека. Вы меня понимаете?

— Моя девочка! Как я ее вчера ругала! Зачем я ее ругала? Я сказала, что лучше бы она умерла. Вы понимаете? Я мать. Я пожелала смерти своей дочери. Поэтому она и умерла. Я убийца. Меня Бог наказал. Я его всю жизнь отрицала, а он меня наказал. У меня была такая красивая девочка. Она родилась с таким рыжим пухом на голове, глаза у нее были темные, пальчики маленькие, а на щечке родинка. Она даже не плакала — пищала. Я ничего не сохранила: ни пряди детских волос, ни одного молочного зубика. Ее тетрадки собирала и сдавала в макулатуру, когда они заканчивались, — не любила, когда в доме скапливался лишний мусор. А девочку мою всегда оставляла на Лизу. У меня тогда" была работа, всю жизнь только работа.

— Лидия Евгеньевна, вы вчера говорили с Лилей? Она боялась кого-нибудь? Вспомните, пожалуйста. Кого она боялась?

— Вас. Она так боялась, что бросила все свои вещи. Она курила, беспрерывно курила. Я стала кричать, что все пропахло этим вонючим дымом. В школе я била ее по губам. Если бы не била, Лиля бросила бы курить. Почему я всегда вызывала у дочери только чувство протеста? А теперь она умерла…

Слезы текли по лицу Лидии Евгеньевны. Леонидов отчаялся что-либо узнать.

— Куда Лиля поехала вчера вечером?

— К мужику своему, куда же еще. — Женщина даже перестала плакать, найдя объект, который мог разделить ее вину за смерть ребенка. — Это он ее убил, мерзавец! Он убил мою девочку!

— Лиля ничего про Беликова не рассказывала?

— Я ничего не хотела знать. Я их всех ненавидела, всех, которые совращали мою дочь. Если бы я знала тогда, когда они познакомились в этом дурацком офисе, что этот мерзавец ее убьет! Я бы легла на порог и не дала выйти моей доченьке…

— В каком офисе они познакомились?

— Не знаю. Какое-то собеседование. Лиля искала работу, это я заставила ее искать работу. В записной книжке, в ее комнате, должно быть все записано. Она всегда туда записывала, когда по телефону говорили, куда приехать. Беликов тоже приезжал в ту фирму устраиваться на работу.

Леонидов кинулся в комнату. На письменном столе аккуратно лежали книги, журналы, газеты. Все было рассортировано и разложено: видимо, вчера, когда Лилия бросила здесь свои вещи, Лидия Евгеньевна тщательно все разобрала и разложила в надлежащем порядке. Отдельно от всего лежал черный блокнот с обложкой из искусственной кожи. Когда Алексей его раскрыл, то никакой системы в записях не увидел. Хаос, который культивировала в себе-девушка назло родителям, отражался во всем. Куча телефонов, наспех помеченных самыми обычными именами вроде Тань, Марин и Наташ, перемешивалась с различными рецептами, все это слегка разбавляли схемы, указывающие местонахождение каких-то магазинов и учреждений. Некоторые страницы были заложены визитными карточками, преимущественно с мужскими именами.

Леонидов лихорадочно листал блокнот в поисках последних записей. Наконец он наткнулся на какой-то чертеж, лихорадочно набросанный прямо посреди страницы.

«Так, метро «Павелецкая» радиальная, это понятно. Номер автобуса, две остановки. Поворот за угол, это тоже более или менее ясно. Даже номер телефона есть. То или не то? Сбоку размашисто приписано: «Валя». Мужчина или женщина? Наверное, он. Во всяком случае, это последняя запись, а начинать надо с конца, ведь познакомились они недавно. Черт, рабочий день закончился. Никто не возьмет трубку. Может, они и взяли на работу того парня, тогда у них должны быть координаты. А если не взяли, он наверняка оставлял телефон, по которому можно было с ним связаться, чтобы сообщить результат собеседования. Так что он у нас в кармане. Если, конечно, это он убийца. Неужели он?»