Закат Птолемеев - Александр Кравчук

Между тем в Эфес стягивалась огромная армия Антония — корабли и сухопутные войска. Флот насчитывал восемьсот судов, военных и грузовых, из них двести выставила Клеопатра. Царица Египта дала Антонию на военные расходы двадцать тысяч талантов и обязалась во время войны снабжать продовольствием всё войско. Зимой или ранней весной 32 года Клеопатра сама прибыла в Эфес. Она открыто говорила, что хочет лично участвовать в решающей схватке Востока с Западом. Но её ждал неприятный сюрприз. Антоний велел ей возвращаться в Египет и там дожидаться исхода войны. В Эфесе собралось очень много римлян, и все они были того же мнения. Необходимость отъезда Клеопатры была очевидна для всех. Оставаясь рядом с Антонием, она оказывала неоценимую услугу Октавиану, который не переставал твердить, что Антоний раб египетской царицы, выполняющий все её капризы и желания, и что он готов даже Рим отдать в её руки. Присутствие Клеопатры резко меняло характер конфликта. Это было уже не соперничество двух римлян, а священная война Италии против непомерных притязаний владычицы Востока.

Но Клеопатра была прежде всего женщиной. Политические соображения, как бы ни были они очевидны, не могли её убедить. Она опасалась, что на сцену снова выступит Октавия и, как было уже дважды, предотвратит конфликт. Нетрудно было догадаться, что жертвой такого соглашения стала бы она, Клеопатра.

Позднее говорили, что Клеопатра подкупила одного из наиболее влиятельных военачальников Антония, Канидия, который, желая убедить своего полководца, выдвинул следующие аргументы:

— Отсылать Клеопатру было бы неправильно. Мы должны помнить, что своей необычайной щедростью она помогла укрепить наши войска. На кораблях много египетских моряков. Если их царица уедет, они, безусловно, будут сражаться более вяло и безразлично. Следует также учесть, что по уму и энергии Клеопатра не уступит ни одному из царей, которые будут сражаться в нашей армии. Благодаря тебе она приобрела большой опыт в ведении даже самых сложных государственных дел. Впрочем, она и прежде успешно правила своим обширным царством.

Просьбы красивой женщины и доводы авторитетного военачальника подействовали. Клеопатра осталась. Насколько губительными были последствия этого решения, обнаружилось очень скоро. Может быть, Антонию нужно было послушаться дружеского совета царя Иудеи Ирода: «Хочешь победить? Убей Клеопатру!»

Ранней весной 32 года командование армии переместилось из Эфеса на остров Самос. Антоний и Клеопатра проводили всё время в пирах и развлечениях. На остров были привезены не только войска и снаряжение, но и актёры.

— Чуть ли не вся вселенная, — говорили тогда, — гудит от звона оружия, стонов и рыданий, а в это же время на Самосе звучат флейты и кифары, в переполненных театрах поют хоры!

Ансамбли актёров состязались между собой за первенство в искусстве, «а цари старались превзойти друг друга пышностью приёмов и даров, так что в народе с недоумением говорили: каковы же будут у них подобные празднества, если они с таким великолепием празднуют приготовления к войне?!» [103].

Несколько позже, по-видимому, в мае 32 года, двор и командование покинули Самос. Поскольку предстоящие военные действия должны были развернуться на Западе, все отправились в Грецию. Антоний и Клеопатра остановились в Афинах, где продолжали вести тот же образ жизни: развлекались, смотрели театральные представления и спортивные игры. Афиняне оказывали Клеопатре такие же почести, как несколько лет назад Октавии. Они направили к ней послов, одним из которых был Антоний. В качестве почётного афинского гражданина, каким он считался уже несколько лет, Антоний произнёс перед царицей Египта речь. Клеопатра со своей стороны тоже были милостива к жителям этого знаменитого города.

Тогда же Антоний решился на формальный развод с Октавией. Он послал в Рим своих людей, которые выгнали Октавию из его дома. Бедняжка ушла, взяв с собой всех детей Антония, кроме старшего сына от Фульвии, находившегося возле отца. Говорят, что она плакала, потому что считала себя одной из причин грядущей войны.

Октавиан ни от кого не получал денежной помощи. Ему приходилось самому заботиться о сборе средств, необходимых для ведения войны. Поэтому он издал суровые распоряжения: свободнорождённые граждане должны были отдавать четвёртую часть своих доходов, а отпущенники — восьмую часть всего своего имущества. Разумеется, это вызвало всеобщее недовольство. Позднее Антония укоряли за то, что он совершил серьёзнейшую ошибку, не воспользовавшись возбуждением жителей Италии, чтобы нанести удар тогда же, летом 32 года. Такие упрёки нельзя считать справедливыми, потому что в тот момент Антоний не был к этому готов. Вооружение и передвижения его огромного войска ещё не закончились.

Между тем на сторону Октавиана перешли два близких Антонию сенатора — Титий и Мунаций Планк. Ещё в Эфесе они настоятельно советовали отправить Клеопатру в Египет. В результате они навлекли на себя смертельную ненависть царицы и вынуждены были покинуть лагерь Антония. К Октавиану они пришли не с пустыми руками. Им были известны все планы Антония, они знали, где хранится его завещание, при составлении которого они были свидетелями. Титий и Мунаций обратили внимание Октавиана на то, что в завещании Антония содержатся важные политические постановления. Хранительницы этого документа, весталки, сначала отказывались его выдать, но, когда за ним пришёл сам Октавиан, отдали его. Октавиан поступил совершенно незаконно, точно так же позднее он не имел права оглашать этот частный документ на заседании сената. Большинство сенаторов были возмущены, они говорили, что никого не следует упрекать при жизни за те постановления, которые сделаны на случай смерти.

Однако надо признать, что многие пункты завещания должны были показаться римлянам прямо-таки кощунственными. Антоний просил, например, чтобы его тело, если он умрёт в Риме, перевезли в Александрию и похоронили там рядом с гробницей Клеопатры; он ещё раз повторял, что Цезарион — сын Цезаря, и завещал огромное наследство своим детям от Клеопатры.

Октавиан использовал вызванное этими распоряжениями негодование и повёл дальнейшую агитацию против Антония. Распространялись всевозможные слухи и сплетни, изображавшие Антония человеком, всецело подчинившимся Клеопатре и недостойным даже звания римлянина. Ему вменялось в вину то, что он подарил египетской царице пергамскую библиотеку с двумястами тысячами свитков, что на одном из пиров, в присутствии множества гостей он поднялся с места и растирал ей ноги, что он не возражал, когда в Эфесе Клеопатру величали госпожой и владычицей, что неоднократно во время приёма правителей и послов он получал ониксовые и хрустальные таблички с её любовными посланиями. А однажды, когда он председательствовал на суде в Александрии, во время речи защитника около здания показался кортеж царицы, которую несли на носилках. Едва завидев её, Антоний вскочил и, не дослушав дела, отправился пешком провожать царицу.

Несмотря на все эти обвинения, у Антония оставалось много друзей в Риме, стремившихся ему помочь. Они старались влиять на общественное мнение, опровергая сплетни и слухи, задевавшие его честь. Один из его друзей, Геминий, поехал на Восток специально для того, чтобы убедить Антония отослать Клеопатру.

Царица сразу разгадала намерения римского гостя. Она даже заподозрила его в том, что он собирается защищать Октавию. Геминий стал объектом бесконечных издёвок и насмешек. Ему отводили оскорбительно низкие места в пиршественной зале. Он, однако, всё сносил, терпеливо ожидая возможности свободно поговорить с Антонием. Наконец на одном из пиров царица прямо спросила его, зачем он приехал.

— В любом другом случае я предпочёл бы вести беседу на трезвую голову, — ответил он, — но одно я знаю наверное, пьяный не хуже, чем трезвый: всё пойдёт на лад, если ты вернёшься в своё царство.

Антоний нахмурился, а Клеопатра ответила с очаровательной улыбкой:

— Это прекрасно, что ты сказал правду без пытки!

Несколькими днями позже Геминию удалось бежать. Антония покинуло ещё много соратников, которые не смогли перенести издевательских шуток египтян. А те, уверенные в поддержке и могуществе своей госпожи, насмехались даже над сенаторами. И сама царица пользовалась любым поводом, чтобы очернить кого-нибудь из римлян в глазах мужа. Квинт Деллий, тот самый, который несколько лет назад убедил её поехать в Тарс, чуть не поплатился жизнью за одну свою шутку. Он сказал как-то за столом:

— Нас здесь поят уксусом, а Сармент в Риме купается в фалернском [104]!

Сармент ещё мальчиком был у Цезаря одним из любимчиков, то есть в какой-то степени соперником Клеопатры, которая хорошо помнила это имя. Лекарь царицы Главк предупредил Деллия о грозящей ему опасности, и тот позднее, уже во время начавшихся военных действий, сумел бежать.