Горькие травы (СИ) - Козинаки Кира

— Чем так вкусно пахнет? — спрашивает он, появляясь на кухне. Свежий и ещё немножко влажный после душа.

— Жареной картошкой. — Я накладываю в тарелку хорошую мужскую порцию и ставлю на стол перед ним. — Молока налить?

— Конечно! — восклицает Никита, хватаясь за вилку, и я улыбаюсь: меня всегда умиляла эта его привычка запивать жареную картошку холодным молоком. — А ты не будешь есть?

— Я уже поужинала, — отвечаю я, ставлю на стол стакан и присаживаюсь на табуретку напротив.

Я действительно поела пару часов назад — три ложки запаренной гречки, капля кетчупа и пародия на салат из одного огурца. Я старалась есть меньше. Реже. Хотела стать крошечной полупрозрачной нимфой. Мечтала об узких запястьях и щиколотках, острых коленках и талии такой ширины, чтобы Никита мог обхватить её двумя ладонями. Сначала это даже сработало: впали щёки, проступили рёбра, исчезла грудь. Правда, месячные стали нерегулярными, и пропало либидо. А потом организм и вовсе взбунтовался и принялся классически накапливать жирок от каждого съеденного листика салата, заботливо откладывая его на бёдрах и попе. Я не сдавалась и раздумывала заменить ужины стаканом кефира, а голод глушить сигаретами.

— У меня есть новости, — нетерпеливо ёрзаю на месте я. Дожидаюсь, когда Никита поднимет на меня глаза, и выпаливаю: — Мы едем в Питер! У Соньки день рождения через неделю, она очень хочет отметить его в Петербурге, зовёт с собой. Поедем вчетвером — они с Матвеем и мы с тобой. Есть очень удобные билеты на поезд: отправление в пятницу вечером, в субботу утром там, два дня прогулок и музеев, обратно в ночь с воскресенья на понедельник, даже останется пара часов заскочить домой перед работой. Остановимся в мини-отеле почти в центре, мы уже забронировали номера. Получится прямо целое путешествие с бонусом в виде праздничной попойки! Питер — это же мечта! Мы сможем…

И тут я запинаюсь, замечая, что Никита долгим неотрывным взглядом смотрит куда-то мне между глаз. Молчу, жду какой-то реакции, но её нет, а переносица начинается чесаться.

— Я что-то не то сказала? — аккуратно спрашиваю.

— И когда ты собралась в Питер?

— В следующие выходные. И не я, а мы.

— Ась, в следующие выходные мы едем к моим родителям. Мы не были у них на прошлых из-за твоей работы.

— Но мне нужно было доделать важный проект, — напоминаю я.

— Да. И мы не поехали, но обещали точно быть на следующих. Ты опять забыла.

Забыла. Не уверена, что мы об этом договаривались, но скорее всего просто забыла. В голове постоянно приходится держать слишком много информации.

— Надо помочь отцу перекрыть крышу сарая. А матери — в огороде, у неё болят колени, ей сложно самой. Ась, мы не можем бросить все дела на них, а сами умчаться в Питер праздновать Сонькин день рождения. У нас есть обязательства. Жаль, что иногда ты про них забываешь.

Я опускаю глаза, ловлю рукой лист стоящего на столе фикуса и начинаю водить по нему пальцами.

Никита был поздним ребёнком, и когда он дорос до возраста мужчины, его родители заметно сдали по здоровью. Они жили в деревне, особых финансовых проблем не имели, но молодой рабочей силы им не хватало, и мы регулярно ездили к ним на разбитом автобусе, чтобы помочь то тут, то там. Я никогда не была против, всё прекрасно понимала про сыновний долг, вставала рано утром по субботам, заваривала чай в термосе и делала бутерброды в дорогу. Это было важно для Никиты. А значит, было важно и для меня. Пусть и очень хотелось пропустить разок и рвануть на выходные в Питер.

— Да прекрати ты наглаживать цветок, Ась! — Голос Никиты вырывает меня из размышлений, и я поспешно одёргиваю руку. — Мне порой кажется, что этот фикус для тебя важнее, чем я.

— Нет, конечно. Прости.

Мы сидим какое-то время в тишине, я разглядываю узоры на скатерти и думаю о том, что поддержать эту Сонькину идею с Питером было слишком эгоистично с моей стороны. У нас и денег-то лишних не так чтобы много. И родители.

— Булочка, — говорит Никита ласково, встаёт из-за стола, подходит ко мне и тянет в свои объятия. Я послушно поднимаюсь с табуретки и прижимаюсь к нему, всё ещё отводя взгляд. — Ну не расстраивайся. Хорошо?

Он берёт меня пальцами за подбородок и поворачивает лицо к себе, заставляя поднять глаза. Улыбается. Целует в нос. Я робко улыбаюсь в ответ. Прижимает крепче и раскачивает немного, как глупенького несмышлёныша.

— Мы обязательно поедем с тобой в Питер, — говорит. — Но позже. И не на два дня, что ты там успеешь посмотреть за два дня? У меня будет отпуск зимой, и мы поедем на неделю, договорились? Чтобы тебя затошнило от музеев.

Глубоко вздыхаю и киваю. Да, он прав. Конечно, прав. И его план мне даже нравится больше.

— Я… пойду напишу Соньке, что мы не поедем.

Никита целует меня в губы. Потом ещё раз. И только потом выпускает из объятий.

— Я тебя люблю, — говорит он. — А ещё ты обещала оладушки.

— Будут, — киваю я и иду в комнату.

Вывожу компьютер из спящего режима и на странице с диалогами вконтакте вижу новое сообщение от неизвестного отправителя. На аватарке женщина средних лет, некая Лариса Харитонова. Имя мне ни о чём не говорит. Пробегаю глазами по тексту, хмурюсь и читаю ещё раз, вдумчиво.

С трудом продираясь через эмоциональные многоточия и заборы восклицательных знаков, понимаю, что эта Лариса — женщина отца. Та, которая появилась у него несколько лет назад. И сейчас она пишет мне, что я плохая дочь, сука и неблагодарная тварь.

А ещё, что мой отец скончался.

И оставил мне в наследство квартиру.

В Петербурге волшебно. Немного пасмурно, немного депрессивно, но всё равно волшебно. И двух дней вполне достаточно, чтобы выполнить туристический минимум.

Пройтись пешком по Невскому от Московского вокзала до Дворцовой площади. Отстоять очередь в Эрмитаж, взять бесплатный буклет со схемой этажей, выбрать один зал наугад и провести в нём час или даже два, тщательно рассматривая все экспонаты. Выглянуть через мутное от непогод окно на Неву. Оставить музейные реликвии на следующий раз, снова выбежать на улицу, остановиться на середине Троицкого моста и глазеть на чёрные воды, поедая пышку. Кидать десятикопеечные монеты на постамент у скульптурки зайца Арсения на Заячьем острове, загадывая одно и то же желание раз за разом. На секунду присесть на массивные ступени здания биржи, отойти подальше и сравнивать вид с рисунком на пятидесятирублёвой купюре. Рассматривать следы от артиллерийских снарядов на колоннах Исаакиевского собора, зайти внутрь и зачарованно любоваться тысячей оттенков мрамора и смальты, подняться на колоннаду и расплакаться, потому что после долгих часов мерзкого мелкого дождя вдруг рассеялись тучи и небо разрезали кроваво-розовые полосы заката. Перебежать дорогу в неположенном месте на узкой улочке в центре, зайти во двор-колодец и задрать голову наверх, оборачиваясь на крики ширококрылых северных чаек. Поужинать шавермой, попинать носком ботинка поребрик, попытаться найти парадную с открытым выходом на крышу. Накупить открыток с рисованными котиками в книжном. Выпить бокал вина в баре на Думской. Приложить ладонь к стене дома и осознать, что когда-то здесь был подпольный литературный клуб или квартира какого-нибудь Достоевского. Отморозить пальцы, промочить ноги и сжечь нос под палящим всего два часа декабрьским солнцем. Влюбиться без памяти — в город.

Жаль только, что я всего этого не испытывала. Потому что никогда не была в Петербурге.

И сейчас, сидя в темноте машины Петра около собственного подъезда, мне очень хочется принять его приглашение. Мне хочется поехать с ним в Питер, хочется гулять, дышать и захлёбываться впечатлениями. Хочется встречаться у какого-нибудь позеленевшего от беспощадных ветров памятника, когда Пётр закончит свои командировочные дела, а я нагуляюсь до ломоты в ногах. Хочется сплетать свои пальцы с его, как мы только что это делали, и рассказывать всё, что я увидела за день. Хочется спрашивать, чем мы теперь займёмся вместе, потому что до утра или до поезда, или до самолёта, или до возвращения в реальность ещё так много времени.