Остроумие мир. Энциклопедия - В. Артемов

— А вот мы сейчас еще попытаемся, — сказал гость и, обращаясь к умирающему, громко крикнул ему — Ну-ка, Штурм, 12 в кубе сколько будет?

— 1721! — ответил не медля Штурм и тут же испустил дух.

* * *

Лорд Максуэлл однажды выиграл удивительный процесс против страхового общества. Он застраховал от огня все свое движимое имущество и в том числе весь бывший у него запас сигар и рома. Сигары он, разумеется, с течением времени выкурил, ром же выпил в виде жженки. Прикончив то и другое, он подал заявление в страховое общество, требуя страховую премию за сигары и за ром на том основании, что они погибли от огня. Дело дошло до суда, и суд признал иск Максуэлл правильным.

Здесь, кстати, можно провести еще и другой образчик соломоновой мудрости британского судопроизводства. В 1837 году один из парижских корреспондентов, прибывших на коронование королевы Виктории, несколько запоздал и не мог найти себе пристанища в битком набитых гостиницах Лондона. После долгих и мучительных поисков он добился только, что ему в каком-то трактире предложили ночевать на бильярде, благо нашелся свободный матрац, который можно было возложить на стол. У француза другого выбора не было, и он с радостью согласился. При расплате ему подали счет за бильярд не как за ночлежное помещение, а как за игру, да притом еще, согласно лондонскому обычаю, двойную, потому что там игра на бильярде в ночные часы оплачивается по удвоенной таксе. Француз не хотел платить, и дело дошло до суда. Британский «Соломон» сначала несколько затруднился в таком необычайном иске, но потом обдумал, сообразил и дал мотивированное решение.

— Хозяин гостиницы оставил ли при бильярде шары? — спросил он у француза.

— Шары были в лузах, — признался француз.

— А когда так, то никаких сомнений и быть не может! — решил судья. — Вам сдали бильярд со всеми принадлежностями для игры, и вы им в таком виде всю ночь пользовались, значит, и должны платить за игру. Вы наняли бильярд, а не кровать. Играть или спать на нем — это была ваша добрая воля.

* * *

У художника Мюзара был роскошный плодовый сад в одной деревеньке близ Парижа. И вот однажды он заметил убыль груш из сада, начал следить и, наконец, поймал вора — местного жителя — с поличным. Мюзару очень не хотелось отдавать человека под суд, и он пошел с ним на сделку.

— Слушай, я тебе добровольно дам отступного, только не грабь моего сада. Сколько тебе надо? Хочешь, я буду тебе ежегодно давать в дань сотню груш?

— Ну, нет, это мне не расчет, — ответил откровенный хищник, — я ворую у вас куда больше!

* * *

Знаменитый композитор Буальдье был человек в высшей степени миролюбивый и скромный. Он как лицо, близко причастное к сцене, имел свободный вход в театр «Французской Комедии», но редко пользовался этой льготой. Однако случилось однажды, что он повел туда какую-то даму: для нее он взял в кассе билет, а сам пошел так; но его остановил контролер. Буальдье назвал себя, но контролер ядовито возразил:

— Это недурно придумано, милостивый государь! Буальдье действительно имеет у нас право свободного входа, но он почти каждый вечер и пользуется этим правом, да и сейчас сидит на своем обычном месте. Вон он!

Буальдье очень спокойно перенес весь позор, спокойно пошел в кассу, взял билет и уселся со своей дамой. Друзья, узнав об этой истории, дивились потом спокойствию Буальдье и упрекали в потворстве какому-то проходимцу, которого он был обязан изобличить.

— Да зачем же это? — спокойно оправдывался Буальдье. — С какой стати беспокоить человека? Вы поймите, я вздумал пойти в театр в кои веки, да и то не для себя, а для дамы; а тут человек каждый вечер ходит в театр. Очевидно, он любит театр, не может жить без него. Ну и пусть ходит!

* * *

Казимир Бонжур вздумал добиться академического кресла и, как водится, посещал академиков одного за другим, стараясь привлечь их избирательный голос. Приходит он к одному из них, звонит: девушка отворяет дверь и спрашивает его имя.

— Бонжур, — говорит он с ласковой улыбкой.

Девушка, конечно, принимает это слово за обычное французское приветствие — «добрый день», «здравствуйте» и вежливо отвечает:

— Бонжур, месье. Как прикажете доложить о вас?

— Я вам говорю — Бонжур.

— И я говорю вам бонжур! Но как вас зовут, как о вас сказать барину?

* * *

Известный укротитель зверей Фан-Амбург, заключая договор с дирекцией театра Порт-Сен-Мартен, особенно хвалился тем, что его звери приручены в совершенстве, так что публика может быть вполне спокойна, у него не может никогда произойти никакого несчастья, его звери безопасны.

— Э, господин Фан-Амбург, — сказал ему директор Арель, — вы на безопасность-то не очень налегайте. Оставьте публике хоть слабую надежду на то, что ваши питомцы вас могут растерзать, а иначе у публики может пропасть всякий интерес к зрелищу, и тогда мы с вами сядем на мель.

* * *

Однажды Александр Дюма-отец вдруг взялся за своего сына и начал его отчитывать за бесшабашную жизнь.

— Пора тебе остепениться, взять жену…

— Жену?.. Чью же? — перебил его сын.

* * *

Про актера Розамба, который одно время страшно бедствовал, рассказывали, что он не раз прибегал к уловкам, чтобы уложить своих ребятишек спать без ужина. Он возглашал:

— Дети, кто не хочет ужинать, тот получит су.

Ребята обычно соглашались, рассчитывая на другой день купить на свое су сластей, но утром раздавался новый возглас:

— Кто хочет завтракать, давай су.

* * *

Какой-то французский суд вынес приговор, возбудивший общее негодование своей явной несправедливостью; особенно возмущался им знаменитый парижский законовед Дамуаньон.

— Что делать, — урезонивал его кто-то из друзей, — нет коня, который бы не споткнулся ни разу.

— Да ведь тут не один конь, а целая конюшня! — вскричал негодующий юрист.

* * *

Известный врач Бувар однажды успокоил больного удивительно простым и остроумным способом. В числе его постоянных пациентов была престарелая графиня Эзбдиньяк, особа крайне мнительная. Бувар, чтобы занять ее воображение, предписал ей утром, перед шоколадом, выпивать стакан воды, а затем другой стакан немедленно после шоколада. И вдруг однажды графиня забыла выпить, да притом не второй, а первый стакан воды. Полная ужаса она немедленно послала за доктором и чуть не рыдая рассказала ему про свою оплошность.

— И хорошо сделали, что послали за мной, — сказал ей Бувар. — Вы действительно сделали большую неосторожность, но, по счастью, теперь еще не поздно и можно поправить дело. Видите, ведь задача в том, чтобы ваш шоколад пришелся между двух порций воды одна впереди, другая позади. Заднюю вы выпили, ну а переднюю мы поставим на место… просто-напросто в виде клизмы. Вот у нас шоколад и попадет меж двух вод!

* * *

Герцогиня Девонширская обладала прелестнейшими глазами, которые в особенности поражали своим жгучим блеском. Однажды во время путешествия она заметила, что какой-то матрос уставился на нее и долгое время смотрел неподвижно, с восхищением, которое он как простой человек не умел бы и скрыть, если бы и захотел. Когда кучер герцогини поднялся на козлы и приготовлялся тронуться в путь, матрос быстро подошел к коляске и просил герцогиню оказать ему милость.

— Какую же? — спросила она.

— Я хотел бы, миледи, чтобы вы были так добры, позволили мне закурить трубку от ваших глаз.

* * *

Герцогиня всю жизнь помнила этот наивный комплимент, и, когда ей другие говорили любезности, она говорила:

— Нет, лучше моего матроса никто не сумеет любезничать!

* * *

Одно время в начале прошедшего столетия среди английских врачей вошла в моду дегтярная вода, которой, как и каждому модному лекарству, приписывали совсем уж чудесную силу. В это же время случилось, что известный в то время доктор Хилль, ужасно обиженный тем, что его не хотели избрать в члены лондонского Королевского медицинского общества, решил отомстить этой почтенной корпорации. Дегтярная вода свирепствовала в своей славе, и Хилль на ней подцепил своих недругов. Он под вымышленным именем послал в названное общество сообщение о чудесном исцелении дегтярной водой. В сообщении рассказывалось, что один матрос сломал себе ногу, но что, по счастью, доктор, автор записки, случился на месте происшествия; он сейчас же сложил обломки ноги, плотно перевязал, скрепил неподвижно и всю рану оросил дегтярной водой. Матрос скоро поправился и стал пользоваться сломанной ногой, как прежде. В ученом собрании чтение этой записки вызвало ожесточенные споры; писали «за», писали «против»; случай с матросской ногой сделался главным предметом рассуждений в Королевском обществе. Выждав некоторое время, Хилль прислал вторую записку от имени того же врача, в которой было сказано: