Союз Сталина. Политэкономия истории - Василий Васильевич Галин

Контрпретензии советской стороны включали оставшиеся в Америке после Октября принадлежащие предыдущим правительствам России денежные сумы и материальное имущество в размере — 143 млн. долл., а с учетом инфляции, в период ликвидации имущества, — 161 млн. долл. (не считая реквизированных американцами флотилий Старка, Доброфлота и т. д.)…[804]. Кроме этого контрпретензии включали потери от интервенции, 25 мая 1926 г. они были определены в 1 630 млн. золотых рублей[805]. (В долларовом выражении — примерно в два раза больше, чем все претензии США).

Соединенные Штаты требовали безусловного возврата долгов, а так же компенсаций за национализированную собственность. К 1930 г. США оставались практически единственной страной, с которой Советский Союз так и не смог урегулировать вопроса о долгах прежних правительств. При этом, доля долга США в совокупных внешних обязательствах дооктябрьской России, включая национализированный иностранный капитал, составляла всего около 3 % (0,5 млрд долл.).

Гр. 2. Внешние обязательства Россиина 7 ноября 1917 г., млрд золотых рублей

В свою очередь к середине 1921 г. общий военный долг европейских стран С. Штатам достиг, по словам М. Павловича, «сказочной цифры» 10.141.000.000 долларов. Доля России, в общем долге, составляла менее 2 % (0,2 млрд долл.).

Гр. 3. Распределение военного долгаевропейских стран США, млрд долл.[806]

Требуя безусловного возврата долгов, Соединённые Штаты одновременно категорически отказывались признавать свои обязательства перед СССР, поскольку СССР … не был признан США. Характерен в данном случае пример с Доброфлотом: в апреле 1929 г. специальный суд отклонил иск Доброфлота о возмещении стоимости судов, которые были реквизированы морским ведомством США во время интервенции в Россию. Отклонение иска обосновывалось тем, что США не признали СССР и поэтому истец не имеет право предъявлять иск[807].

«Американское правительство ставит условием восстановления отношений с нами признание займа, заключенного Керенским[808], и готово благожелательно рассмотреть наши контрпретензии. Такая постановка вопроса, — указывал на XVI съезде партии в 1930 г. Сталин, — при прямых переговорах не создала бы затруднений»[809]. Свое завуалированное предложение Сталин повторит спустя полгода в интервью с Дюранти[810]. Кроме этого, «в частных разговорах с различными американскими сенаторами и… туристами, — мы, отмечал в 1933 г. Литвинов, — изъявляли всегда готовность к обсуждению претензий после восстановления отношений»[811].

Однако позиция американского правительства по вопросу долгов оставалась неизменной, ее отражало заявление представителя госдепартамента Келлога, который «указал, что правительство не собирается признавать СССР, и потому уклонился от обсуждения препятствий к признанию…»[812].

Казалось приход к власти Рузвельта и признание СССР приведет к урегулированию проблем: «Из моих многократных бесед с Рузвельтом я, — докладывал в 1933 г. Литвинов, — вынес впечатление, что в случае урегулирования вопроса о долгах и при отсутствии инцидентов с американцами в Союзе у нас могли бы установиться с Рузвельтом весьма дружественные отношения. Общественное мнение тоже сейчас этому благоприятствует»[813].

Несмотря на то, что баланс претензий и контрпретензий складывался в пользу СССР, ради восстановления отношений, Советское правительство пошло на беспрецедентный шаг: оно впервые согласилось на признание военных долгов и на выплату компенсаций за национализированную собственность. Проблема заключалась в том, что по договорам об урегулировании долга с другими странами «мы, — предупреждал Литвинов, — обязаны возмещать им старые претензии, если когда-либо согласимся удовлетворить аналогичные претензии какого либо государства…, конфликт совершенно неизбежен»[814].

«Уступить тут один раз и создать прецедент, значило, — поясняет Кремлев, — подвергать себя опасности обвальных претензий многих стран»[815]. Именно поэтому СССР предложил провести погашение американского долга в обмен на займ, поскольку, комментировал Литвинов, «не всякое другое государство сможет или захочет представить нам займы на тех же условиях, что и Америка. Претензии, например, Франции, Англии и Германии достигают огромных сумм, а если мы потребуем займов в двойном размере, то получаются колоссальные займы…»[816].

В официальном совместном коммюнике, подписанном Литвиновым и Рузвельтом, говорилось, что Советский Союз «соглашается отказаться от всех и любых претензий, какого бы то ни было характера, вытекающих из деятельности вооруженных сил Соединенных Штатов в Сибири, или содействия вооруженным силам в Сибири…, и рассматривать подобные претензии, как окончательно урегулированные и разрешенные настоящим соглашением»[817]. Одновременно Советская сторона заявила, что «уплатит правительству Соединенных Штатов в качестве взноса за счет долга Керенского или прочего сумму не ниже 75 млн. долларов в форме процента сверх обычной процентной нормы на заем, предоставленный СССР правительством США или его гражданами». Президент ответил, «что он с уверенностью считает, что сможет убедить конгресс согласиться на сумму в 150 млн. долл…»[818].

Практические шаги по решению проблемы долгов американская сторона возложила на только, что назначенного первого посла США в СССР У. Буллита, который 15 лет назад выступал перед президентом В. Вильсоном за признание СССР. По приезде в Москву Буллит был искренен в своих симпатиях к СССР, полон оптимизма и самых радужных надежд на установление дружеских советско-американских отношений.

Ничего не предвещало беды. Так, на одной из первых встреч с советскими дипломатами состоявшейся в конце 1933 г. американский посол, указывая на гитлеровцев, говорил: «Эти люди сошли с ума во всех отношениях и самым большим их безумием в политической области являются их планы договориться с Японией и Польшей против СССР»… «Потом он горячо стал говорить о том, что Рузвельт искренне хочет помочь СССР, что Рузвельт не является сторонником старого порядка и что он так же, как сам Буллит, полагает, что САСШ заинтересованы в том, чтобы помочь нашему «эксперименту», что Америка теперь ищет новых путей, что если они не будут иметь успеха, а наш «эксперимент» будет иметь успех, то Америка будет учиться у СССР»[819].

Описывая свой прием в Москве в 1933 г. Буллит приводил ответные слова Сталина обращенные к нему: «Я хочу, чтобы вы поняли: в любое время, днем и ночью, если пожелаете встретиться со мной, дайте знать — я приму вас тотчас же». «Этот жест с его стороны был необычаен, — сообщал Буллит, — до этого он вообще отказывался принимать каких-либо послов»[820].

Однако скоро настроения посла изменились кардинальным образом. Первой задачей Буллита было изучение проблемы долгов в целом, а второй — «различные вопросы, связанные с признанием России»[821]. Главным был вопрос долгов, где Советское правительство придерживалось «джентельменского соглашения» зафиксированного в совместном коммюнике Рузвельта-Литвинова — «долги в обмен на займы»[822]. В ответ Буллит заявил, что «взаимоотношения не начинаются с предоставления займов…, им должна предшествовать выплата иностранных долгов. После