Рельсы жизни моей. Книга 1. Предуралье и Урал, 1932-1969 - Виталий Федоров

– Вот и пойдём, как раз по пути.

Шли мы почти молча, ребята лишь изредка переговаривались между собой. Когда мы дошли до большого дома, то в открытом окне я увидел красивое женское лицо, обрамлённое вьющимися волосами. Аня первая подошла к окну, поздоровалась с сестрой и сказала, обращаясь ко мне:

– Вот моя сестра Шура. – А меня представила ей: – Это наш квартирант Витя. – Слово «квартирант» она произнесла с заметной иронией. Я поздоровался и сразу произнёс поздравительную «речь», которую я мысленно готовил, пока шёл сюда:

– Александра Аркадьевна, поздравляю Вас с днём рождения и желаю Вам всего хорошего!

– Спасибо, спасибо, – отозвалась она. – Вы, оказывается, знаете моё имя.

– Да, у меня хорошие консультанты, – указал я на ребят.

– Заходите в гости, – пригласила Шура.

– Спасибо, но я иду в столовую.

– Жаль.

Аня не утерпела и тут же добавила:

– Он у нас стеснительный.

В окне появился молодой красивый человек, возможно, муж Шуры и спросил её:

– С кем это ты разговариваешь?

– Ребята пришли, – ответила она.

– Так пусть в дом заходят, мы их давно ждём.

И тут я «под шумок» ретировался, направившись в столовую. Там сытно покушал и не спеша двинулся в обратную сторону. И вдруг на скамеечке у резного палисада увидел девушку-смугляночку лет семнадцати, с причёской а-ля «комсомолка двадцатых годов». Я подошёл, поздоровался, она мне ответила с улыбкой:

– Здрасьте.

– Вы кого-то ждёте? – спросил я.

– Нет, просто люблю здесь сидеть в хорошую погоду. Что-нибудь вяжу или вышиваю. – И действительно, рядом с ней на скамеечке лежал небольшой квадратик белой материи с начатой вышивкой какого-то красивого узора, а сверху – вышивальный инструмент, который, кажется, называется «крючок».

– Позволите присесть рядом с вами?

– Пожалуйста. Только, чур, не баловать!

– Я смирный, и баловать не собираюсь, – успокоил её. Мне нужно было где-то провести время, пока мои хозяева будут в гостях. Я присел на скамеечку и начал со знакомства:

– Как вас звать-величать?

– Нина Шубина.

– Очень приятно.

– А вас?

Я тоже назвался полным именем-фамилией и добавил:

– Что-то в клубе я вас никогда не видел.

– А я туда и не хожу, – ответила она.

– Значит, вы домоседка?

– Вроде того, – согласилась Нина. – Если не считать, что я туда хожу на работу. А вас я видела, когда вы проезжали на тракторе по нашей улице, да ещё когда в столовую ходите.

– Точно! – вспомнил я. – Я тоже видел вас по пути в столовку. Вы сидели перед открытым окном на подоконнике, а я подумал: «Вот красивая девушка, хорошо бы познакомиться!»

Она засмущалась и чуть покраснела. Но я сделал вид, что не замечаю её смущения, и мы продолжали мирную беседу. Когда я решил, что мои хозяева уже должны бы вернуться из гостей, я попрощался с Ниной.

Я оказался прав, хозяева были уже дома. Я разделся и, не заходя в дом, лёг в сенях на приготовленное мне ложе – топчан, и заснул сном праведника.

На следующий день, придя с работы, я неожиданно в гостях у своих молодых хозяев увидел свою сестру Веру. Ей в то время было четырнадцать лет, она окончила семь классов и подала документы в Камышловское педучилище. Мама предлагала ей пойти в Талицкое, это было гораздо ближе к Первановой – всего-то десяток километров до дома (а до Камышлова было восемьдесят километров поездом, плюс до станции пешком ещё четыре). Но оказалось, что в Талице готовят педагогов только для дошкольных учреждений, Вера же хотела работать только в школе. Обо всём этом она мне рассказала этим вечером и спросила, одобряю ли я её выбор? Я одобрил:

– Ты молодец, что выбрала то, к чему сама стремишься. А я по возможности буду тебе помогать морально и материально.

– Спасибо тебе, что поддержал. Теперь смело поеду на вступительные экзамены.

Вера уже успела подружиться с Аней и Павликом. У девчат сразу же нашлись общие темы для разговора. Аня была всего на полтора года старше моей сестры, и тоже собиралась поступать в педучилище. Мы все вчетвером вышли подышать свежим воздухом, погуляли по Сугату, а когда начало темнеть, вернулись домой. Родителей Ани дома не оказалось. Она сама быстро организовала общую для всех четверых постель на полу в свободной комнате. Павлик лёг рядом с Верой, дальше устроился я, и с другого края, рядом со мной примостилась Аня. Постель была спартанской, жестковатой, но привычной, а значит, приличной. И волновало меня совсем другое – присутствие рядом молоденькой красивой девушки. Мы лежали, довольно плотно прижавшись друг к дружке. Я понимал, что не имею никакого права её соблазнять, ей ведь, наверное, даже шестнадцати ещё не исполнилось! А когда нечаянно (а может быть и «чаянно») моя рука ложилась на её бедро или грудь, она молча спокойно возвращала её на своё место. Мы лежали и долго не могли уснуть, но таки в конце концов сон одолел нас. А проснулись мы в объятиях друг у друга… Так закончилась моя первая и последняя «товарищеская» постель с Аней.

Утром Вера отправилась домой. Я её проводил до околицы и пошёл на работу. Там у меня по-прежнему был полный порядок. Мы с Дусей числились в передовиках и никому не отдавали пальму первенства. В это время мы готовили почву для посева озимых, и в поле кроме нас двоих не было ни души. После обеда, который нам привёз повар, я решил немного отдохнуть, прилёг на спину и стал, как в детстве, наблюдать за облаками. В этих белых клуба́х, проплывающих по чистому небу, я видел фигуры людей, животных и даже чудовищ – в зависимости от настроения и фантазии. В этот раз облака сложились в фигуру старого сгорбленного деда, и у меня экспромтом родились строки, показавшиеся тогда ну если не гениальными, то во всяком случае интересными:

Летит по небу

Дед бородатый,

А через мгновенье

Он стал рогатый!

Различив в облаках медведя, придумал ещё один стишок:

Белый медведь

По небу шагает,

Словно по льду

Заснеженного моря гуляет.

Здесь я чувствовал, что с размером что-то не то, да и рифма слабовата. Но решил, что я в конце концов не Пушкин, чтобы всё у меня было идеально. Спустившись с небес на грешную землю, я подумал: «Уже август. Через месяц, наверное, меня призовут в армию…» Но не успел я домыслить эту тему, как на меня вихрем накинулась Дуся и принялась неистово целовать в губы, глаза, нос, лоб – везде, где могла дотянуться.

Я был так ошеломлён, что не мог ни оттолкнуть её, ни наоборот, ответить ей взаимностью. Дуся была прекрасной девушкой, но я в ней видел только помощницу, коллегу, подчинённую. Внезапно она прекратила меня целовать, вскочила на ноги и скомандовала:

– Вставай, пошли работать!

Никогда раньше она не говорила таким тоном, тем более не припомню, чтобы она отдавала мне приказы. Она зашагала к трактору, а я, как последний евнух, поплёлся за ней. В тот день мы с ней до конца смены не обмолвились ни единым словом. Наверное, ей было обидно, что я не откликнулся на её душевный порыв. Как можно было витать в облаках, когда рядом находилась прекрасная девушка? Этот вопрос я и сам себе задавал в будущем.

После того как мы закончили работу на этом безлюдном поле, нас перевели на уборку урожая – возить комбайн. На нём были два штатных работника (комбайнёр и штурвальный) да ещё несколько подсобных. Так что на этом интимная обстановка у нас с Дусей закончилась.

Глава 35. ТРАВМА

Однажды, а именно 22 августа 1951 года, я пришёл утром на работу. Заглушённый трактор стоял возле комбайна, а ночная смена уже ушла домой. Я взял пусковую рукоятку, как обычно вставил её в зацеп с коленвалом двигателя и принялся вращать, пытаясь завести мотор. Две мои попытки успеха не имели. Лишь на третий раз трактор завёлся, но в звуке двигателя появился какой-то непривычный гул. Когда отправились на работу, я почувствовал, что тяга слабей, чем обычно, а мотор быстро перегревается. Пришлось остановиться и отрегулировать ускоритель на магнето – это может помочь при перегреве. Между тем комбайнёр возмущённо крикнул:

– Что стоим?! Давай, поехали!

Поторапливаемый его понуканиями, я стал снова заводить двигатель. Но успел сделать лишь пол-оборота, как рукоятка сильным резким обратным толчком вывернула кисть моей руки в противоположную сторону. Я ещё не успел почувствовать и осознать боль, как в моём мозгу пронеслись мысли о том, что теперь я не смогу помочь материально сестре и не попаду в армию со своими одногодками. Потом пришла боль. Мне было мучительно и страшно смотреть на мою вывернутую в суставе кисть. Никто из присутствующих не осмеливался поправить мне руку; всё случилось так быстро и неожиданно, что все опешили.