Под гнетом страсти - Николай Гейнце

— Позвольте вам представить дочь Анжелики Сигизмундовны. Одна ее красота уже доказывает, что у нее не могла быть матерью кто-нибудь другая.

— Князь, — сказала Анжель, приблизившись к нему настолько, что он один мог ее слышать, — вы подлец…

Облонский слегка побледнел.

— Пойдем, Рена! — прибавила она, взяв за руку дочь.

— Останьтесь! — произнес Сергей Сергеевич.

— Мама! — прошептала молодая женщина, овладев собою.

— Пойдем! — повторила Анжелика Сигизмундовна таким повелительным тоном, что князь понял опасность, угрожавшую его достоинству, если он начнет борьбу, которую его соперница решилась, видимо, не прекращать до последней крайности.

Положение Ирены невольно вызывало к ней сострадание. Она растерянно смотрела то на мать, то на князя, как бы прося его поддержки, ободряющего слова, но он остался безмолвным.

В ее молчащем, скорбном взгляде было столько любви, отчаяния, страсти, преданности, что Облонский невольно почувствовал волнение.

Одна из присутствующих дам шепнула на ухо своей соседке с глупым, злым смехом:

— Да она его любит без памяти!

— Идите, дитя мое, — вдруг сказал князь ласковым голосом, — я понимаю, что ваша мать после долгой разлуки хочет вас видеть наедине и поговорить с вами. До свиданья!

Он медленно освободил из-под своей ее руку и с своей обычной ловкостью передал Анжель.

— Чтобы она с вами увиделась — никогда! — глухо отвечала Анжелика Сигизмундовна.

Князь наклонился к ее уху и своим обычным, насмешливым, холодным тоном произнес:

— К чему такая злоба против меня? Она могла натолкнуться на другого… Если я, сам того не зная, разрушил какие-нибудь другие планы, то я готов исправить ошибку.

— Вы подлец! — отвечала ему она, не возвышая голоса.

— Совсем нет, — сказал он, показывая свои белье зубы, — так как если я и знал, что она ваша дочь, то не сказал ей, кто ее мать.

Он раскланялся и отошел шага на два.

Анжель отшатнулась от него, как ужаленная, но ни слова не ответила и увлекла за собою свою дочь, которая слышала весь этот негромкий разговор и готова была, видимо, умереть от стыда и отчаяния.

Не успели обе женщины отойти на несколько шагов как несчастная Ирена потеряла сознание и упала бы на пол, если бы доктор Звездич, следивший за ней, не поддержал бы ее.

Из груди Анжелики Сигизмундовны вырвался глухой стон, похожий на крик дикого зверя, защищающего своих детенышей.

— Она умирает! — воскликнула она.

— Нет, нет, успокойтесь! — отвечал доктор. — Это просто обморок… ничего, пройдет… Нужно бы воздуху!

— Моя карета внизу.

— Вот и отлично!..

Не сказав более ни слова, не обращая внимания на мать, следовавшую за ним, он бросился в переднюю, держа Ирену на руках, как ребенка.

Одев ее с помощью слуги и накинув на себя шинель, он спустился со своей ношей по лестнице, положил молодую девушку в карету, приподнял ей голову и уселся рядом с ней.

— Домой! — сказала Анжелика Сигизмундовна кучеру, входя в карету.

Она стала на колени перед своей дочерью, руками поддерживала ее голову, избавляя ее таким образом от толчков экипажа.

Доктор опустил окно, для того чтобы холодный ночной воздух мог освежить Ирену, и дал ей понюхать солей, флакон с которыми был всегда при нем.

— Это не опасно? — с тревогой спросила Анжель.

— Нет. Она придет в себя. Слабость, больше ничего… Вот уже она начинает шевелиться.

Карета между тем ехала очень быстро, Петр Николаевич увидел, что они проезжают по Дворцовому мосту.

— Где же вы живете? — спросил он удивленно Анжелику Сигизмундовну.

— На Петербургской, — отвечала она.

Холодный воздух, тряска кареты и соли, данные доктором, подействовали на Ирену, и она открыла глаза. Некоторое время она оставалась неподвижной, как бы уничтоженной, ничего не различая в темноте.

— Где я? — слабо спросила она.

Ее протянутая рука встретила руку доктора, она ее пожала, но тотчас же оттолкнула.

Это не была рука князя, как она подумала.

Она не понимала, где она и с кем находится.

Ее голова снова опустилась, и она почувствовала что-то теплое, капнувшее на ее щеку.

— Кто плачет? — спросила она.

— Я.

— Кто вы?

— Твоя мать!

— Моя мать! — повторила она с удивлением. — Ах, да, моя мать… это правда.

Громкие рыдания вырвались из груди молодого погибшего существа.

Доктор не произносил ни слова.

Карета остановилась.

Послышался скрип ворот, и экипаж въехал на двор, в глубине которого находился дом-особняк.

В окнах замелькали огни.

Петр Николаевич взял снова на руки Ирену и внес ее через отворенные настежь парадные двери в комнаты, где их встретила старая женщина.

— Ядвига, — воскликнула следовавшая за Звездичем Анжель, — я привезла ее к тебе обратно!

XX

НАСТОРОЖЕ

Петербургская сторона, являясь одной из окраин Петербурга, носит на себе совершенно отличный от более или менее центральных частей невской столицы характер.

Первое впечатление, производимое ею на новичка, случайно забредшего в ее по большей части узкие и кривые улицы и в переулки, состоящие из неказистых деревянных двухэтажных, а часто и одноэтажных домиков, построенных в большинстве случаев в глубине дворов, обнесенных решетчатыми или сплошными заборами, — это впечатление захолустного провинциального городка.

Плохо вымощенные мостовые и деревянные мостки вместо тротуаров довершают сходство, и только проходящие по некоторым из улиц "конки" своим грохотом и звоном напоминают, что вы находитесь в городе, служащем центром русской цивилизации.

На улицах, особенно в зимние вечера, совершенно пустынно: изредка встретится запоздалый прохожий или подгулявший мастеровой, извозчиков почти совершенно не видно.

Летом еще наступает относительное оживление этого столичного пригорода, ввиду соседства с излюбленными петербуржцами дачными местностями — пресловутыми "островами".

На чуть ли не самой пустынной улице этой захолустной части столицы, носящей название "Зелениной", ведущей к Крестовскому мосту, скрывалась уже в продолжение нескольких месяцев бывшая звезда петербургского полусвета, красавица Анжель, или Анжелика Сигизмундовна Вацлавская.

Отсюда-то и подстерегала она, как выразилась сама, князя Сергея Сергеевича Облонского.

Убедившись, как мы уже знаем, из произведенного ею самою негласного дознания во время пребывания на ферме близ села Покровского, на роковой для нее ферме, что ее дочь похитил не кто другой, как князь, отдав приказание Ядвиге продать как можно скорее ферму, она через некоторое время устроила так, что отъезд ее за границу стал для всех, знающих ее, несомненен.

Между тем этою "границею" была для нее река Нева.

Послушная воле своей бывшей воспитанницы, Ядвига Залесская быстро, хотя скрепя сердце и весьма убыточно, совершила продажу фермы и прибыла в Петербург. Анжелика Сигизмундовна купила на ее имя по Зелениной улице двухэтажный дом, сравнительно лучший и удобнейший в этой местности.

Новая хозяйка, действуя по заранее намеченной программе своей благодетельницы, под предлогом капитального ремонта квартир, выселила всех жильцов. Верх дома был заколочен наглухо, а нижний этаж, состоявший из двух квартир, соединен был в одну, отделан заново и меблирован, хотя и скромно, но с комфортом.

Когда все было готово, Анжелика Сигизмундовна назначила аукцион обстановки своей квартиры на Большой Морской и затем исчезла с горизонта петербургского полусвета.

Немногочисленный штат прислуги был набран из совершенно новых лиц.

Она терпеливо стала ждать возвращения в Петербург ненавистного ей князя Облонского, соблазнителя ее дочери, и, как мы видели, дождалась.

Удалившись от центра столицы, преследуя мысль, чтобы все ее забыли или же считали далеко от Петербурга, она, естественно, не могла не только поддерживать знакомство в том кругу, в котором она вращалась, но даже должна была избегать показываться на людных улицах, а потому первою ее заботою было завести агентов, которые бы дали ей тотчас же знать с прибытии на берега Невы князя, так как без них весть о его прибытии в Северную Пальмиру могла бы целые годы не дойти до Зелениной улицы.

Мы знаем, что еще до ее исчезновения она посылала за Владимиром Геннадиевичем Перелешиным, не его не оказалось в Петербурге.

Совершенно случайно, в разговоре с одним из знакомых, она получила сведения, что Перелешина видели в Москве в обществе князя.

Это одно уже тотчас же заставило ее бросить мысль пользоваться в данном деле его услугами.

Владимир Геннадиевич был, таким образом, прав, говоря доктору Звездичу и Виктору Аркадьевичу Боброву, что он знает об исчезновении Анжель не более чем другие.