Под гнетом страсти - Николай Гейнце

Ее взгляд, смущенный, растерянный, то и дело обращенный на ее спутника, выражал какую-то подневольную, робкую, бессознательную покорность.

Полное торжество было лишь для него — князя Облонского. Он наслаждался им, как человек, знающий себе цену, привыкший к успеху, но никогда еще не испытавший настолько блестящего и настолько льстившего его самолюбию опытного Дон-Жуана.

Всевозможные замечания полушепотом, но ясно произносимые восклицания, невольно вырывавшиеся то у одного, то у другого, ежеминутно раздавались со всех сторон.

— Где он выкопал такой клад? — говорил один.

— Она стоит того золота, которое на ней! — замечал другой.

— Скажите лучше тех бриллиантов!

— На ней их, по крайней мере, тысяч на сто!

— Она стоит в десять раз дороже!

— Со временем и будет стоить!

— Право, князь просто колдун — это современный Калиостро.

— Хорошенькая, без сомнения, но, видно, глупа! — говорил чей-то женский голос.

— Слишком молода.

— Что и требуется для стариков!

Перелешин положительно впился в новоприбывшую взглядом.

Он догадался, что в первый раз видит свою жену.

Он, казалось, делал ей оценку, как знаток в этом деле, и рассчитывал в уме, какие проценты может принести ему этот живой капитал.

Стоявший рядом с ним Виктор Аркадьевич был, напротив, не так поражен безукоризненной красотой Ирены, как удивлен, огорчен и даже оскорблен при виде этого почтенного отца семейства, на котором лежало столько нравственных обязанностей в отношении его младшей дочери, выставлявшего себя таким образом напоказ.

Это казалось позорным серьезному труженику.

Он слышал о похождениях этого аристократа, он знал его репутацию известного волокиты, умеющего выбирать себе любовниц и тратить на них безумные деньги, но он не видел его никогда иначе, как у него, Облонского, в качестве гостеприимного хозяина, умеющего принять своих гостей с самой утонченной любезностью, все реже и реже встречающейся в нашем обществе, даже самого высшего круга.

"И это тот самый человек, — говорил сам себе Бобров, — который может отказать мне в руке своей дочери и счесть унижением иметь меня своим зятем?

Невозможно, чтобы человек, который так рискует скомпрометировать легкомысленным выбором удовольствия и так легко забывает, что должен служить примером своим дочерям, могущим узнать о его поведении, невозможно, чтобы этот человек представил мне какие-либо возражения, если я прямо и честно буду просить у него руки его дочери!"

Это соображение успокоило его мысли, занятые перспективой обладания княжной Юлией.

— Она, бесспорно, очаровательна и вполне красавица, — сказал, наконец, Владимир Геннадиевич, отводя от нее взор, как от картины, окончательно оцененной. — Если она умна, то я ей предсказываю одну из тех блестящих карьер, о которых долго говорят. В ней нет еще уменья держать себя, нет апломба… Видно, что это ее дебют… Но она еще очень молода… успеет развиться…

Бобров, все еще не пришедший в себя от удивления и в некотором роде негодования, не отвечал ему, так что друг Анжель обратился к доктору Звездичу, стоявшему с другой стороны.

— Заметили ли вы, доктор, как женщины легко меняются, смотря по окружающей их среде? Мужчина, если он не артист, — артисты в сущности все аристократы по рождению или же по отдаленным родственным связям с Юпитером, — всегда оставляет в себе след своего низкого происхождения и мужицкой крови, текущей в его венах. Сын крестьянина, мещанина, торговца, мелкого чиновника всегда остается похожим на своих папашу и мамашу по внешнему виду, манере держать себя, чувствам, характеру, понятиям о жизни, в нем проявляется что-то тяжелое, грубое, резкое, недоконченное, узкое и мелкое. Женщина, напротив, по существу своему аристократка, бесконечно более гибкое создание. Если она хороша и умна, то так искусно сумеет стряхнуть с себя природную грязь, что никто, даже самый наблюдательный человек, по прошествии нескольких лет ничего не заметит.

— Бедное дитя! — не отвечая на вопрос, сказал Петр Николаевич с выражением такого сожаления в голосе, что Виктор Аркадьевич с невольным удивлением взглянул на него.

Это были единственные симпатичные и благородные слова, сказанные по адресу молодой женщины.

До сих пор она возбуждала лишь презрительную зависть и нескромные желания.

Между тем князь Сергей Сергеевич со своей дамой, пройдя залу и одну из гостиных, направился к двери комнаты, служившей будуаром, где Дора — хозяйка дома — разговаривавшая с другими гостями, еще ничего не знала о прибытии ожидаемых лиц.

Нужно было представить восходящую звезду этому заходящему солнцу, более, впрочем, похожему на полную луну.

Целая толпа следовала за Облонским, чтобы присутствовать при этом представлении и убедиться, что прекрасная статуя умеет говорить, и с первых же слов решить, умна ли она.

Ирена и Сергей Сергеевич вошли в будуар, сделали еще несколько шагов и очутились перед Дорой, которая при виде их встала и пошла к ним навстречу с протянутыми руками.

— Моя милая, — начал князь своим по обыкновению немного насмешливым, хотя и вежливым тоном, — позвольте мне вам представить…

Он не успел окончить.

Сзади него толпа вдруг раздалась, пропуская даму, энергичным жестом пробивавшую себе дорогу.

Она подошла к молодой и положила свою похолодевшую руку на ее обнаженное плечо.

Та вся вздрогнула при этом прикосновении.

— Рена! — произнесла дама.

Несчастная оглянулась при звуке этого голоса, вскрикнула и как пораженная остановилась, широко открыв свои большие глаза.

Она была лицом к лицу со своей матерью.

XIX

НАЧАЛО БОРЬБЫ

Анжель, которую считали далеко от Петербурга и которую никто не видал в продолжение нескольких месяцев, действительно явилась. Она была бледна, черные глаза ее горели, а мрачный блеск их даже в спокойные минуты имел в себе нечто суровое, угрожающее.

Как всегда, она была одета вся в черном, что еще более выделяло матовую белизну ее тела, на не прикрытых бальным платьем шее и руках пробегала дрожь от сдерживаемого с трудом волнения.

Вся ее фигура в эту минуту выражала так много истинного, глубокого трагизма, что ни один из присутствующих не сомневался в том, что здесь должна произойти драма.

Никто, впрочем, кроме князя Облонского, и не подозревал, что это была встреча матери с дочерью, так как никто не знал о существовании Рены, так заботливо скрываемой Анжель.

Первая мысль, вполне естественная ввиду места и действующих лиц, пришедшая всем в голову, была та, что придется присутствовать при сцене ревности, которую соперницы в любви устраивают друг другу, — так как невозможно было сомневаться в страшной злобе, наполнявшей все существо Анжель.

Водворилась глубокая тишина.

При крике Ирены, при внезапном содрогании всего ее тела князь также оглянулся.

Узнав мать Ирены, он невольно вздрогнул, несмотря на все свое хладнокровие и уменье владеть собой.

Это было, впрочем, на мгновенье.

Он стал снова приятно улыбаться, принял свой обычный равнодушный вид, хотя целая буря, выражавшаяся на лице куртизанки, надо сказать правду, причиняла ему некоторое беспокойство.

Если бы он только подозревал возможность такой встречи, то, без сомнения, не приехал бы, будучи врагом скандала и огласки.

Но отступать было уже поздно, выказать же малейшую трусость, хотя бы ему пришлось умереть, было не в его характере.

Анжель пристально смотрела на дочь, смеривая ее взглядом с головы до ног.

Совершенно растерянная, Ирена, как прикованная этим пронизывающим ее взглядом, крепко опиралась на руку князя, чтобы не упасть, будучи не в состоянии произнести слово, сделать малейшее движение.

Анжель медленно перевела взор со своей дочери на князя.

Их взгляды встретились, подобно двум ударившимся друг о друга стальным лезвиям мечей — светлые глаза князя твердо выдержали потемневший взор Анжель.

В комнате, казалось, стало еще тише — не было слышно даже дыхания.

Поединок начался.

— Князь, — наконец сказала Анжель вполголоса, — вот уже несколько месяцев, как я вас подстерегаю.

Он слегка поклонился, но не ответил ни слова.

— Князь, — продолжала она, после краткого молчания, — знали ли вы, кто эта девушка?

— Она мне это сама сказала.

— И зная, что у нее есть мать, вы совершили ваш поступок?

Князь не отвечал.

— Вы молчите?

— Ах, моя милая, признаюсь, я нахожу настоящую минуту очень неудобной для семейных объяснений. Если же вы так желаете…

Он опять поклонился и, обращаясь к хозяйке дома, ничего не понимавшей во всей этой сцене, сказал совершенно спокойным тоном, указывая на Ирену: