В стальных грозах - Эрнст Юнгер

Пополудни деревня обстреливалась орудиями различного калибра. Несмотря на опасность, я не мог оторваться от слухового окна своего дома; зрелище отдельных подразделений и связных, торопливо снующих по обстреливаемой местности, то и дело бросающихся на землю и со всех сторон окруженных вихрями земли, было поистине захватывающим. Вот так, заглядывая судьбе в карты, легко забываешь про собственную безопасность.

Когда после окончания одного из таких огненных испытаний – а иначе их не назовешь – я возвращался в деревню, снарядом расплющило еще один погреб. Из-под дымящегося помещения откопали только три трупа. У самого входа в разодранном мундире ничком лежал мертвец; голова у него была оторвана и кровь стеклась в лужу. Когда санитар, собравшись вынуть ценные вещи, перевернул его лицом вверх, показался обрубок руки, на котором торчал лишь большой палец.

Со дня на день артиллерия все более оживлялась и исключала всякое сомнение в близком штурме. 27-го в полночь я получил телефонограмму: “67 von 5 a m.”, что на нашем шифре означало: «с 5 часов утра повышенная боевая готовность».

Чтобы достойно встретить предстоящие напасти, я тут же лег, но едва начал засыпать, как в дом угодил снаряд, расплющив переборку лестницы, ведущей в погреб, и вся каменная кладка обрушилась внутрь помещения. Мы вскочили и побежали в штольню.

Когда, удрученные и усталые, при свете свечи мы сидели на лестнице, ко мне вбежал командир моих сигнальщиков, чья станция, а вместе с ней и две ценные сигнальные лампы, были разгромлены еще вчера, и доложил: «Герр лейтенант, в погреб дома № 11 попал прямой снаряд, под развалинами люди!» Поскольку в этом доме у меня было два связных и три телефониста, я, взяв с собой нескольких человек, поспешил на помощь пострадавшим.

Там, в штольне, я нашел одного ефрейтора и одного раненого и услышал от них следующее: когда первые залпы прогремели подозрительно близко, четверо из пятерых обитателей решили спуститься в штольню. Один из них спрыгнул тут же, один продолжал спокойно лежать, двое же других стали натягивать сапоги. Самый предусмотрительный и самый безразличный, как это и водится на войне, остались невредимы; первый вообще не был ранен, тот же, который спал, получил осколок в бедро. Трое других были разорваны снарядом, пролетевшим сквозь стенку погреба и разорвавшимся в противоположном углу.

После этого рассказа я на всякий случай закурил сигару и вошел в наполненное дымом помещение, посредине которого почти до потолка высилась беспорядочная груда разбитых коек, соломенных матрацев и других предметов мебели. Вставив несколько свечей в швы кладки, мы приступили к скорбному обряду. Ухватившись за торчащие из развалин ноги, мы вытащили трупы наружу. У одного была оторвана голова, и шея лежала на туловище, как большая, окровавленная губка. Из обрубленной руки второго высовывалась размозженная кость, а мундир был пропитан кровью, вытекшей из большой раны в груди. У третьего из распоротого живота вытекли внутренности. Когда мы его вытаскивали, в страшную рану с отвратительным шумом воткнулась расколотая доска. Какой-то ординарец что-то по этому поводу заметил, но мой денщик словами: «Помолчи, не до болтовни теперь!» – урезонил его.

Я составил перечень ценностей, которые мы у них нашли. Это было жуткое занятие. Свечи красноватым пламенем мерцали сквозь густой чад, пока оба мои помощника передавали мне бумажники и серебряные предметы, словно совершая какое-то тайное, темное действо. На лица мертвецов осела мелкая, желтая кирпичная пудра, придавая им вид неподвижных восковых масок. Мы накинули на них одеяла и поспешили вон из погреба, завернув раненого в плащ-палатку. Подбадривая девизом стоиков: «Стисни зубы, приятель!» – мы потащили его сквозь неистовый шрапнельный огонь к медицинскому пункту.

Вернувшись в свое жилище, я сделал сначала несколько глотков шерри-бренди, чтобы прийти в чувство. Вскоре снова начался оживленный обстрел, прогнав нас в штольню, ибо у всех перед глазами еще стоял наглядный пример того действия, какое артиллерийский огонь может оказывать на погреб.

В 5 часов 14 минут за какие-то доли секунды огонь достиг небывалой силы. Наша информационная служба хорошо предусмотрела события. Штольня, в которой мы сидели, раскачивалась и тряслась, как корабль во время шторма; вокруг с грохотом раскалывалась каменная кладка и трещали соседние дома, валившиеся под ударами снарядов.

В 7 часов я поймал светограмму бригады, адресованную второму батальону: «Требуем немедленно прояснить ситуацию». Через час запыхавшийся связной принес донесение: «Неприятель занял Арло, Арлоский парк. Восьмая рота предприняла контратаку, пока все. Рохоль, капитан».

За время трехнедельного пребывания во Фреснуа это было единственное, хотя и очень важное, сообщение, которое я передал по своей мощной системе связи. Теперь, когда моя деятельность обрела такую ценность, артиллерия вывела из строя почти все мои установки. Сам я сидел под огненным колпаком, как пойманная мышь. Оказалось, что сооружение этого сборного пункта донесений не имело смысла; пункт получился сверхцентрализованным.

Благодаря этой поразившей меня догадке я вдруг понял, почему с некоторых пор по стенам били пули, пущенные с такого близкого расстояния.

Едва мы осознали, какие большие потери понес полк, как обстрел возобновился с удвоенной силой. Книгге стоял на верхней ступеньке последним, когда громовой удар возвестил, что англичанам удалось шарахнуть по нашему погребу. Благодушного Книгге увесистый камень ударил по загривку, но больше он не потерпел никакого урона. Наверху же все было разбито вдребезги. Дневной свет проглядывал к нам сквозь два велосипеда, прижатых ко входу штольни. Присмиревшие, мы переместились на нижнюю ступеньку, но глухие толчки и грохочущие камни убеждали нас в ненадежности нашего убежища.

Чудом еще работал телефон; я представил начальнику дивизионной службы связи наше положение и получил приказ перебраться вместе с людьми в близлежащую санитарную штольню.

Мы упаковали самое необходимое и вознамерились покинуть штольню через второй, пока еще уцелевший выход. Хотя я не скупился на приказания и угрозы, люди из телефонной роты, мало приспособленные к бою, так долго копались, не решаясь выйти из-под защиты штольни на открытый огонь, что и этот выход, размолотый снарядом, рухнул. К счастью, никто не пострадал, только жалобно взвыла наша маленькая собачка, и с тех пор мы ее больше не видели.

Рывком отбросив велосипеды, загораживающие выход из погреба, мы на четвереньках переползли через груду развалин и сквозь узкое отверстие в стене выбрались наружу. Не тратя времени на рассматривание тех невероятных изменений, которые претерпела местность всего за несколько часов, мы помчались к выходу из деревни. Едва последний выскочил из ворот, как в дом уже снова угодил мощный снаряд.