Сестрички и другие чудовища - Игорь Мытько

Все четыре сестрички пригорюнились, сделавшись похожими на двух русских Алёнушек и двух парижских горгулий соответственно.

— Не мог этот Кронос, — пробурчала Ирэн, — погуще бусин насыпать?! А лучше дал бы вам по бусине, чтобы вы могли в любой момент…

— Ирэн, ты гений! — перебила её Мари.

Ирэн уставилась на сестру, которая в порыве нежности могла назвать её ласточкой или лапушкой, но это был максимум.

— То есть профессор Джексон гений!

— Да ладно… — недоверчиво протянула Ирэн.

— То есть Эдуард гений!

До Ирэн дошло.

— Та штуковина, в которую я угодила! — завизжала она и принялась прыгать прямо на стуле.

— Пространственно-временной преобразователь Эдуарда! — поправила её Мари, но к прыжкам на стуле присоединилась.

Горгоны забеспокоились и принялись наперебой шипеть. В их шипе слышалось искреннее участие.

Ирэн выслушала, расхохоталась, ответила что-то древнегречески-успокоительное и пояснила сестре:

— Они решили, что мы так убиваемся от горя. Говорят: «Не расстраивайтесь так, мы подождём, нам не впервой».

Мари стала серьёзной:

— Ты им объясни, что теперь их в покое не оставят. Вся Кошмарная полиция будет доставать… пока не достанет. Это вам не НКВД!

Ирэн послушно затрещала словами, кончающимися на «-ос». У Мари даже промелькнула мысль, что сестра её дурит и на самом деле общается с древними чудовищами на литовском.

— И про преобразователь расскажи. Объясни, что…

— Да объяснила уже! — перебила Ирэн. — Они всё поняли.

По реакции Горгон было ясно, что они всё поняли, но не до конца поверили. Мари показалось, что они пять раз повторили один и тот же вопрос, на что переводчица три раза ответила «ите»[36], один раз «наи»[37], а на пятый раз перешла на родной язык:

— Да я же вам говорю: да! Можно самому сделать бусину и прыгнуть туда, куда захочешь!

Это Горгон убедило, оживило и привело в энергичное состояние духа. Сфено и Эвриала прыгали вокруг Ирэн, клекотали и хлопали крыльями, как разбуженные среди ночи, но почему-то радостные индюшки.

— Оу! Оу-оу-оу! — мотала головой Ирэн. — Я не знаю как… И Мари не знает…

Клёкот и хлопанье крыльев усилились. Горгоны явно хотели модернизированную бусину Хроноса здесь и сейчас.

Мари поняла две вещи. Во-первых, лингвистический барьер исчез окончательно и разговор перешёл в невербальную стадию. Во-вторых, эти пташки сейчас заклюют её родную сестричку.

Поэтому она резко хлопнула ладонью по столу:

— Так! Успокоились все!

По крайней мере все повернулись к Мари.

— Мы искусственную бусину сделать не можем, — она произносила слова медленно и раздельно, как будто говорила с глухими, — но за дверью есть Эдуард. Он сможет.

Горгоны повернули головы в чёрных очках набок. Теперь они походили на голубей-стиляг.

У входа в ресторан царило боевое уныние. Спор «Что делать дальше?» выдохся. Плакат Джеффа «Никаких переговоров с террористами!» выглядел совершенно истрёпанным — впрочем, как и альтернативный плакат, написанный охрипшим от собственных аргументов Образцовым: «А если надо время потянуть?». Сами оппоненты сидели на полу, выставив перед собой рукописные аргументы, и мрачно молчали.

Спецназовцы сидели с оружием наизготовку и тайком от Шастеля позёвывали. Генерал прогуливался с отсутствующим видом.

Швед допытывал Эдуарда: почему Ирэн не окаменела? И почему окаменел Мрак, который вообще кошмаров не видел? И зачем Ирэн было зеркальце? И что вы тут по полчаса экаете, вместо того чтобы четко и ясно отвечать на вопросы?

В конце концов из учёного удалось выбить следующие гипотезы:

Ирэн не окаменела, потому что она женщина. То есть девушка («Лейтенант, не цепляйтесь к словам!»). Словом, не мужчина. Возможно, эти кошмары на девушек не действуют. «Вызовем женский спецназ! — тут же предложил Образцов. — Или нет, лучше не надо!»

А Мрак, наоборот, не Ирэн. То есть мужчина. Вот и окаменел. А видел — не видел… Этот вопрос науке пока непонятен.

Зачем Ирэн зеркальце? Науке вообще неясно, зачем девушки таскают с собой кучу всякого барахла. Наверное, носик припудрить хотела.

Наука не экает, а тщательно взвешивает ответы.

Кстати! Зеркальце Ирэн могло понадобиться для того, чтобы не смотреть в глаза чудовищу! Что вы говорите, лейтенант? В каком ужастике? А почему сразу не сообразили? Сначала надо соображать, а уж потом переживать, у вас и погоны на плечах для этого.

Последняя гипотеза сильно оживила дискуссию. Джефф с Образцовым уже почти подготовили план атаки («Всех оборудуем зеркалами заднего вида и атакуем, наступая задом!»), когда дверь открылась, и Ирэн предельно деловым тоном потребовала:

— Эдуард! А ну-ка, подойдите сюда на минуточку!

Наука в лице ассистента профессора Джонсона зависла от такого предложения, но О., который изныл от неизвестности, перекинул Эдуарда через плечо и со сдавленным криком: «Мы идём!» втащил его в ресторан.

Дверь захлопнулась вместе с нижней челюстью шведа.

— Думаю, — сказал Образцов, — штурмовать зал не придется.

«Такими темпами, — написал Джефф, — через пару часов они сами нас туда по одному перетаскают».

— Какая удивительная история, — Шастель, покачивая головой, выковырял наушник из уха. — Оказывается, это не кошмары, а бессмертные Горгоны из семейства титанов… Что вы так на меня смотрите? Вы что, думали, я отпущу беззащитную девушку в лапы безжалостного врага, не снабдив её микрофоном?

Момент истины

Длина в формуле — это не главное.

Почему-то военная хитрость применяется гораздо чаще, чем военная мудрость.

Для лейтенанта О. настал идеальный момент, чтобы признаться. Вечер, ресторан, он и Ирэн. Мари не в счёт, она всё поймёт. Эдуард не в счёт, он ничего не поймёт. И даже два василиска, обернувшихся горгонами, казалось, смотрели на него подбадривающе. Точно лейтенант сказать не мог, на нём были тёмные очки, на горгонах были тёмные очки, но то, что он ещё не окаменел, казалось хорошим знаком.

Не хватало только шампанского, за которым О. и отправился на кухню.

Тем временем разговор на языке Эсхила, Демосфена и авторов физической терминологии продолжался.

— Как… э-э-э… интересно. Цепь пространственно-временных преобразователей, конгруэнтных апериодичным складкам континуума…

И Эдуард, похожий в тёмных очках, которые он нацепил на родные очки, на ослепшее фасеточное насекомое, принялся наносить на скатерть уравнение. Горгоны живо заинтересовались знакомыми греческими буквами, из которых складывались вроде даже и не слова.

Эвриала вопросительно шипнула.

— Нет, это не новогреческий, — поправила её Ирэн. — Это формулы. Я знаю, нас в школе учили.

— Этим формулам? — поразилась Мари.

— Тому, что это формулы.

Шампанского на кухне не оказалось — там вообще мало чего оказалось после баррикадирования горгонами дверей. Лейтенант, поколебавшись, открыл кладовку. В кладовке стоял пингвин.

— Таким… э-э-э… образом, новый природный преобразователь… э-э-э… появится через двести одиннадцать… э-э-э… лет, — Эдуард откинулся на спинку стула с видом человека, выполнившего всё, чего от него хотели.

За стенкой раздалось буханье спецназовских берцев.

— К штурму готовятся, — сказала Мари. — Двести одиннадцать лет мы тут вряд ли продержимся.

Горгоны уставились на дверь, словно раздумывая, не укрепить ли её ещё и бесполезным учёным.

— Да вы с ума все посходили! — вскочила из-за стола Ирэн. — Эдуард! У вас же есть искусственные бусы!

Учёный схватился за горло, то ли проверяя наличие бус, то ли защищаясь от возможного нападения рассерженной девушки.

— Преобразователь, — пояснила Мари, — который в демонстрационном зале. Вы можете его перенастроить?

Эдуард поскрёб очки.

— Э-э-э… Ну да… Это ведь тоже своего рода… Континуум… Сингулярность…

Учёный говорил всё тише, и Горгоны забеспокоились. Сфено что-то уточнила у Ирэн и та рассеянно ответила:

— Давай лучше я.

Нежная девичья оплеуха вернула Эдуарда из мира грёз и формул в зал ресторана.

— Мне нужно кое-что рассчитать, — сказал он. — Не принесёте ли… э-э-э… свежую скатерть?

Пингвин смотрел с таким укором, будто О. не пригласил его на мальчишник.

— Да понимаешь, — смутился лейтенант, — она ещё не согласилась.

Пингвин вопросительно наклонил голову.

— Нет, — заторопился О. — я уверен! На все сто! Конечно, она скажет «да»… Только… А вдруг откажет?