Фронтера - Льюис Шайнер

Он уже собирался снова надеть шлем, как увидел кровь.

Три кровавых пятна размерами с монеты виднелись на полу под панелью управления шлюзом, а длинный мазок с единственным отпечатком пальца протянулся по краю двери. Кейн ни на миг не усомнился, что это кровь Риза.

Он загерметизировал шлем и вышел через шлюз в пустыню. Желтые облачка тепла клубились вокруг него, контрастируя с темно-зеленым реголитом. Гора Арсия на ИК-экране шлема была с необычайной резкостью отрисована желто-зелеными красками. Приближаясь к ней, он различал следы Риза — еле заметные светлые мазки на холодной зеленой почве. Затем, за высоким вертикальным выступом скалы, что-то полыхнуло дружелюбным красным: края металлического тамбура.

Ветер усилился так, что уже вздымал в воздух частицы песка — это указывало на скорость около сотни миль в час, но атмосфера Марса была такой тонкой, что Кейн едва ощущал сопротивление при ходьбе. Электроника шлема разделила последние бело-голубые лучи заката на яркие полосы со спектральными параметрами, несколько искаженными турбулентностью в высших слоях атмосферы. Жутковатая красота оцифрованной ночи не произвела на Кейна особого впечатления; это ведь, если разобраться, постановка, циклорама для спектакля, роль в котором полностью овладела им.

Он поднимался по сияющему склону и слушал, как поют голоса.

Последний бросок в гадании по Книге перемен: Ризу выпала пятьдесят шестая гексаграмма, Люй, Странствие. Диковинные земли и расставание: таков удел странника. Прилагалась картинка огня на вершине горы, и Риз живо представил себе гору Арсию пылающей вулканическим величием, как выглядела она, вероятно, сотни тысячелетий назад.

Он опустил монеты в карман штанов прощальным сентиментальным жестом и положил книгу в спальный мешок под койкой. Он все никак не мог согреться. Он понимал, что гипотермия вызвана страхом: центральная нервная система готовилась к надвигающейся катастрофе, снижая чувствительность.

В соседней комнате Такахаси выполнял какие-то сложные манипуляции с главным компьютером. Риз не хотел ему мешать, но время поджимало.

Он остановился за спинкой стула Такахаси и понаблюдал, как скачет курсор по строчкам кода.

— Послушай, — сказал он, — у нас проблемы.

— Какие?

Пальцы Такахаси, ни на миг не терявшего концентрации, отстукивали по клавиатуре сухой ритм, словно он играл на мараке.

— Русские.

— А что, они уже сели?

Ничего удивительного, подумал Риз, он с самого начала знал больше нас.

— Тут только половина. Половина экспедиции еще на орбите, и у них лазер.

Такахаси кивнул и скормил программу компилятору.

— И что же, по-твоему, они намереваются его использовать?

— Думаю, да, — сказал Риз. — Дали Кёртису срок до полуночи, но вряд ли Кёртис будет играть по их правилам.

— Кёртис мудак. Но какое отношение имеет это к твоим планам?

— К моим планам? — переспросил Риз.

— Риз, я не глупец. Я в курсе, чего добились детишки. Я слушал те же записи, что и ты, и некоторые иные. Я знаю, что ты забрал с деймосской базы астрометрический накопитель. Вчера у тебя под рубашкой он был, а сегодня его там уже нет.

— Такахаси, не пытайся остановить меня.

— И не мечтаю, — ответил Такахаси и отвернулся к экрану — изучать выдачу дебаггера.

— Не верю. Если Морган знал, что…

— Морган не знает. Вчера вечером я не выходил с ним на связь. Последнее, что ему известно, по состоянию на вчерашнее утро, это что мы направляемся к поверхности Марса.

На губах Такахаси возникло подобие улыбки.

— Думается, он там с ума сходит.

— Какую игру ты затеял, а? Я принимал тебя за человека Моргана.

— Я человек компании, — сказал Такахаси, — а это другое. Но в данном случае разницы никакой. Иди и делай, что задумал, а я постараюсь задержать русских, чем смогу.

— Такахаси, я…

Такахаси помотал головой.

— Удачи тебе, — сказал он.

Риз пожал ему руку.

— Спасибо.

И ушел.

Под куполом, в долгий час сиесты, тянулись аквариумные жизни марсиан. Молли, надо полагать, занята Кёртисом, пробует отговорить его от какой-нибудь отчаянной ковбойской выходки, перестрелки с русскими или чего-то такого. Он, впрочем, уже попрощался с нею, как сумел. Ему хотелось напоследок повидать Кейна, чтобы по возможности сбросить с себя груз ответственности за само пребывание Кейна в этом месте, за отцовскую роль, к которой Риз никогда не стремился.

Но, может, оно так и легче будет.

Он заметил знакомые темные тучи, наползающие с юга, и приветствовал их: под прикрытием бури выбраться за пределы базы проще. Он чувствовал, как глубоко внутри утихают эмоции, как телесная энергия отступает к ядру, как его восприятие понемногу разрывает связи с окружающим миром. Вскоре, подумалось Ризу, я стану похож на здешних зомби-фермеров, без единой мысли во взгляде.

Он боролся с собой, пытаясь не реагировать на краски предвечернего часа, такие яркие и сочные, что сквозь кислородную маску, по впечатлению, проникали даже запахи: влажные поля, резкие желтовато-коричневые ананасы, мягкие ароматы цветущих кактусов. Все вещи — в труде, сказал Риз себе, не может человек пересказать всего[14].

Вместо этого он заставлял себя думать об узких кольцах Урана, подобных складкам вуали, о взоре пытливого зеленого ока планетарной туманности в Лире.

Он прошел к раздевалке у южного тамбура и закрыл за собой дверь.

Он увидел, что здесь уже произошли какие-то события: скафандры и шлемы валялись на полу, грубо разметанные во все стороны. Риз проигнорировал беспорядок, взял очень большой скафандр из дальнего угла стеллажа и начал разуваться.

— Риз…

Он развернулся: на пороге стоял Блок.

— What are you doing?[15]— спросил Блок по-английски. От волнения в его голосе сильней обычного проявился славянский акцент.

— Я в пещеру собираюсь, Блок.

Он сам не понял, зачем так ответил. Было похоже, что с тем же успехом он мог промолчать.

— Я не позволю тебе этого, — сказал Блок.

Риз снова вскинул голову. На сей раз в руке Блока обнаружился «люгер» калибра 7 мм.

— Так-так, — произнес Риз. — Значит, опять Россия? А мне казалось, ты это перерос. Я думал, ты теперь гражданин колонии.

— Не надо тут из себя доброго папочку строить, Риз. Что ты вообще знаешь про верность? Кому ты верен? Приятелям-космонавтам? Семье?

Риз вздрогнул: перед ним, как наяву, снова предстала Дженни, которую он оставил с мужем. Он мог бы попытаться к ней пробиться, завоевать и тем спасти ее жизнь.

Прекрати, приказал он себе. Нет смысла себя изводить. Слишком поздно, в любом случае слишком поздно.

— Ты даже не понимаешь, что мною движет, — продолжил Блок. — Ты не понимаешь, что значит для русского человека Родина. В вашем языке ведь даже нет подходящего слова,