Ангелова кукла. Рассказы рисовального человека - Эдуард Кочергин

На этом интересном месте Григорьич остановил свой рассказ, заявив, что горло у него пересохло и душа очерствела, необходимо нутро смочить. Нам пришлось налить ему ещё одну драгоценную чарку и узнать продолжение давнишних деревенских событий.

Многие дни Гаврилиха совершала круги вдоль стен церкви, ничего не примечая. Со временем даже притупилась в бдительности и иногда позволяла себе пропускать ночные рейды, совершая их не каждодневно, а выборочно. И вот однажды, глубокой зимней ночью, в полнолуние, проснулась она в своей избёнке от нехорошего видения: снилось ей, что в церковь прямо сквозь стены, без лошади и без возницы въехали пустые сани, а спустя малое время они же выехали через стены алтарной части, гружённые мешками с зерном, и исчезли в темноте кладбища. Боже ж ты мой, Боже ж ты мой, встрепенулась сторожиха, давно я не обходила свою кормилицу, вдруг с ней и вправду что произошло. По-быстрому напялив одежонку и накинув овчинный кожух на плечи, толкнула приехавшую к ней племяшку, предупредив, что идёт в обход, сунула босые ноги в валенки и вышла из избы.

Над церковью висел огромный диск луны в белом венце — было холодно. Диск то открывали, то затемняли проносящиеся тучи. Снег от этого ослепительно искрился или погружался в сине-серую мглу. Бабка сердцем почувствовала что-то неладное и, крестясь на ходу, со словами: «Господи, помилуй, Господи, помилуй, Святый Боже, Святый Боже, спаси и сохрани» оказалась у алтарной стены храма. В этот момент стена вдруг разверзлась, и из рваного чёрного отверстия выскочил огромный горбатый дьявол с горящим рыжим ореолом вокруг головы и с единственным светящимся глазом во лбу, вперившимся в старуху. Гаврилиха с криком: «Чёрт, чёрт, чёрт, чур меня, чур меня» рухнула без памяти на снег.

Ежели бы в то время у Шкварницы на счастье не гостевала племянница, тётка могла бы застыть насмерть подле церкви. Обеспокоенная её долгим отсутствием племяшка пошла по следу и обнаружила старуху, распятую на снегу позади храма. Притащив промерзшую сторожиху домой, она отогрела несчастную чаем с водкой, уложила в постель, а на утро позвала председателя Тихона Ананьевича.

Ананьич подробно допросил перепуганную старуху и велел племяннице в три дня привести её в рабочее состояние. Через три дня, на четвертый, председатель потребовал всех мужиков в колхозную контору. Гаврилиху заранее доставили в правление и под охраной племянницы держали в бухгалтерской комнате. Деревенских мужиков Ананьич, бывший ротный старшина, вывел из правления, выстроил в шеренгу по росту на заснеженной дороге перед начальственным домом и приказал скинуть шапки. После чего велел вывести Шкварницу перед строем и рассказать всем, кто на неё прыгнул в полнолуние дьявольской ночи со стены деревенского храма. Старуха, беспрестанно крестясь, испуганно заголосила, что в кромешной темени вдруг разверзлась стена и из неё выпал огненный бес с чёрными рогами и рыжей бородой и «бесинки горбатые побегли от него и вправо, и влево». «А отчего, бабка, он огненным тебе показался?», — спросил председатель. «Не ведаю, родимый, в глазах остался красноголовый такой, с вылупившимся единственным зыром во лбу. Как он его на меня метнул — я и повалилась».

После рассказа Ананьич попросил её пройти вдоль шеренги мужиков и внимательно посмотреть, нет ли среди стоящих того рыжего с блестящим зыром. Гаврилиха медленно пошла, рассматривая своими некрепкими глазами стоящих перед нею дядек, и у четвёртого, взглянув со своего низа на кривую, обросшую рыжей волоснёй морду кузнеца, вылупившего на неё свой единственный пугающий глаз, вдруг завопила: «Чёрт, чёрт, чёрт, чур меня, чур меня!». Ананьич приказал рыжему кузнецу-чёрту выйти из строя и встать перед всеми. После чего спросил мужиков:

— Что будем делать с этой нелюдью? Сдадим государству, и там ему крышка, или пожалеем и накажем сами, но на всю жизнь?

Тогда на этой улице, на виду церкви, накануне Святок, постановили не якшаться с чёртом по человеческой линии. Ничего не брать из рук его и его выводка, в особенности от его жены Агафоклеи. Совсем не разговаривать с ним — пускай немеет на глазах людей. И кроме как Рыжий чёрт в разговорах не называть его никогда.

Приговор оставили в исполнении и по сей день. Хотя Ананьича давно забрали начальствовать в районную управу. Единственное, что разрешил чертям бывший председатель перед отъездом из деревни, глядя на их обеднение, — это продавать излишки своего хозяйства прохожим-залёткам.

Вот так и появился на нашем Севере взаправдашний Рыжий чёрт — кузнец, изверженный из людской общины приговором сельского мира.

Лет через пять я снова попал в Верховье. Встретил там Григорьича, который сменил деревянную ногу на настоящий протез. Управу выкрасили в небесно-голубой цвет. Вывеска на кузне окривилась еще более. Две рыжие чёртовы дочухи отъехали в Архангельск, не пожелав стать местными ведьмами. Кузнец с женой Агафоклеей окончательно сроднились со своим званием и с каждым годом всё более вживались в назначенную роль. Односельчане в косматой голове Рыжего чёрта несколько раз видели взаправдешные рога, а кузнечиху наблюдали вылетающей на помеле из трубы собственного дома вместе с черным дымом.

Печь свою они топят ворованным из кузни углём.

Бобылиха Нюхалка

Там лес и дол видений полны…

В старинные времена, когда наши русские человеки ещё не разрушали, а блюли и уважали древние традиции, был в крестьянстве один закон. В деревенских семьях — а семьи в ту пору были многодетными — самые младшие, то есть последние дети, сын или дочь, должны были оставаться с родителями в родном доме, помогать им, и не имели права жениться или выходить замуж до их кончины. После смерти матушки с батюшкой им зачастую уже было поздно вступать в брак. Так вот и возникали на Руси настоящие бобыли и бобылихи. За свою тяжкую жертву кроме родового дома они наследовали секреты того замысловатого ремесла, которое испокон веков накапливал и сохранял род. Так наша деревня, вплоть до коллективизации и даже после в лице бобылей имела хороших, хитрых делателей: бондарей, колесников, пасечников, травниц.

Последний удар по этим традициям, в особенности на Севере, нанес Никита-кукурузник, разоривший вконец деревню своими экспериментами. Помните, конечно, как этот потрясатель объединил малые колхозы в большие в местах, для этого совершенно неподходящих. Отобрал у крестьян всех лошадей, коз, кур и коров, лишив их тем самым мало-мальского пропитания, засадил весь Север кукурузой, разогнал ремесленные артели в сёлах и городках, обругал травниц и травников колдунами во всех газетах, позакрывал половину гомеопатических больниц и аптек, количеством и так незначительных.

Эти события случились параллельно с моей историей. Мне повезло. Я ещё застал последних на Руси бобылей и бобылих.

А получилось так, что деться было некуда. Болел я уже много лет, и врачи мои хорошие с моей хронической болезнью сделать ничего не могли. Они даже говорили, что надо немного подождать и моя пневмония плавно перейдет в туберкулез или астму — и тогда-то, наверное, они меня вылечат. Мне такая перспектива совсем не подходила, и я решил отдаться в лапы обруганных деревенских колдунов.

Из бродяжьей жизни я помнил, что в Новгородской области, в Окуловском районе, живёт старуха травница, которая абсолютно вылечивает больных грудью за два-два с половиной месяца. Её-то я стал искать и скоро нашёл в деревне Заречье. Вернее, по-местному, не в самой деревне, а на выселках, или в староселье, за бродом. Когда-то, ещё до колхозов, там и была деревня, но по каким-то забытым уже причинам все переехали на другой берег ручья, в прошлом — реки, а Нюхалка отказалась, осталась со своим древним домом на старом месте и заросла лесом так, что из новоселья её не стало видно. Каждый раз, сворачивая с дороги на тропу Нюхалки, я вспоминал: «Там на неведомых дорожках следы невиданных зверей…»

Нюхалка было местное прозвище бобылихи, получила она его за то, что с давних пор нюхала табак. Имя это так прочно срослось с нею, что другого, настоящего имени-отчества никто никогда не произносил, бабки из Заречья, возрастом в ту пору за шестьдесят, по своим молодым годам помнили мою врачевательницу уже престарелой Нюхалкой.

В роду Нюхалки травные секреты передавались из поколения в поколение по боковой женской линии: от тетки-бобылихи к племяннице или от двоюродной бабки к внучатой племяннице. Обязательным условием была девственность восприемницы, иначе её действия лишались силы.

В деревне к Нюхалке относились со смешанным чувством уважения и боязни. На стороне гордились и хвастались, даже рассказывали разные небылицы. При встрече лицом к лицу вели себя как приговорённые к поклонам и почтению. В магазине перед ней все расступались, и она получала свой товар без очереди. Через некоторое время даже я, как «помазанник» Нюхалки, мог купить водку, хлеб, сахар и всё другое тоже без очереди.