Крабат, или Преображение мира - Юрий Брезан

Он умолк и некоторое время прислушивался к звукам органа. "Эта фуга великолепна, - заметил он, - я тоже иногда ее играю, к сожалению не так хорошо, как отец. Если бы тебе удалось сделать так, чтобы он чувствовал себя счастливым, занимаясь игрой на органе, охотой, благотворительностью..."

"А ты ведь, наверно, тоже хочешь творить благо". Это прозвучало ненавязчиво, как полувопрос-полунамек, а поскольку ответа не последовало, то позже Кристер опять вернулся к этой теме, уже без всяких экивоков. "Например, тот, кто производит аспирин, - сказал он, - снимает зубную боль и тем самым приводит людей в состояние, которое ощущается ими - по контрасту с перенесенными только что муками - как счастье. Крупица счастья в пяти таблетках аспирина всегда идет нарасхват. А если бы можно было купить полный комплект счастья - скажем, из десяти тысяч таких крупиц, - тут уж и концерн "Байер" выглядел бы жалким крохобором. Я бы, например, согласился расстаться с кругленькой суммой ради того, чтобы мои старики были счастливы".

"Например, - перебил его Ян Сербин, - твои старики тоже могли бы сказать, что счастье их сына..."

Кристер Гёрансон рассмеялся. "Я сам кузнец своего счастья - есть такая поговорка. Но вообще-то в наши дни необычайно повысился спрос на этот товар, все просто с ума посходили, гоняясь за счастьем. Так что, дядюшка, - от волнения он даже встал, - сейчас ты запросто мог бы сойти за Иисуса Христа!"

Я, Иисус, стою на горе и молчу. Нагорная проповедь не получается, ибо мне неведомо, кому откроются врата в царство счастья: кротким, миротворцам, нищим духом - или же жившим, трудясь, стремясь весь век, и изгнанным за правду... Воистину, воистину вопрошаю я вас.

Меня ведут к Пилату, и он спрашивает: Ты царь счастья? И я отвечаю: Это ты говоришь. И не могу добавить, как Иисус: Царство мое не от мира сего. Он выражает сожаление, умывает руки и велит распять меня на кресте моего неведения.

"Твое царство - весь мир, дядя, если в твоей власти делать людей счастливыми - каждого на свой лад! Я человек сухой и трезвый, но перспективы, которые тут открываются, не дают мне усидеть на месте. - Тем не менее он не вскочил с кресла, а, наоборот, вжался в него и даже весь подобрался, как кошка перед прыжком. - Для этого надо, естественно, чтобы твое открытие попало в хорошие руки..."

Чем дольше Ян слушал его, тем дальше уходил от него смысл его речи и, чем дальше он уходил, тем знакомее казался.

Однажды Крабат отправился в дальнее плавание и привез из Америки мешок картофеля.

"Какие странные яблоки", - заметил Райсенберг.

"Это земляные яблоки", - пояснил Крабат.

Райсенберг взял одну картофелину, надкусил и, сплюнув, заорал: "Разве что для свиней!"

"Может, и для свиней тоже, - спокойно сказал Крабат. - Если эти яблоки сварить, то одним горшком можно накормить досыта десять голодных ртов".

"Коли так, - отступил Райсенберг, - дай их людям, сытые мне больше по душе, чем голодные".

"Но у них нет земли", - возразил Крабат.

Неподалеку было большое поле - бросовая земля, глина пополам с галькой, так что и плуг ее еле брал, все борозды вкривь и вкось. Просо там вообще не росло, а хлебные злаки чахли и хирели - косуля могла заскочить в спелую рожь, не сломав ни стебля.

"Говоришь, одним горшком можно накормить десять голодных ртов?" - переспросил Райсенберг.

Крабат подтвердил.

"Пусть возьмут себе это поле, - сказал Райсенберг, - и набьют свою утробу. Дарю им эту землю".

Люди хвалили Крабата, но еще больше хвалили они Райсенберга: он перестал быть волком, говорили они.

Осенью, когда убрали урожай и оказалось, что одним горшком картофеля и впрямь можно накормить десять голодных, а с солью картофель так вкусен, что того и гляди - с руками проглотишь, люди принялись на все лады превозносить доброго Райсенберга. Но когда, отработав на его полях, пришли в замок за похлебкой, большой котел в людской кухне был пуст и огонь под ним не разведен.

Тогда люди отправились к Райсенбергу: "Мы хотим есть, а котел в кухне пуст, и огонь под ним не разведен".

"Я дал вам землю, чтобы вы были сыты, - сказал Райсенберг. - Так что с меня взятки гладки".

Они были сыты только до сретенья, а где особенно много рук тянулось к горшку с картофелем, то и до крещенья, и люди сказали: был волк, волком и остался.

Вольф Райсенберг прослышал, что из картофеля можно гнать спирт и делать водку. Он призвал Крабата к себе и сказал: "Ты меня обманул! Почему не сказал сразу, что картофель очень полезная вещь".

"Ты еще захлебнешься в своей водке, Вольф Райсенберг", - ответил на это Крабат.

Но тот только рассмеялся: "Один из нас, Крабат, один из нас!"

Крабат пошел к своему другу Якубу. Мельник сидел на груде мешков с отрубями и играл на трубе воинственную песню - про звон мечей и геройскую смерть на поле боя. Бутыль, присланная ему Райсенбергом, стояла рядом пустая. Глаза у мельника были стеклянные, и песню он играл с чужого голоса.

Племянник все говорил и говорил, но не просто так, без всякой цели, он давно знал, что картофель - полезная вещь, если попадет в хорошие руки. В пальцах он держал карандаш, и карандаш быстро и ловко набрасывал на бумаге цифры, а сам он продолжал говорить, прикладывая карандаш к губам. Но Ян Сербин уже не слушал его, он прислушивался к спору между Лоренцо Чебалло и Антоном Донатом. "Один эксперимент еще ничего не значит, - говорил Чебалло, - ничего еще не доказано".

"Доказано, что мир должен быть изменен, - возражал Донат мягким проповедническим тоном, который он усвоил с тех пор, как перестал в глубине души сомневаться в своем учении. - Доказано также, что людям не на кого надеяться, сделать это должны они сами. Не бог, не царь и не герой. Значит, надо изменить людей".

"Эксперимент на себе самом в этом случае, возможно, не что иное, как самовнушение, - сухо возразил Чебалло. - Если не шарлатанство и дешевый ярмарочный фокус", - язвительно добавил он, не удержавшись.

"Вы оскорбляете моего друга точно так же, как его оскорбляет его собственный племянник. Сербин вел свои исследования в интересах всего человечества, ради того, чтобы оно изменилось к лучшему, он заставит таких людей, как вы и этот парень, петь с его голоса!"

Ян Сербин не дослушал Доната до конца, он сказал: "Хорошо, я сделаю твоих родителей счастливыми".

"Это и вправду в твоей власти?"

"Вполне".

"Только чтобы они ничего не заметили".

"Люди меняются, не подозревая об этом".

"Великолепно, - сказал Кристер Гёрансон. - Но в то же время и как-то страшно".

"Не страшно, если это делается ради их блага", - ответил Ян Сербин.

Что понимать под благом, он знал теперь совершенно точно, сомнений больше не было.

Симпатичный сосед Сербина по купе, приезжавший отдать дань благодарности старому епископу, после этого разговора в тот же вечер улетел частным самолетом. Он увозил с собой запись беседы.

После его внезапного отъезда бывший епископ спросил у своей супруги, которая была на несколько лет моложе, не помнит ли она этого человека по прошлым годам.

Супруга ответила, что он очень многим помог стать на путь истины.

"Я счастлив этим сознанием", - сказал епископ. Он взял со стола тонкую фарфоровую чашку со слабым чаем и поднёс ее к губам. Рука его немного дрожала, и чаю в прозрачной чашке передавалась эта дрожь.

Глава 10

Если люди не видят того, кто постоянно вторгается в их жизнь, они создают образ этого человека в своем воображении. Поэтому одного из ПЯТИ или всех пятерых вместе часто принимали за Райсенберга. Но еще чаще, чем эта путаница или почти мистическое совпадение, возникавшие не случайно - скорее всего, кто-то намеренно вводил людей в заблуждение, - полмира будоражили разные слухи о Райсенберге. По одним - это был больной раком старик, ожидающий своей смерти где-то во дворце, или на бороздящей моря роскошной яхте, или в простой охотничьей хижине; по другим - меланхоличный молодой человек, который носился с мыслью передать все свое состояние - как предполагали, оно равнялось сумме национального дохода четырех богатейших стран - на благотворительные цели, а самому улететь на космическом корабле к звездам, в их туманную беспредельность. Во всех этих слухах не было ни малейшего намека на то, что ПЯТЬ имеют какое-то отношение к Райсенбергу и что между самими пятью существует связь.

На самом же деле, связь ПЯТИ - СЕМИ или ДВЕНАДЦАТИ, кто, кроме НЕГО, знал их точное число? - с Райсенбергом походила на связь архангелов с Иеговой: они были на короткой ноге со своим господином, но ОН видел в них только говорящее орудие, выступая от ЕГО имени, они были безымянны перед НИМ; под номерами они были вездесущи, но в человеческом обличье боялись зубного врача; обладали частицей ЕГО всемогущества, но все пятеро были бессильны; они были необходимы ЕМУ, но заменяемы, как лопнувшие шины, - короче, это были ЕГО творения, созданные, чтобы каждый день воскрешать ЕГО заново.