Где будет труп - Дороти Сэйерс

— Весьма знающая леди.

— А что, если лошадь у него была готова еще до того, как он пошел в «Перья»? Привязана к ограде или где-нибудь еще?

— Да, но если те люди из Дарли правы, в «Перья» он пришел не отсюда. Он приехал на машине со стороны Уилверкомба. Но даже если было так, как говорите вы, то, чтобы добраться до Утюга к двум часам, он все равно должен был скакать быстрее девяти миль в час. Сомневаюсь, что ему это было под силу, хотя, конечно, он мог этого добиться, если хлестал бедное животное как бешеный. Поэтому я и сказал, что хочу прокатиться.

— А крик, который я слышала, может, был и не человеческим. Я подумала, что это чайка; возможно, так оно и было. Я потратила минут пять на то, чтобы собрать вещи и дойти до того места, откуда был виден Утюг. Я думаю, время смерти можно передвинуть на 14.05, если это вам поможет.

— Хорошо. Но все равно ничего не выходит. Вы туда пришли самое позднее в 14.10. Где был убийца?

— В расселине скалы. Ой, нет, а лошадь куда? Понятно. Лошадь туда не поместится. Это невыносимо! Если мы сдвигаем убийство на более раннее время, он не успевает туда добраться, а если на более позднее — не успевает скрыться. С ума можно сойти.

— Да. И мы не можем отодвинуть его раньше двух часов из-за крови. Сложив вместе скорость лошади, состояние крови и крик, получаем, что два часа — это самое раннее из возможных и, в общем, наиболее вероятное время убийства. Так. Вы выходите на сцену не позже 14.05. Допустим (хотя это очень маловероятно), что убийца примчался вскачь, зарезал Алексиса и ускакал прочь опять на полной скорости, не потеряв ни секунды. Допустим (что тоже весьма маловероятно), он скакал по воде со скоростью десять миль в час. В 14.05 он успел бы проехать меньше мили. Но мы сегодня удостоверились, что с Утюга в направлении Дарли берег отлично просматривается на полторы мили. Будь он там, вы не могли бы его не заметить. Или могли? Вы начали приглядываться только в 14.10, когда нашли труп.

— Да. Но со слухом у меня все в порядке. Если бы убийство произошло в два часа, когда меня разбудил крик, я не могла бы не услышать лошадь, сломя голову бегущую вдоль берега. Шуму от нее было бы достаточно, разве не так?

— Определенно. И дале, дале — конь летит, под ним земля шумит, дрожит[136]. Не пойдет, дитя мое, не пойдет. И все же эта кобыла недавно была на том пляже. Или я съем свою шляпу. Что? А, спасибо, Бантер.

Он взял шляпу, торжественно поданную ему Бантер ом.

— А еще это кольцо в скале. Оно не могло там появиться случайно. Лошадь там была, но когда и зачем — загадка. Ну ладно. Давайте проверим наши факты, как будто у нас все складывается.

Они ушли с поля и брели по Хинкс-лейн.

— На машине не поедем, — говорил Уимзи. — Будем слоняться с праздным видом, жуя соломинки. Вон там, я полагаю, деревенский луг, где, как вы нам сообщили, над сельской кузницей каштан раскинул полог свой[137]. Будем надеяться, кузнец на месте. На кузнеца, как и на электрическую дрель, можно смотреть бесконечно.

Кузнец был на месте. Когда они шли по лугу, в их ушах весело отдавался звон молота, а солнечные лучи, падающие в дверной проем кузницы, освещали могучий пятнистый круп ломовой лошади.

Гарриет и Уимзи зашли внутрь. Уимзи поигрывал подковой в руке.

— Добрдень, сэр, — учтиво сказал деревенский парень, приведший лошадь.

— Добрый, — ответил Уимзи.

— Хороший денек, сэр.

— Эх! — сказал Уимзи.

Парень внимательно оглядел Уимзи и пришел к выводу, что тот — человек знающий, не какой-нибудь пустой болтун. Потом поудобнее оперся плечом о дверной косяк и погрузился в мечты.

Спустя пять минут Уимзи рассудил, что теперь можно подать следующую реплику и ее примут благосклонно. Он мотнул головой в сторону наковальни:

— Редко где такое увидишь, не то что раньше.

— Дык, — сказал парень.

Кажется, кузнец, снявший остывшую подкову с наковальни, чтобы вновь раскалить ее в горне, услышал эти слова, потому что посмотрел в сторону двери. Он, однако, ничего не сказал, а принялся яростно раздувать мехи. Вскоре подкова опять лежала на наковальне. Владелец лошади переменил плечо, сдвинул кепку на затылок, поскреб голову, вернул кепку на место, сплюнул (но со всей возможной деликатностью), сунул руку поглубже в карман штанов и обратился к своей лошади с кратким ободряющим словом.

Последовала тишина, нарушаемая лишь звоном молота. Наконец Уимзи сообщил:

— Если так простоит, сено уберете в срок.

— Ах-ха, — удовлетворенно ответил парень.

Кузнец, подняв подкову клещами и вернув ее в огонь, вытер лоб кожаным передником и вступил в беседу. Следуя методу Шалтая-Болтая, он ответил на предпоследнюю реплику:

— Помню, раньше этих автомобилей вовсе не было, один только, у сквайра Гудрича. В котором году он его купил-то, Джем?

— Мафекинг[138], тот год.

— А! Точно, тот.

Тишина, все погрузились в раздумья. Затем Уимзи произнес:

— Помню, мой отец держал двадцать три лошади, не считая рабочего скота, конечно.

— А! — сказал кузнец. — Большая была усадьба, так, сэр?

— Да, большая. Мы, дети, обожали ходить на кузницу и смотреть, как их подковывают.

— А!

— Я до сих пор могу отличить хорошую работу. Эта молодая леди и я подобрали на пляже потерянную подкову. Теперь уж нечасто выпадает такая удача, не то что раньше.

Он повертел подкову в пальцах.

— Правая передняя, — добавил он мимоходом. — Славная породистая лошадка четырнадцати ладоней ростом, любит сбрасывать подковы и слегка припадает на эту ногу — все правильно?

Кузнец протянул широкую ладонь, прежде учтиво вытерев ее о фартук.

— Ах-ха, — сказал он. — Все точно. Гнедая кобыла мистера Ньюкомба, я-то уж знаю.

— Ваша работа?

— А как же.

— А. Не так уж долго она там пролежала.

— Не. — Кузнец лизнул палец и любовно потер железо. — Кой день-то был, когда мистер Ньюкомб кобылу-то сбежавшую нашел, а, Джем?

Джем, судя по всему, производил в уме сложные вычисления. Наконец он ответил:

— Пятница, ага, аккурат утром в пятницу. Тогда и нашел. В пятницу.

— А! Точно. Тогда.

Кузнец облокотился на молот и глубоко задумался. Постепенно он выложил остальную часть истории. Важных новостей она не содержала, зато подтвердила выводы Уимзи. Фермер Ньюкомб в летние месяцы всегда держит лошадей на том выпасе. Нет, он ни разу не косил тот луг, ведь (сельскохозяйственные и ботанические подробности, смысла которых Гарриет не уловила). Нет, мистер Ньюкомб на том лугу не часто появляется, нет, работники его тоже редко, оттого что до него далеко от остальных владений мистера Ньюкомба (нескончаемые исторические подробности, касающиеся распределения в округе арендных и церковных земель, в которых Гарриет совершенно запуталась), да им и не надо, даже лошадей поить не надо, там ведь ручей (продолжительный и довольно оживленный обмен мнениями с участием Джема по поводу изначального русла ручья во времена дедушки Джема, до того, как мистер Гренфелл вырыл пруд возле Дрейковой рощи), да и в пятницу утром тоже не мистер Ньюкомб увидел, что кобыла бегает без присмотра, а младшенький Бесси Турвей, он прибежал и сказал Джемову дяде Джорджу, а тот вдвоем с кем-то еще ее поймали, а она страшно хромала, но вообще-то мистеру Ньюкомбу надо было раньше заделать ту дыру (длинный рассказ о смешном случае, заканчивающийся так: «…боже мой! Как хохотал старый священник, если б вы слыхали!»).

После этого следопыты уехали обратно в Уилверкомб, где узнали, что труп пока найти не удалось, но у инспектора Ампелти есть блестящая идея насчет того, где он может быть. Потом — ужин и танцы. Засим — в постель[139].

Глава XVII

Свидетельствуют деньги

Душой клянусь, тут королевский клад —Полным-полно дукатов.

Верная взятым на себя обязательствам, Гарриет на следующее утро разыскала миссис Уэлдон. Было не так-то просто отделаться от Генри, словно пришпиленного к материнской юбке силой сыновней любви. Но Гарриет придумала удачный ход: она позвала миссис Уэлдон пойти взглянуть, что «Гранд-отель» предлагает любителям турецких бань. Генри потерпел поражение и удалился, бормоча, что пойдет в парикмахерскую.

Пребывание в парной расслабляет и настраивает на доверительный лад, так что разговорить миссис Уэлдон не составило труда. Потребовалось немного дипломатии, чтобы скрыть истинный предмет интереса, но любой сыщик мог только мечтать о такой беспечной жертве, как миссис Уэлдон. Все оказалось в точности как предполагала Гарриет.

Миссис Уэлдон была единственной дочерью богатого пивовара и унаследовала весьма значительное состояние. Родители умерли, когда она была еще девочкой. Она выросла под присмотром строгой тети-нонконформистки[141] в городке Сент-Ивз в Хантингдоншире. За ней стал ухаживать некий Джордж Уэлдон, зажиточный фермер, владеющий землями в Лимхерсте, что в Айл-оф-Или. Она вышла за него в восемнадцать лет — главным образом затем, чтобы сбежать от тети. Эта суровая леди не слишком противилась — партия была достойная, хоть и не блестящая, — но проявила изрядную деловую хватку и постаралась вложить деньги племянницы таким образом, чтобы Уэлдон не имел доступа к капиталу. Уэлдон, надо отдать ему должное, не возражал. Судя по всему, он был кристально честным, трезвым и работящим человеком, бережливо и добросовестно возделывал свою землю и не имел, насколько поняла Гарриет, никаких пороков, кроме некоторого недостатка воображения в супружеской жизни.