Полный НяпиZдинг - Макс Фрай
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
А пространство — это же просто одно из измерений времени. «Всегда» без «везде» не бывает, равно как и никакого «сейчас» не может быть без «здесь».
Но штука даже не в этом. А в том, что, если в первый день оттепели стоять на берегу быстротечной реки долго-долго, минуту или полторы, можно ощутить, с какой скоростью несется наша планета. Это очень приятная штука — ощущать вращение Земли. Только за прутья ограды нужно держаться очень крепко, чтобы не улететь насовсем.
Г
Где твои деньги?
Самая гнусная, подлая, лживая разновидность материализма выражается формулой: «Если ты такой умный, где твои деньги?»
Я хочу сказать, что, пока мы оцениваем себя и ближних, прибавляя к подлинным или мнимым (в данном случае совершенно неважно, оценка всегда субъективна) достоинствам способность обеспечивать себя кормом или вычитая неспособность это сделать, мы — слоны, несущие на своих спинах безрадостный ад материалистической концепции, в рамках которой жизнь — это питание, размножение, выкармливание потомства и быстрая смерть ради освобождения кормовых площадок для нового поколения. И индивидуальные особенности нецелевого использования теплых сортиров, известные под названием «личностный рост», ничего не меняют. Мало ли о чем таком возвышенном думает слон, пока он честно держит на своей спине ад, чертям это не особо мешает.
Способность зарабатывать деньги сама по себе не «хороша» и не «плоха», наличие этой опции — вопрос удачи в гораздо большей степени, чем принято думать. В разные времена и в разных культурах хорошо оплачиваются разные способности, склонности и свойства характера; в итоге вопрос всегда стоит так: насколько удачно ты прицелился, выбирая место рождения. Вот и все.
А когда прицелился неудачно, ради прокорма приходится задвигать себя в сторону. Есть устойчивое убеждение, будто способность прокормиться — сверхценность. Строго говоря, это и есть материализм. А вовсе не решительный отказ истово креститься на Мачу-Пикчу.
Способность задвинуть в сторону всего себя, со своими особенностями, страстями, желаниями, интересами ради прокорма все еще почитается добродетелью, а на самом деле она — просто разновидность готовности капитулировать, покориться материальности мира, данной нам в ощущениях, довольно острых и неприятных, когда доходит до недостачи корма. Понятная слабость, в той или иной степени свойственная всем, кроме лучших из лучших, для которых, впрочем придуман универсальный выход: умирай молодым. И возмущенный вой социума: «Как это — нет?» — в тех редких случаях, когда эти суки отказываются. И еще какое-то время живут среди нас, подъедая жалкие крошки, упавшие со столов честных добытчиков корма, хором вопрошающих: «Если ты такой умный, где твои деньги?»
Где-где.
Мало что я ненавижу так сильно, как эту вашу самодельную мясорубку.
Городские новости
На Кафедральной площади поставили елку. С окнами и балконами. С нетерпением жду, когда на балконах повесят сушиться белье.
Белье пока не повесили, зато вокруг елки нынче вечером водили хоровод войска НАТО (не в полном составе, только некоторые представители) с оркестрами.
У этого города чувство комического, пожалуй, даже более причудливое, чем у меня.
Д
Две прехорошенькие девицы идут по улице, катят велосипеды, что-то обсуждают. Обгоняя их, слышу, как одна говорит: «А потом все закончится, и я стану, как мама».
Альгирдасу
Диалоги о художниках
— Мне в Барселоне рассказали, что Гауди все время по городу с бутылкой восьмидесятиградусного абсента ходил, такой был пьянчужка. Это многое объясняет.
— В смысле он все эти годы пытался сделать ровненько и аккуратненько?!
* * *
— Такая сначала была хорошая затея — сюрреализм. Вдруг какие-то художники решают, что пора начать говорить о невидимом, непостижимом и непроизносимом. О таком, что в человеческий ум не помещается вообще, но в целого человека более-менее помещается. Вот как сон, который вспомнить невозможно, но он же был! И если как-то пытаться о нем говорить, то только языком искусства. Вот какой должен был быть сюрреализм! И вдруг внезапно на сцене появляется Сальвадор Дали, и начинается эстрада.
— Все эти циферблаты стекающие, да?
— И прочее такое же — в лоб. Вернее даже, что в лоб, что по лбу. Но цветное, красивенькое. Ровно та степень странности, которая помещается в человеческую голову маленькую, твердую, одна штука, второй сорт. И теперь считается, что это и есть сюрреализм. Даже у меня со словом «сюрреализм» первая ассоциация — Дали. Ужас!
— Пустили бы его делать театральные декорации. Задники для сцены. У него отличные задники получались бы. И времени ни на что больше не оставалось бы. И всем было бы хорошо.
— Точно! Ты тоже не любишь Дали? Дай я тебя обниму немедленно!
— Вот за это меня еще никто никогда не обнимал.
— Я тебя еще и за Гауди не побью теперь!
— Очень жаль. Потому что за Гауди меня тоже еще никогда не били.
* * *
— …вот некоторые художники умеют делать, а некоторые просто умеют найти мецената.
— Ха! Найти мецената — это такой талант, что нам всем и не снилось.
— Да. Вот я не нашел. Двадцать лет зарабатывал деньги, потом пришел сам к себе, сказал: давай я тебя издавать буду. И стал издавать книги (имеются в виду альбомы фотографий), одну за другой. Если бы не было денег, ничего бы не издал. И никто бы сейчас меня не вспомнил. И на Биеннале не позвали бы. И Национальную премию не получил бы. Хотя художник все тот же — я. Но без денег ничего бы не было. Сам себе меценат.
— Это еще ничего. Могло быть хуже. Вот прикинь, заработал ты все эти деньги. Приходишь потом сам к себе, говоришь: «Давай ты будешь меня издавать!» И сам себе: «Да ну, иди в жопу, фуфло ты, а не художник, я лучше
