Сценарий счастья - Эрик Сигал

— Приду, конечно. А ты что будешь играть?

— Моя прерогатива — квинтеты. А может, еще куда привлекут.

— Звучит занятно. В котором часу к тебе заехать?

— Восемь тебя устроит?

— Отлично. Что прихватить?

— Если хочешь, принеси белого вина, а я приготовлю свою знаменитую лазанью.

— Договорились. Буду ждать с нетерпением.

На вечеринку нас доставил Луиджи — тремя этажами ниже. Даже такое короткое путешествие — правда, он пустил лифт на малой скорости — он использовал, чтобы лишний раз со мной пообщаться.

— Джентльмен пианист, кажется?

— Кто вам сказал? — несколько болезненно среагировал я.

Эви повела плечами, отрицая свою причастность. Луиджи неожиданно заявил:

— Это и так видно. Вы же без инструмента. Стало быть, играете на рояле, на чем же еще!

— Ну, например, я мог бы оказаться певцом, — пошутил я.

Наш собеседник раздумывал от силы полсекунды.

— Нет, не похоже.

Разговор прервался. Мы прибыли на нужный этаж.

Я никогда не блистал в компании и потому неизменно радовался возможности сесть за инструмент. При каждом удобном случае — за исключением разве что похорон — меня обязательно просили поиграть.

Вообще-то в этот раз я не испытывал неловкости, участвуя в разговоре, поскольку тема была мне хорошо знакома и я мог не говорить о себе, а обсуждать появившиеся в последнее время молодые имена. Больше того, при виде музыкального критика из «Нью-Йорк тайме» я даже испытал облегчение от того, что сам уже не выступаю. Этот тип подвергал критическому анализу все, вплоть до закусок. Хорошо еще, что лазанья в исполнении Эви ему пришлась по вкусу, не то пришлось бы ему вмазать.

Старый добрый Моцарт в тот вечер исполнялся с упором на струнные. Постепенно дошли до квинтетов, которые я особенно люблю. В ми-бемольном особая роль была отведена хозяину дома, бухгалтеру филармонии, о котором рассказывала Эви. По ее словам, к этой премьере он специально готовился весь год.

Пока другие музыканты весело занимали свои места, настраивали инструменты и обменивались шутливыми репликами, он стоял на одном месте, явно нервничая, и оглядывал публику. По неведомой мне причине его взгляд остановился на мне.

— Послушайте-ка! — окликнул он. — Вы, кажется, приятель Эви? Я Харви. Что-то я забыл, как вас зовут?

Я представился повторно. Было видно, что он охвачен паникой перед выступлением.

— Послушайте, Мэт, я заметил, вы сами не играете. А ноты читать умеете?

— Что вы имеете в виду? — дружелюбно ответил я.

— Сможете мне страницы переворачивать? Мне сейчас выступать.

— Конечно, Харви. Охотно вам помогу.

Эви в этот момент оживленно беседовала с кем-то за стойкой с пуншем, но это не помешало ей поймать мой взгляд. Она улыбнулась, словно говоря: «Чувствуй себя как дома. Этого я тоже не планировала».

Мы начали. Харви прилагал титанические усилия к тому, чтобы хотя бы не сбиться с темпа. У меня было примерно такое же чувство, как однажды в операционной, когда я, тогда еще стажер, наблюдал простейшую операцию в исполнении абсолютно безрукого врача. На сей раз мне все время хотелось вмешаться и спасти Моцарта от надругательства. И все же, вопреки всем оплошностям бедняги Харви, я получал удовольствие уже от близости клавиатуры.

Слава богу, наконец эта мука закончилась. Следующий квинтет исполняли Эви и ее консерваторские друзья. Проходя мимо меня, она одарила меня поцелуем и шепнула:

— Мэт, ты просто герой.

— Спасибо, — рассмеялся я и тоже ее поцеловал. Не знаю, было ли это с моей стороны предлогом, чтобы опять оказаться рядом с инструментом, но я вдруг проникся дружескими чувствами к Харви и пообещал снова переворачивать ему страницы, если он сегодня еще будет играть (нет, только не это!).

Эви сдержала слово и никому не сказала, что в прошлом я был пианист. Зато, судя по всему, она поведала паре подруг о том, что видит во мне потенциального… партнера? Ибо почти все, с кем я говорил, считали своим долгом нахваливать ее личные и профессиональные качества без каких-либо вопросов с моей стороны. Один мужчина высказался в том смысле, что ее бывший муж Роджер «полный кретин, что бросил такую девчонку. Но рано или поздно Кармен приобщит его к своей коллекции мужских половых членов, и он на коленях приползет назад».

Ну уж дудки, я этого не допущу!

…Мы пробыли в гостях так долго, что Луиджи успел смениться. Перед квартирой Эви ночной дежурный по имени Боб остался терпеливо ждать, не зная наверняка, нужно ли проводить меня вниз. Я и сам не знал, чего сейчас захочет Эви. Но у нее, к счастью, таких сомнений не было.

— Нам совсем не удалось поговорить. Может, заглянешь ненадолго?

— С удовольствием, — ответил я, и Боб почтительно удалился.

— Я сделаю кофе, и мы его выпьем в студии, — предложила Эви, показывая на комнату справа от входной двери. — Тебе какой, с кофеином или без?

— Знаешь, мне завари настоящего. Я потом еще в лабораторию заскочу.

— В такое время?!

— Это у нас такая традиция. Я ее сам установил. Надо убедиться, что ребятам, которые выходят в субботу в ночную смену, засчитываются сверхурочные.

Я вошел в студию и зажег свет. Это был настоящий рай для музыканта. Стены были или уставлены книгами, или обшиты звукопоглощающим материалом из натуральной пробки — на случай, если вздумается играть в неурочное время. В библиотеке были собраны, наверное, все существующие в природе книги о виолончели.

Пюпитр стоял у окна, так что во время игры Эви могла смотреть на реку. Тут же красовался большой «Стейнвей».

В тот момент, как я шагнул к инструменту, Эви внесла поднос с кофе. С присущей ей тактичностью она промолчала.

Я взял поднос, поставил на стол и обнял ее.

Мы крепко прижались друг к другу. Затем поцеловались. Уже не как друзья, а без пяти минут любовники. Все произошло удивительно естественно. Я на секунду отстранился от Эви и прикрыл дверь, так чтобы звуки нашей любви остались внутри студии. Комнаты, предназначенной для звуков музыки.

В ту ночь я родился заново. Я знал, что вот я сейчас проснусь — и рядом будет Эви. Не просто завтра или послезавтра. Она будет рядом каждое утро, до скончания веков. Вот я открою глаза, протяну руку и дотронусь до нее. Я впервые начал понимать значение слова «вечность».

Я столько лет был знаком с Эви, а ни разу не видел ее даже в купальнике. Поэтому ее тело стало для меня настоящим откровением. Ее грудь я впервые увидел, когда коснулся ее губами.

В любви Эви продемонстрировала такую нежность и чувственность, каких я в ней и не подозревал. Как это мне раньше удавалось подавить в себе желание, которое она во мне возбуждала?