Обладатель великой нелепости - Борис Левандовский

Но главное, до Германа вдруг дошло, что это – вовсе НЕ ИГРА.

Маркевич извивался на полу и скулил – очень легко Герман получил то, ради чего пришел: имя и адрес Доброго Доктора. Его Дока.

Глядя на закрывшегося руками и хнычущего почти по-детски Большого Любителя Молодежи, Герман ощутил в позвоночнике уже знакомые раскаленно-ледяные волны накатывающей нечеловеческой ярости.

Он опустил руку на плечо дрожащего Маркевича и сжал его, словно кусок поролоновой плоти тряпичного чучела.

УБЕЙ ЕГО! СМЕЛЕЕ! ОН ЗАСЛУЖИЛ! – подбодрил голос, тот, которому невозможно не поверить. Голос, так похожий на его собственный.

Верно, это больше не игра.

Это не было игрой с самого начала.

Он сжал плечо врача еще сильнее, ощущая глубоким осязанием, как суставы стали отделяться один от другого, слыша, как в этот момент Маркевич опорожняется себе в штаны…

УБЕЙ ЕГО! – яростная обжигающая мысль, раскаленно-ледяная спица, пронизывающая позвоночник, и утихомирить ее можно только одним способом.

УБЕЙ! ОН С НИМИ ЗАОДНО!

С ними?

Герман несколько ослабил хватку и наклонился к самому уху Маркевича:

– Ты ведь… Добрый Доктор?

Ответ Маркевича заставил его поколебаться – Плохой Доктор?!

Хорошо, пусть живет…

В четырех кварталах от дома врача Герман резко свернул с темной обочины дороги и разнес в щепки детские деревянные качели…

Герман сидел в центре своей темной гостиной, разглядывая стену, которая разделяла его квартиру с соседней.

Где-то рядом слышалось басистое гудение невидимой мухи, зачарованной ароматом его разлагающейся плоти, что наводило на размышления о некрофилии большинства земных созданий из шустрой компании насекомых. Крошечных монстров – безжалостных, не знающих сомнений и страха – и одновременно таких наивно-непосредственных, что, будь они чуточку больше, то безраздельно властвовали бы над миром.

Минуло двое суток со дня визита к Маркевичу. С тех пор Герман ни разу, ни днем, ни ночью, не покидал пределов своего Убежища.

У него даже возникла забавная мысль, что появись он на людях в светлое время, это послужило бы поводом для грандиозной сенсации (если бы, разумеется, им еще до этого не успели заняться специальные службы, в основном, секретные). Интересно, как звучали бы заголовки газет?

ЖИВОЙ МОНСТР НА УЛИЦАХ ЛЬВОВА!

Или что-то вроде:

ВТОРОЙ ЗАЛП ЧЕРНОБЫЛЯ – БЛИЗИТСЯ ВОЛНА НАСТОЯЩИХ ПОСЛЕДСТВИЙ!

Очень возможно, что именно так.

И, конечно, сообщения в вечернем выпуске новостей. Глядя в камеру со скабрезной миной – «Это похоже на полнейший бред… но я всего лишь выполняю свою работу…» – диктор произносит:

– …Сегодня на одной из улиц старинного Львова толпа из нескольких сотен людей, держась на безопасном расстоянии, окружила… человекообразное существо, словно шагнувшее прямо со страниц романа ужасов. Срочно выехавший на место происшествия оперативный наряд с трудом сумел пробиться сквозь толпу. В давке пострадало…

Потом краткий рассказ о начале необычного следствия, демонстрация сделанных наспех любительских снимков, по качеству точь-в-точь таких же, как с изображениями НЛО. Заявления каких-нибудь уполномоченных типов при галстуках. Противоречащие друг другу идиотские версии случившегося каких-то, не понятно откуда взявшихся экспертов.

А под занавес – обещание миллионам телезрителей держать в курсе дальнейшего развития событий и анонс скорого выхода специальной программы, посвященной суперзвезде уходящего века Герману – забывшему дорогу к своему кораблю Марсианину…

Однако он вовсе не собирается становиться суперзвездой – ни города, ни планеты, ни века, ни даже одного дня.

Назойливая муха продолжала гудеть где-то рядом, словно через гостиную проходила линия электропередачи.

Все из-за проклятой вони… Неощутимая для него, она могла запросто всполошить соседей.

Более суток Герман потратил на то, чтобы позатыкать и позамазывать все щели в квартире, используя все пригодные для этого материалы, бывшие в его распоряжении: от канцелярского клея и полосок нарезанной бумаги до старых жевательных резинок.

Из-за отсутствия нормального осязания работа продвигалась чертовски медленно. Ему потребовалось двадцать восемь часов. Не заклеенной осталась только одна форточка – для доступа свежего воздуха, которую он чуть-чуть приоткрывал в ночное время. Что бы там с ним не происходило, воздух был ему нужен.

Потом он просто рухнул на пол и мгновенно провалился в тяжелый черный сон.

Проснувшись, Герман сразу занялся планированием нового маршрута. К цели, на которую указал Маркевич.

Чтобы свести риск к минимуму – при составлении этого маршрута ему требовалась карта.

А пока он с интересом рассматривал стену, где демонстрировался увлекательный фильм из жизни его соседей.

Жужжание мухи стало казаться неправдоподобно громким, будто по комнате кружил сошедший с ума вентилятор.

Впрочем, Герман ее видел.

Муха уселась на краешек стула между его ног… Хлоп!.. – должно быть, последняя во всей квартире.

На «экране» стены двигались два пестрых размытых пятна, напоминающих человеческие силуэты. Один высокий, другой – чуть ниже. Стас и его жена Ольга. Пару раз Герман проводил с ними уик-энды. Они жили в другом подъезде, но его квартира граничила двумя комнатами с их обителью.

Пара танцевала под песню Криса Ри «Дорога в ад». По яркому зеленовато-желтому пятну над ними угадывалась включенная люстра.

При желании он легко мог подслушать, о чем они говорят.

Он продолжал меняться…

И мог только гадать, как далеко способен зайти этот процесс.

С другой стороны, какое это имело значение, если он продолжал разлагаться с устрашающей скоростью. Еще немного и его тело буквально начнет разваливаться на куски. Что ему тогда, спрашивается, делать? Заполучить патент на новый конструктор под маркой «Собери себя сам»? Или больше подходит – разбери?

Пара больше не танцевала, хотя теперь от них доносилась мелодичная тема Эндрю Ллойд-Уэббера. Стас и Ольга теперь просто стояли обнявшись, только на уровне их голов сохранялась еле уловимое движение, будто они пытались коснуться кончиками носов с закрытыми глазами. Затем силуэт повыше отступил куда-то в сторону, исчезнув на мгновение из поля зрения, и шарообразное сияние вверху стало меркнуть, остывая.

Силуэты вновь сблизились, становясь ярче, переливаясь всеми цветами радуги и превращаясь в один цельный искрящийся орнамент.