На руинах империи - Брайан Стейвли
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Очнись.
Он вздрогнул, задергал руками, как марионетка на ниточках. Потом распахнул веки.
– Где… – Он ошарашенно озирался. – Что?
– Держись, – приказала Гвенна.
Молодой моряк бессознательно вцепился в такелаж.
– А теперь полезай, – велела она.
Видно было, как вместе с кровью в его мозг вливается понимание.
– Гонка… – заговорил он.
– Гонке конец. Ты победил. – Она кивнула на вершину мачты. – Давай заканчивай.
Он в ужасе и смятении уставился на нее:
– Почему?
– Хрен его знает. – Она вдруг ощутила глубочайшую усталость; болело все: плечи, изодранные ладони. – Полезай, и все тут.
Может, кто-то и разглядел что-то с палубы сквозь огромные развернутые паруса, но все произошло слишком быстро, чтобы разобраться. Для большинства эта выглядело как яростная схватка, из которой Рабан вышел победителем. Джонон доказал свое: сказочные кеттрал не круче простого моряка, – и может быть, теперь адмирал оставит ее в покое.
Пока Рабан преодолевал последние футы до верхушки мачты, Гвенна, зацепившись локтем за растяжку, смотрела вдаль. После долгих дней в полутьме каюты мир выглядел ослепительно просторным, небо – слишком ярким, а море – слишком темным. Она разглядывала все это с качающегося туда-сюда, туда-сюда корабля, смотрела и смотрела, и все смотрела, когда из-за края света показалась мачта с флагом манджарского корабля.
12
– Вы – монах хин.
Распорядитель первого ранга Юмель произнес это без усмешки и вообще без всякого выражения. Он был весь серый – серое лицо, и редкие волосы с залысиной, и зубы. Акйилу представлялось, что, объяви он себя самим Пустым Богом, этот человек не изменился бы в лице.
– Последний хин Ашк-лана, – отозвался он.
Министр и глазом не моргнул. Как знать, может, эта способность – не моргать в ответ на самые невероятные заявления – и вознесла его до первого ранга. Распорядители третьего и второго рангов куда откровенней выражали недоверие. А распорядитель назначений четвертого ранга чуть не захлебнулся чаем.
– Последний хин Ашк-лана, – повторил Юмель (и слова его звучали серо).
– И друг императора. Кадена уй-Малкениана.
Юмель, будто от большого смущения, потупил глаза.
– Император Аннура – Адер уй-Малкениан, да воссияют дни ее жизни.
– Мне это известно, – согласился Акйил. – Я пришел рассказать ей о брате. У меня от него послание.
– Каден уй-Малкениан уже пять лет лежит в гробнице.
– И послание давнее, – простодушно улыбнулся ему Акйил.
Распорядитель нахмурился, рассматривая лежащую перед ним пухлую учетную книгу. В помещении царил безупречный порядок. Глянуть не на что, не считая стен красного дерева с окошком на старый клен, толстой книги, стола и самого Юмеля. Может, его вознесла до первого ранга не скрытность, а умение тянуть время. Может, он, замучив просителей скукой, раз и навсегда отбивал у них охоту обращаться к императору.
– Позволительно ли мне, – спросил наконец распорядитель, – рассчитывать, что императору знакомо ваше имя?
– Каден мог обо мне упомянуть.
Хотя это вряд ли. Когда империя рвала себя на части, Акйил сидел в жопе мира, но и туда дошли слухи, что Каден с Адер очутились по разные стороны разлома. Рассказывали, что Адер только тогда явилась в столицу и примкнула к брату, когда империя захлебнулась в войнах. Акйил с трудом представлял, чтобы в их разговор – или в один из разговоров – замешалось его имя. «Был у меня в монастыре приятель. Маленький воришка из Ароматного квартала. Тот еще плут…» Чем больше думаешь, тем невероятней это кажется.
Юмель перевернул страницу пухлого тома, за ней еще и еще одну и неспешно покачал головой.
– Вы, конечно, понимаете, что у императора, да воссияют дни ее жизни, мириады дел.
– С одним из них я мог бы ей помочь.
Не сказать чтобы распорядитель первого ранга просветлел, но положительно – стал чуточку менее серым.
– Приношения можете оставить у меня, – сказал он. – Заверяю вас, что они будут представлены императору.
Акйил покачал головой и легонько постучал себя по лбу.
– Все, что я принес, здесь.
– А, послание… – Юмель снова помрачнел. – От Кадена уй-Малкениана.
– Послание и предложение.
– Предложение… Не сомневаюсь, весьма заманчивое. Могу я осведомиться, какого рода предложение?
Акйил колебался. Он думал придержать это для императора, но, если его не допустят до разговора, какой толк молчать?
– Я знаю про кента.
Один из умиалов Акйила в Ашк-лане месяц за месяцем заставлял его рисовать листья. Тысячи листьев. Каждый раз, как ученик заканчивал рисунок, монах повторял: «Видишь теперь? Не существует листа вообще. Есть только этот лист. И этот. И этот». Акйила так и тянуло врезать мучителю по шее, но тот монах будто не замечал этого.
Покончив с листьями, он отправил ученика наблюдать, как тает снег.
«Мир меняется, – говорил монах, сидя рядом с ним. – Узришь перемены – узришь и мир».
И сейчас Акйил через безупречно гладкий стол наблюдал за распорядителем первого ранга, как за таянием снега.
В его лице ничто не дрогнуло. С тем же успехом Акйил мог бы заявить, что знает про яблоки. И в глазах распорядителя стояла та же серая скука, но что-то переменилось. Вот этот постукивающий палец. Быстрое, беззвучное, почти незаметное движение, но, пока Акйил не заговорил о кента, палец был совершенно неподвижен. И задышал Юмель чаще – не особенно, но чаще. И зрачки сузились.
– Так вы знаете о кента, – улыбнулся Акйил. – Получается, император вам о них говорила. И просила поджидать кого-то вроде меня.
– Кента, – покачал головой распорядитель. – Боюсь, это наименование мне незнакомо.
– А вот и знакомо, – подмигнул Акйил.
Юмель закрыл книгу и отложил перо.
– Что вы сообщите императору, да воссияют дни ее жизни, об этих кента? В том маловероятном случае, если она удостоит вас аудиенции.
– В этом маловероятном случае, – усмехнулся Акйил, –
