Ленинград-43 - Влад Савин

Я пожал плечами. Не так давно, и о том еще не забыла наша американская читающая публика, и наши, и европейские газеты злословили по поводу одного торгово-кредитного соглашения, заключенного нашей страной, «в Гватемале, на деньги гватемальцев и руками гватемальцев построили плантации и рудники, чтобы брать себе богатство Гватемалы, и железную дорогу, чтобы все это вывозить — и так составили контракт, что гватемальцы еще и остались должны, до конца этого века». И просочившиеся в газеты слова отца про никарагуанского диктатора Сомосу, «он сукин сын — но наш сукин сын», и еще там было продолжение, не попавшее в газеты, «потому что благодаря ему наши, американские избиратели имеют на столе дешевые бананы. А я, как американский политик, несу ответственность прежде всего перед ними. Что же до этой средневековой жестокости, то это конечно, ужасно — но для того господь и придумал границы, чтобы у нас не болела голова от творимого на той стороне».

— Ты не понял — сказал отец — это не филантропия, не благотворительность! А выгодное вложение капитала, которое требует благоприятных условий. Конечно, в самом начале строгости не избежать, и я, как помощник морского министра, ни разу не усомнился, посылая нашу морскую пехоту, чтобы прекратить беспорядки и грабежи в какой-нибудь «банановой» стране. Но нельзя и дальше править жестокими мерами, выживая все соки — просто потому, что нищий раб не будет работать с усердием, не будет покупать наш товар, и требует затрат на вооруженную стражу, чтобы избежать бунта. Очень многие британские колонии или являются убыточными, требуя от метрополии больших затрат, чем приносимый ими доход в казну, или сохраняют прибыльность именно за счет жесточайшей эксплуатации местного населения, терпение которого имеет свойство кончаться. Отчего в Индии с таким восторгом встретили Чандру Боса и пошли за ним? И этот твердолобый тори не имеет иного плана, кроме как усмирять мятеж химическим оружием, «даже если Индию придется после снова заселять!». Боюсь, что результат будет обратный — вспомни историю Мадагаскара, Индокитая, да и недавних Риффов. А теперь представь, что будет, если он попробует подобную политику, силой выжимать все соки, проводить в Европе? Думаю, лет через пять его будут проклинать еще больше, чем Гитлера — а британским войскам придется бросать участников нового Сопротивления в концлагеря. А теперь, вопрос: что в это время будет с нашим, американским капиталом? Если рынки сбыта будут пребывать в таком состоянии? С какой стати мы должны нести убытки, ради британского интереса?

Я спросил отца, неужели нельзя объяснить это британскому премьеру? Который при всех своих недостатках, очень опытный политик и умный человек. Отец усмехнулся.

— Это все равно, что Саймона Легри из «Хижины дяди Тома» убеждать в выгоде гуманного отношения к своей же рабочей силе. Я пытался доказать нашему дорогому Уинстону, что часто прибыльнее быть не рабовладельцем с кнутом, а добрым дядюшкой, раздающим печенье. Потому что все потраченное вернется с прибытком. Он даже не понял, ответив — а если они все сожрут, а работать не захотят?

Отец часто был откровенен со мной, как бы обкатывая свою будущую речь, или даже свое собственное понимание проблемы. И наш разговор как-то незаметно сместился на картину будущего мира, который настанет после этой войны.

— Это будет совершенно новый мир! — сказал отец — в котором не будет войн, эта станет последней. Мир довольных потребителей, а не рабов. И для Америки это будет не благотворительность, а чертовски выгодное предприятие — представь, как если бы французы, индусы, русские покупали исключительно американские товары? А если эти товары произведены на заводах, находящихся в той же Франции, Индии, России, но принадлежащих нам — так это еще выгоднее, нет затрат на транспорт. Вот отчего мне миллион долларов, вложенных в экономику той же Франции кажется гораздо более выгодным, чем такой же миллион, полученный в качестве контрибуции. Не ограбить чужую страну, а прибрать к рукам «контрольный пакет» ее хозяйства, торговли и промышленности — и стабильно стричь прибыль, как шерсть с овец. Войны, милитаризм — фи! Можно будет тем же европейцам распустить свои армии за ненадобностью, и оставить лишь полицейские силы. Зачем воевать — если все не больше чем поросята, довольно хрюкающие у нашего корыта? Всецело зависящие от нас — но не ненавидящие, а бесконечно благодарные нам, когда мы щедрой рукой отсыпаем им корм!

Я вспомнил слова британского премьера. Если есть поросята, то обязательно найдутся и серые волки, да и в любом стаде не одни агнцы, но и козлища будут непременно.

— Уинстон великий военный вождь — сказал отец — но в мирное время он абсолютно непригоден. Однако он еще пригодится нам на первом этапе. Да, мы добрый пастух для нашего стада — однако если появятся волки, пастух сразу станет суровым охотником с тяжелым ружьем. В будущем новом мире не будет войн, но будут выражение нашего неудовольствия несогласным. Ради будущего спокойствия и порядка, придется применять силу, особенно поначалу. Но без излишней жестокости — мы же не Гитлер с его «планом Ост», зачем нам трупы вместо потребителей? Не война, но ограниченная акция, в виде десяти тысяч «летающих крепостей» на один вражеский город — а после ультиматум, вы считаете себя в состоянии войны с нами, и получаете то же самое еще и еще, пока не вбомбим вас в каменный век — или сразу садитесь за стол переговоров? Цель оправдывает средства — если посчитать число жертв таких ограниченных акций (причем все они не с нашей стороны), и потери в полномасштабной войне, подобной этой. И вот тут нам нужны англичане — даже новейшие В-29 не долетят с нашего побережья с возвратом, до большинства европейских столиц — но с британских островов легко достанут и до Урала. А может быть… если умники сделают Бомбу, это сразу решило бы проблему!

Я знал о программе, которыя позже стала известна всему миру под именем «проект Манхеттен». В ноябре 1943 он казался весьма далеким от завершения — неясно было, удастся ли сделать Бомбу вообще? А если удастся — то какова будет ее мощность? Стоимость? Масса и габариты? После неудачных экспериментов, и огромных затрат без видимого результата, даже у некоторых участников программы исчезала вера в успех — но отец всегда относился с огромным уважением к науке и техническому прогрессу, видя в них инструмент решения многих насущных задач.

— Если бы удалось сделать Бомбу, как обещали, мощностью в тысячи тонн тротила! Тогда, имея несколько эскадрилий бомбардировщиков, можно поставить на колени любую страну, заставить принять наши условия, а если нет, то принудить капитулировать в первый же день, без ужасов мясорубки Вердена или Сталинграда! И это превосходство чрезвычайно легко удерживать — просто объявив, что любой кто ведет работы по созданию этого бесчеловечного оружия, это враг человеческой цивилизации, готовящий новую мировую войну — а значит Америка не потерпит, и в случае непринятия нашего ультиматума, немедленно нанесет удар! Если мы получим Бомбу, то не будут нужны армии — достаточно иметь несколько эскадрилий в ключевых точках земного шара, чтобы при необходимости достать до любых координат! И полагаю, что тогда любой недовольный трижды подумает выступить против — с риском за это без всякого предупреждения получить Бомбу на один из своих городов! Я надеюсь, что умники сдержат обещание, дать результат хотя бы к сорок шестому!

Мы не знали тогда, что уже выпустили из бутылки джинна. Если верить русским, которые позже всегда будут твердить, что их атомная программа была ответом на наш «Манхеттен». Я часто спрашиваю себя, что было бы если отец узнал? Можно ли было избежать атомного противостояния, если убедить русских, что наше оружие не направлено против них? Знаю, что у отца были мысли относительно британцев, влившим в наш «Манхеттен» свою программу «Тьюб Эллой» — создать что-то вроде Объединенных миротворческих сил, кто единственно и будет распоряжаться этим ужасным оружием — с сохранением производства Бомб единственно в Америке, но с включением нескольких британских высших офицеров в состав штаба этих сил. Может быть, и можно было как-то договориться, скооперироваться с русскими, развеять их непонятное и фанатичное убеждение, что мы делали Бомбу исключительно против них. Но теперь бессмысленно рассуждать, могло ли быть иначе!

— Я не думаю, что будет много недовольных — сказал отец — мы же не собираемся никого грабить и убивать, для обывателя любой страны наш новый мир будет весьма комфортен. Ведь «хлеба и зрелищ» куда легче и приятнее, чем куда-то стремиться? А герои всегда в меньшинстве перед толпой. Вот зачем нужна демократия — толпой управлять гораздо легче. После ужасов этой войны, вряд ли европейцы и русские захотят великих свершений — если мы предложим им помощь, с условием, не затрагивающим интерес обывателя, а напротив, ему выгодным? Например, отменить воинскую повинность — да и вообще, отказаться от армии, кроме сугубо полицейских сил, доверив нам поддержание мирового порядка? Передать нам свою промышленность, свои финансы, свою науку — если мы сохраним рабочие места? Доверить нам место за штурвалом, самим взяв роль пассажиров — ведь так гораздо спокойнее, чем быть ответственными за что-то? Надеюсь, нам удастся превратить всех этих французов, германцев, русских, индусов в единую массу, электорат — наш электорат. И без всякого насилия с нашей стороны, и сопротивления с их — усмирять недовольное население, это не только дорого стоит, но и лишает нас рынка, «бунтовщики не покупают наш товар».