Миргород (сборник) - Николай Гоголь

"Я угощаю вас, паны-братья", так сказал Бульба: "не в честь того, что вы сделали меня своим атаманом, хотя как ни велика подобная честь, — не в честь также прощанья с братьями-товарищами: нет! в другое время прилично то и другое; не такая теперь перед нами минута. Перед нами дела великого поту и всей козацкой доблести. Итак, выпьем, товарищи, [[все] КАБ2] разом, [[все, сколько ни есть, выпьем] КАБ2] за святую православную веру: чтобы пришло наконец такое время, чтобы по всему свету разошлась и была везде одна святая вера и все, сколько ни есть бусурменов, все бы сделались христианами! Да за одним уже разом и за Сечь: чтобы долго она стояла на погибель всему бусурманству, чтобы с каждым годом выходили из нее молодцы один одного лучше, один одного краше! Да уже вместе выпьем и за нашу собственную славу: чтобы сказали внуки и сыны тех внуков, что были когда-то такие, которые не постыдили товарищества и не выдали своих. [Итак] Так за веру, пане-братове, разом, за веру!"

"За веру!" загомонели все стоявшие в ближних рядах густыми голосами. "За веру!" подхватили дальние. И всё, что ни было, и старое и молодое, выпило за веру.

"За Сичь!" сказал Тарас и высоко поднял над головою руку.

"За Сичь!" отдалося густо в передних рядах. "За Сичь!" сказали тихо старые, моргнувши седым усом; и встрепенувшись, как молодые соколы, повторили молодые: "За Сичь!" И слышало далече поле, как поминали козаки свою Сичь.

"Теперь последний глоток, и выпьем, товарищи, за славу и за всех христиан, какие живут на божьем свете!"

И выпили козаки последнее [[что оставалось] КАБ2] — весь глоток, какой оставался в ковшах, за славу и христиан. [Звучно повторялось старыми и молодыми голосами] И долго еще повторялось по всем рядам, промеж всеми куренями: "за славу и за христиан!" [Давно уже было пусто] Уже пусто было в ковшах, а всё еще стояли козаки, держа в руках их и не опуская [[заг<орелых?>]] мускулистых загорелых рук своих. [Вместо "Я угощаю вас… загорелых руг своих": "Прилично нам всем выпить, товарищи [в сей час], ибо не буднишний, а торжественный час сей. [Не так настроена душа] [Не на торжественное дело настроена душа] Прежде всего одно то, что я должен благодарить всё козачество за честь, которою почтили <меня>, выбравши в товарищи <атаманы?>. Другое то, <что> вы проводили своих товарищей [и в расставании должны], которых бог знает когда <приведется> видеть. Но <не> за первое и не за другое выпьем теперь, товарищи! Не в это время прилично то и другое вспомянуть. Выпьем все <за> святую православную веру, чтобы пришло наконец такое время, чтобы на всем <свете> была [православн<ая>] одна святая вера и [чтоб] все, сколько ни есть бусурменов и всяких нечистых [<познали бы> святую правду и поклонились бы перед нею] все познали бы наконец, все до одного, что такое святая правда. Так за веру, диты!" "За веру!" [все густо] крикнули все ближние густыми голосами. "За веру!" повторили дальние ряды. И всё, что ни стояло, в шапках и без шапок, и, седое и молодое, выпили за веру. "За Сечь, товарищи!" сказал Тарас, подняв вверх над головами [ковш] резной ковш. "За Сечь!" [посыпалось густое <1 нрзб.>] раздалось густо в передних <рядах> и "За Сечь" повторили, но тихо, старые, моргнувши седым усом. "За Сечь!" встрепенулись все молодые — и слышало далече поле как поминали козаки <Сечь>. "[Теперь же, паны браты, последний ковш и глоток всё что ни остается в остатке в ковшах наших! Выпьем за славу и за всех християн!" "За славу и за всех християн!" сказали козаки, выпив до дна ковши, и повторялось долго еще: "За славу и християн!"]. Теперь же, паны братья, последнее, что осталось в ковшах, за кого же выпьем? Выпьем за славу и за всех християн, какие живут на свете!" И козаки выпили последнее вино за всех християн, какие ни есть на свете. И долго повторялось в рядах: "За славу и християн!". Уже давно не осталось [ничего ни у кого] вина в ковшах, а всё еще стояли козаки, не покидая ковшей, а кто просто подняв жилистую богатырскую свою руку, и не сходили с своих мест: чувствовали они [все, что важная минута] <не дописано>. ЛБ3] Хоть весело глядели очи их всех, просиявшие вином, но сильно загадались они. Не о корысти и о военном прибытке теперь думали, не о том, кому посчастливится набрать червонцев, дорогого оружья, шитых кафтанов и черкесских коней, но загадалися они, как орлы, севшие на вершинах каменистых гор, с которых далеко видно расстилающееся беспредельно море с несущимися по нем, как мелкие птицы, галерами, кораблями и всякими судами и чуть мелькали тонкою чертою поморья с прибережными, как мошки городами и склоненными к низу лесами. Как орлы будто все они озирали вокруг себя мысленными очами всё поле и будущую, чернеющую вдали судьбу свою, гадая, что будет, будет всё поле с облогами и дорога покрыта торчащими их белыми костями, [[тучно покрывшись] КАБ2] щедро обмывшись козацкою их кровью и покрывшись разбитыми возами, расколотыми саблями и копьями. Далече раскинутся чубатые головы с перекрученными и запекшимися в крови чубами и [[красиво] КАБ2] запущенными к низу [[бравыми] КАБ2] лоснящими усами. Будут, налетев, орлы, выдирать и выдергивать из них козацкие очи. Но добро великое в таком широко и вольно разметавшемся смертном ночлеге. Не погибает ни одно великодушное дело, и не пропадет, как малая порошинка с ружейного дула, козацкая слава. Будет, будет бандурист с седою по грудь бородою, а, может, еще полный зрелого мужества, но белоголовый старец вещий духом, и скажет он про них свое густое, могучее слово. [Вместо "Уже пусто было… могучее слово": И загадалися все до одного в такую минуту. Знали козаки, что в чести их головы, что не корыстная добыча, золото и вина будут теперь, и что [ничего не добудут они для себя, но разве для [потомков] внуков и других поколений, потомков только разве добро будет], может быть из того дела, которое они принимают сами, может, только потомкам и внукам будет польза, и тяжела их судьба на веку сем. [Но чем тяжелее, тем славнее, и будут знать все потом] Но за то большая слава ждет, [как] всякого того, кто решится вытерпеть больше всех в жизни. И [будут дивиться] подивятся, как умели биться козаки и отстаивать [их дело] своего прав<а>. И какой-нибудь бандурист с седою, по грудь, святою бородою, скажет о них свое густое могущественное слово. ЛБ3 Не было тоски или какого уныния и чего другого подобного, что убивает дух козака; не о том была дума, в мгновение налетевшая на всех и обнявшая всех. Нет! Они загадалися, как орлы на вершинах каменистых, одна против другой стоящих гор, с которых далеко видно расстилающееся море с несущимися по нем [челнами], как мелкие птицы, галерами и судами и [теснящимися к прибережью лесами] и прибережные низкие, как черточки, земли с идущими лесами. Как будто озирали они вокруг поле и [грозную судьбу свою] нахмуренную, чернеющую вдали, судьбу, помыш<ляя>, [что не мало их чубастых голов уляжется по всем лощинам с закрученными и запекшимися в крови чубами] что, как снегом, уберется костьми их всё поле, умывшись козацкою кровью, покрывшись разбитыми возами, расколотыми саблями, копьями [что]. Далече раскинутся чубастые <головы> с перекрученными и запекшимися в крови их чубами. Будут, налетев, орлы выдалбливать и выдергивать из них козацкие <очи>; но что великое добро в их козацком [смертном], вольно [со всех <сторон>] раскинувшемся смертном ночлеге. Не погибнет славно отстоянное дело, не пропадет козацкая слава, как малая порошинка из ружейного дула. [Будут знать на Русской земле, как у нас любят братья своих братьев] Знать будут, что значит и товарищество-братство и русская воля. [Будет когда-нибудь] Пройдет бандурист с седою по грудь бородою, а, может быть, и зрелого мужества и белоголов<ый>, или иной старец, духом вещим одаренный, божьим гласом скажет он про них свое густое могучее слово. ЛБ3] И пойдет дыбом по всему свету о них слава, и всё, что ни народится потом, заговорит о них. Ибо далеко разносится могучее слово, будучи подобно гудящей колокольной меди, в которую много повергнул мастер дорогого чистого серебра, чтобы далече по всем городам и весям, лачугам и палатам разносился звон, сзывая равно всех на святую молитву. [Вместо "И пойдет… молитву": И все [поколения, что ни есть на свете, вдруг заговорят о них] что ни народятся потом люди, заговорят о них, ибо далеко разносится могущественное слово, будучи подобно гудящей колокольной меди, в которую много повергнул мастер дорогого чистого серебра, [чтобы далеко разносился могучий звон ее] чтобы далеко слышен звон был по городам, весям, палатам и лачугам, [потрясающий, могучий звон] величественный, могучий звон, потрясающий воздух и окрестности, сзывая равно всех за святую волю. ЛБ3 И пойдет дыбом по всему свету о них слава, и всё, что ни родится потом, загово< рит> <не дописано> ЛБ3]

X

<ГЛАВА IX ПО ОКОНЧАТЕЛЬНОМУ СЧЕТУ

Никто не узнал в городе, что половина запорожцев выступила в погоню за татарами. Видели с магистратской башни стоявшие часовые, что потянулась часть возов за лес; но подумали все, что [[сам<и>] КАБ2] козаки готовились сделать засаду; [[и] КАБ2] то<го> же мнения был и сам французский инженер. А между тем в городе стал оказываться значительный недостаток в съестных припасах. Слова кошевого оправдались. Казалось, по обычаю прошедших веков, войска, вступая в город, не слишком разочли, что им нужно и для них, и для граждан. На заре положили сделать вылазку, но довольно неудачно: половина была тут же перебита козаками, а половина прогнана в город ни с чем. При всем том вылазка доставила городу пользу: пользуясь ею, жиды узнали, бог знает, каким средством, что в таборе осталась только половина [[в<ойск?>] КАБ2] запорожских <войск?>, а другая половина пошла вовсе не в засаду, а в погоню за татарами. Это придало бодрость и всем, и полковникам вместе со всеми военными старшинами.