Дикарь - Екатерина Лесина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Зато источник нашелся.
— Черный, — сказал жрец, когда Ирграм поднял с кровати леопарда, сшитого из лоскутов настоящего меха.
— Это проклятье. Они чаще всего видятся черными, словно обгорелыми.
— Любимая игрушка.
Леопард в руках расползался. Лопались прогнившие нити, рассыпалась ткань, и драгоценный золотой глаз вывалился из глазницы. Зато из лопнувшего брюха на руку Ирграма упала пластина. Золото.
Тонкие дорожки рун.
И капля выгоревшей слезы Неба.
Кто-то действительно очень хотел убить эту девочку. А также остальных. Второй источник обнаружился на дне небольшого бассейна, в котором лежала, раскинув руки, очень красивая женщина. Её кожу покрывали алые пятна, но лицо оставалось нетронутым. Глаза и те уцелели. И женщина казалась спящей.
А лилия, которую она сжимала в руке, угольно-черная лилия, живой.
— Не стоит прикасаться, — Ирграм перехватил руку жреца. — Она и была источником.
— Это Теякапан, — жрец руку убрал и посмотрел вопросительно. — Любимая подруга Милинтики, которой было дозволено взойти на ложе Императора.
И навещать его дочь.
— Вы уверены?
— Взгляните на её руки. Не теми глазами, что вы смотрите, а так, как вы видели силу.
Жрец нахмурился.
— Я не всегда её вижу.
— Всегда. Но ваш разум привык полагаться на обычное зрение. Попробуйте закрыть глаза и сосредоточьтесь.
Он повиновался.
— Её руки, — воскликнул он спустя мгновенье. — У нее черные пальцы!
— Проклятье оставляет след на всех, кто коснулся его, — согласился Ирграм, выдохнув. Повезло, что парень из видящих. Все-таки подруга покойной жены императора.
Наложница.
Возможно, рассчитывавшая на нечто большее? Или она не знала о проклятьи?
Но зато понятно, почему убрали и остальных. Кто бы ни вручил ей игрушку, он позаботился, чтобы женщина замолчала.
— Почему она такая? — жрец то открывал, то закрывал глаза. Морщился. Переключаться было неприятно, но тут ничего не поделаешь. — Не как остальные?
— Потому что она их убила.
Но тоже не понятно. Этого проклятья хватило бы и на девочку. Зачем два? Одно «Черной крови», и второе — «Молчащего места». С другой стороны, девочка жива. И если от «Крови» её защитило «Зеркало», то как она уцелела, когда раскрылся проклятый цветок, который женщина сжимала в руке?
Ирграм потер лоб и честно сказал:
— Ничего не понимаю.
— Не только вы, — утешил его жрец.
Глава 22
Караван выходил через Западные ворота. Винченцо задумчиво проводил взглядом две белоснежные башни, оставшиеся с незапамятных времен. Они давно уже утратили истинное свое значение, превратившись в этаких молчаливых свидетелей прошлого. Однако ныне над башнями вздымалась туманная дымка силы.
Суетились внизу рабы и големы.
И стража молчаливо взирала на эту суету.
— Людей стало больше, — задумчиво произнесла Миара, выплюнув из окна вишневую косточку, что было, конечно, недостойно дочери высокого рода, но кто ж запретит?
Точно не Ульграх.
Винченцо поморщился.
Он так и не нашел в себе сил вернуться туда, где гремели барабаны. Говорили, что живых вовсе не нашлось, вернее, Совет решил, что слишком это опасно, оставлять зараженных.
Кроме Ульграха.
— Голова болит? — заботливо поинтересовалась сестрица и, откинувшись на подушки, уставилась мрачным взглядом. — Часто?
— Время от времени.
— Ты не говорил.
— А надо было?
— Винченцо, — это она произнесла с той непередаваемой интонацией, за которой читалось слишком многое. — Я волнуюсь.
— За меня?
— За свое сопровождение, — она приоткрыла полупрозрачную занавеску. — Если с тобой что-нибудь произойдет, отец может и передумать.
А она категорически не желает оставаться в городе.
И не она ли сократила названный срок? Тогда отец говорил о месяцах, но вдруг оказалось, что вовсе нет причин ждать, что погода стоит замечательная. Дороги просохли. Солнце светит. И звезды благоволят новым начинаниям.
На дороги и на звезды отцу было глубоко плевать.
Может, дело в письмах, которые ему доставляли из Благословенного города? Что-то там произошло, что-то настолько важное и серьезное, что караван собрали в два дня.
А Винченцо вручили свитки, дары и Миару, которая ныне притворялась юной и беззаботной.
— Все хорошо, — он заставил себя улыбнуться. — Еще немного, и мы отсюда выберемся.
— Конечно, — она перебралась на его половину и прижала ладошку ко лбу. Нахмурилась, прислушиваясь к чему-то. Даже стало страшно, вдруг да на самом деле услышит.
А Винченцо почти привык к барабанам.
И боль они причиняли редко, только когда он становился слишком уж неосторожен в мыслях.
— Странно, — произнесла она.
— Что-то не так?
— Я уже исправляла эти повреждения. Тонкие. А они снова. Ладно, сейчас будет легче. Вечером я уже нормально посмотрю, а то ведь качает.
И надула губки.
Экипаж и вправду покачивало, но не сказать, чтобы сильно. Но возражать Винченцо не стал, как и мешать размышлениям сестры, что вытянулась на лавке, пристроив голову у него на коленях. Она наматывала тонкие локоны на пальцы, и распускала, и снова наматывала. И человек, с Миарой незнакомый, мог бы решить, что занятие это совершенно пустое.
Этот блуждающий рассеянный взгляд.
Эта полуулыбка на губах.
Это мечтательное выражение лица. Ульграх не отказался бы и сам заглянуть в мысли. Но в то же время ему было страшновато. Как знать, что он там увидит?
Он прикрыл глаза.
Караван, выбравшись за пределы городских стен, прибавил скорости. Сквозь стенки экипажа доносились звуки: ржание лошадей, крики погонщиков, голоса людей и скрежет тяжелых повозок, которых, однако, было не так и много. Экипаж покачивался, и Винченцо заснул.
Во сне он вновь оказался там, где гремели барабаны. Теперь голоса их звучали ясно. Они перекрывали голос отца, что вдруг возник перед Винченцо. Отец кричал, потрясал кулаками, но впервые Винченцо был избавлен от необходимости слушать.
Вот отца сменил старший брат.
И средний.
— Это интересно, — сказал он и был услышан. Может оттого, что голос принадлежал вовсе не Алефу? Обличье поплыло, словно воск, и брат превратился в сестру.
— Очень интересно, — она улыбалась.
И от предвкушающей этой улыбки Ульграх очнулся.
— Что ты сказала? — спросил он, облизывая пересохшие губы.
— Что это очень интересно, — Миара вновь сидела на своем месте, обложившись подушками. — Ты только посмотри!
Она, позабыв о приличиях, вовсе прилипла к стеклу.
Ульграх посмотрел.
Ничего необычного. Город остался позади. Как долго он спал? Жаль, понять не выходит. Но солнце еще высоко, стало быть, не так и долго. Главное, дорога шла мимо деревни, весьма себе обыкновенной, но Миара столь жадно всматривалась в нее, что и Ульграх попытался увидеть, что же такого интересного в этих лачугах, скотине и людях, которые мало
