Лжедмитрий Второй, настоящий - Эдуард Успенский

Бучинский приготовил перо и начал записывать слова Дмитрия:

– «Надо бы тебе, Борис, душу твою, созданную по образу Божьему, в упорстве своем не осквернять. Ты ведь гибель готовишь ей. Разве ты не знаешь, что ты смертный человек?

Ты в противность воли Божьей украл у нас государство. Будучи правителем, ты лишил жизни многих людей. Убил многих горожан наших, приверженных к Романовым и Шуйским.

И вот, когда ты изгубил многих сильных вельмож, ты начал острить нож на нас, младенца.

Ты подговорил дьяка Михайлу Битяговского с Никитой Качаловым и Осипом Волоховым нас зарезать.

Ты думал, что заодно с ними и учитель мой, доктор Симеон, присланный тобой к нам. Но по его старанию мы были спасены от смерти…»

– Государь, но ведь Борис и сам все это хорошо знает.

– Дурак ты! Это же не на него пишется. Пока письмо к Борису попадет, его тысяча глаз прочитает. А мы еще копии по городам разошлем.

За окном послышался сильный шум.

– В чем дело? – спросил царевич.

– Двух монахов поймали, которые говорят, что тебя, государь, по Москве знают, – доложил капитан только что созданной роты охраны Дмитрия и Мнишека Альберт Скотницкий. – Они народ смущают. Говорят, что ты – Гришка Отрепьев.

В зале появились Ян Бучинский, Юрий Мнишек и еще несколько человек из Дмитриевой свиты.

– Что будем делать, государь? – спросил капитан. – Повесить их или привести сюда?

– Ни то и ни другое. Если их повесить, народ засмущается. Если их впустить, они немедленно во мне Гришку опознают. Их за этим и слали сюда.

– Как же быть? – спросил охранник.

– А вот как! – ответил Дмитрий. – Иваницкого ко мне! Немедленно!

Иваницкого немедленно отыскали.

– Иди, Мартин, переоденься в мое платье, – приказал Дмитрий. – Послужишь царевичем. И сядь вот здесь на скамье! Лицо поумнее сделай и попостней. Посмотрим, как наши монахи тебя опознают. Они же тебя на Москве видели.

Сам Дмитрий вышел из зала. Он пошел в свою комнату и повелел, чтобы ему помогли надеть латы и принесли соболью перевязь.

Все насторожились.

Наконец Иваницкий переоделся в рабочее царевичево платье и сел на скамье под образами.

Монахов ввели.

– Ну, – толкнул их вперед Скотницкий. – Кто перед вами? Отрепьев?

Монахи растерянно переглянулись.

– Нет. Не Отрепьев, – одновременно сказали они.

Свита царевича еще больше напряглась. Ловушка не сработала, мышеловка не захлопнулась.

Вдруг в зал твердым шагом вошел Дмитрий. Это был уже не тот человек, которого привыкли видеть в походе на лошади или у костра, не тот – простой и доступный любому. Вошел государь, молодой и жестокий, от одного жеста которого зависят судьбы сотен и тысяч людей.

– Так, может, аз есмь Отрепьев?! – сурово спросил он.

Монахи совсем сникли и оба бросились к царевичу в ноги.

– Государь! Государь! Прости нас! Бес попутал! Ты не Гришка, не Гришка ты!

– Убрать! – приказал царевич.

Монахов немедленно выволокли вон.

– Что с ними делать? – спросил Скотницкий.

– Передать их Богдану Сутупову. Пусть он их выпорет как следует и в город выпустит. Они теперь моему делу много пользы принесут.

Скотницкий вышел.

– Станислав, – обратился Дмитрий к секретарю. – Повели сыскать среди казаков и привести ко мне атамана – Герасима Евангелика.

– Для чего, государь?

– Он хорошо знает Отрепьева. Пусть он велит этого Гришку с Днепра сюда в войска прислать. Тогда вся эта путаница кончится. Больно часто мне этот беглый монах на пути встречается. Будем его с собой возить на телеге и всем показывать. А теперь продолжим…

Он снова начал диктовать:

«… По смерти брата нашего, которую ты, Борис, ускорил, начал ты подкупать большими деньгами убогих, хромых и слепых, которые повсюду кричали, чтобы ты был царем, что ты праведный и добрый. Когда ты воцарился, доброту твою узнали Романовы, Черкасские, Шуйские. Царя Симеона ты лишил зрения. Опомнись, правитель, и злостью своей не побуждай нас к большому гневу. Отдай нам наше, и мы тебе для Бога отпустим все твои вины и место спокойное назначим. Лучше тебе на этом свете что-нибудь претерпеть, чем в аду вечно гореть за столько душ, тобой погубленных…»

В этот день несколько гонцов выехало из стана Дмитрия в сторону Литвы. Причем не все они были отправлены царевичем.

Борис Федорович Годунов оглядывал бояр, рассаживающихся в Средней дворцовой палате. С того момента, как убили царевича, прошло тринадцать лет. Сколько же прежних фамилий осталось в Думе?

Нет Бельского, нет Щелкаловых, нет Черкасского, нет Клешнина. Пожалуй, кроме Федора Мстиславского и Василия Ивановича Шуйского, из прежних старших бояр нет никого.

Лишь эти двое уцелели. Один из-за крайней честности и простоты, другой из-за чрезвычайной хитрости и умения никогда не переступать дорогу.

Решали вопрос: слать войска против самозванца или не слать, и если слать, то как серьезно.

Сын Годунова Федор сидел рядом с отцом и делал заметки в большой царской кожаной книге.

Федор Иванович Мстиславский предлагал отнестись к противнику со всей опаской.

– Надо и стрельцов посылать, и ополчение готовить, – говорил он. – Много войска потребуется.

– А не дорого ли будет? Не слишком ли большая честь вору? – спросил Шуйский. – Можно и малыми силами обойтись. Нечего страну будоражить. И так казна пуста.

– За казну не беспокойся, – вмешался Борис.

– Я не верю в малую войну, – сказал Мстиславский. – Малые войны всегда большой бедой оборачиваются.

– А я верю, если с умом провести, – возразил Шуйский. – Надо послать малый отряд, но самый крепкий, с хорошим вооружением, скорый. Он захватит вора и привезет сюда в клетке.

– А если этот малый отряд разобьют или в крепости от него закроются? – спорил полководец Мстиславский. – Время-то против нас идет.

«Не против тебя, дурака, а против Бориса, – думал про себя Шуйский. – Молчал бы, не лез».

Спор шел между двумя старшими боярами: стратилатом и политиком. Другие члены совета помалкивали.

– Мы вот как сделаем, – решил Борис. – Брата твоего Дмитрия, Василий Иванович, с малым отрядом вперед вышлем. Пусть он в битву не втягивается. Пусть у тамошних воевод войско берет. Пусть соседние гарнизоны вместе соединяет.

Дежурный дьяк записывал распоряжения царя.

– А ты, Федор Иванович, – продолжил Борис, – при Москве большое ополчение собирай. Как оно готово будет, тоже выступишь. Ясно?

– Ясно, – оживились и прояснели бояре. Как легко стало дышать, когда решение принято.

– А раньше всех, с двумя тысячами конных и с припасами, следует выслать к границе Петра Басманова. Пусть Новгород-Северский укрепит. Это главный город в тех краях. Пока он стоит, все остальные стоять будут.

Когда совет был закончен, Борис вернул Мстиславского и сказал ему, не глядя в глаза:

– Ты, Федор Иванович, молодец, свое данное слово хорошо держишь. Я за тобой внимательно смотрю все эти годы.

– Чего там, Борис Федорович.

– Я тебе жениться запрещал, прости. Как вернешься, женись. Я за тебя даже готов дочь свою отдать, Ксению. Знаю, она тебе нравится.

И, не поднимая глаз, Борис ушел в свой кабинет. За ним вошел Федор.

– Государь, – сказал он, – хитрит Шуйский. Я тоже не верю в малую войну.

– Молодец, – коротко ответил Борис, не желая развивать разговор. – Астролога привезли, о котором я просил?

– Привезли. Здесь он, дожидается.

– Давай его сюда. И сам со мной побудь.

Четвертого ноября казачьи войска Дмитрия подступили к Чернигову.

– Сдавайтесь! А то от царевича пощады не будет.

В ответ на них со стен посыпались стрелы и стали стрелять пушки. Воевода Иван Татев не собирался сдавать город.

Тогда черниговцы решили сдать воеводу. Вооруженные горожане толпами стали окружать защитников, оттаскивать их от пушек и тащить их с городских стен.

Татев протрубил общий сбор и, сняв отряды со стен, занял городскую крепость. Пушки стали бить по казакам оттуда. И хорошо бить.

Возмущенные этим, казаки развернулись и повернули коней в пригород. Также они ринулись в город на улицы, непростреливаемые гарнизоном. Начался грабеж.

– Вот как вы относитесь к нашему государю! – кричали казаки, вытаскивая из богатых домов все ценное: ковры, оружие, дорогую одежду.

Как правило, пара дюжих казаков выволакивала из дома богатый хозяйский сундук, и все другие расхватывали кому что попадется. Если кто пытался возражать, поднималась сабля или плеть.

Из Чернигова к Дмитрию поскакали гонцы с жалобой на казаков. Дмитрий выслал отряд Скотницкого, нескольких атаманов и сотню поляков с угрозами и увещеваниями. Грабеж прекратился.

Основная армия Дмитрия срочно двинулась к городу, потому что ситуация с грабежом очень обеспокоила царевича.

Посовещавшись с Мнишеком, Жулицким и Дворжецким, Дмитрий еще в дороге продиктовал и выслал к казакам царский приказ вернуть награбленное, говоря, что, если это не будет сделано, он с польским войском придет и сам накажет грабителей.