До второго потопа - Дмитрий Дивеевский

Целью банкиров, владельцев ФРС, было вовсе не уничтожение на корню американкой промышленности и государственности, а всего лишь ослабление их для подчинения своей власти. Ослабление состоялось, теперь надо было быстро подчинять, а затем так же быстро восстанавливать государственную мощь. Занятые общественно полезными работами, американцы и не заметили, как быстро изменилась финансовая система страны. Едва придя к власти, Франклин объявил так называемые «банковские каникулы». Все финансовые учреждения были принудительно закрыты на одну неделю. Сделано это было вовсе не для «успокоения вкладчиков», а для того, чтобы ни один частный вкладчик не мог забрать свои сбережения. Потому что одновременно было объявлено об отмене золотого стандарта доллара. Тут же свет увидел президентский указ № 6102, гласивший: «Секция 2. Сим приказом все лица обязуются до мая месяца 1933 года сдать все золотые монеты, золотые слитки и золотые сертификаты – Федеральному резервному банку либо его филиалам или агентствам, являющимся представителями Федеральной резервной системы».

«Секция 9. Кто по своей воле нарушит приказ президента <…> либо какую-либо норму из него <…> будет подвергнут штрафу на сумму не более $10000 или, если это физическое лицо, то может быть подвергнуто тюремному заключению на срок не более чем на 10 лет, либо обоим наказаниям сразу».

Население обязывалось в течение одного месяца сдать все имевшееся у него золото в ФРС. Частное владение золотыми слитками и монетами, за исключением коллекционных, было объявлено незаконным. Взамен американцы получали бумажные доллары, которые отныне заменяли собой золото в качестве средства накопления. Тех, кто не хотел сдавать доллары и другую валюту в большевистском Петрограде, тащили в ЧК. Жителю демократической Америки образца 1933 года, не желавшему отдать накопленный драгметалл, грозил громадный штраф в $10000 или десять лет тюрьмы.

Грабеж своего собственного населения прошел безболезненно, ведь все средства массовой информации преподносили его как важную антикризисную меру. «Консолидация ресурсов страны необходима, чтобы вывести Америку из Депрессии», – говорил Франклин. Он отбирал золото у своего народа и свозил его в Форт Нокс, в государственное хранилище драгметаллов, где оно лежит по сей день.

Золотой стандарт был отменен сначала в Соединенных Штатах, потом повсеместно. «После Великой депрессии 1930-х годов золотой стандарт был отменен практически во всем мире»

Это значит, что мировая торговля была подготовлена к тому, чтобы в перспективе эра золота ушла в прошлое, а в нее хлынули американские бизнесмены с мешками зеленых бумажек, которые печатались в нужном для них количестве..

Как только золото в США было конфисковано, кризис в стране резко пошел на убыль. 1933 год – год официального окончания Великой депрессии. Кризис уходил из совершенно другой страны, чем та, в которую он пришел. Концентрация денег в руках небольшой группы лиц превосходила все, что когда-либо видело человечество. В одних руках находилась и финансы, и львиная доля промышленности, и средств массовой информации. В конце 1930-х годов всего один процент собственников владел двумя третями национального богатства страны. Джон Морган, к примеру, был фактическим основателем и владельцем не только банков, но и вполне «промышленных» сталелитейной «ЮЭс Стил», электрической «Дженерал Электрик» и других корпораций. Америка стала управляться небольшим клубом джентльменов, не желающих называть свои фамилии, но известных всему миру.

Закрытые клубы были благодарны Франклину за проделанную работу, и их поддержка на следующие выборы была гарантирована. Это было очень важно для него, потому что взаимопонимание с этими силами необходимо для достижения поставленных целей. А это очень тонкий момент. У финансистов имелось собственное представление о международной политике, которое не всегда совпадало с представлениями Рузвельта. По его глубокому убеждению, ими часто владела ослепленность групповыми интересами, которая могла дорого стоить Америке.

33

Виктор Уваров

Виктор очнулся от того, что кто-то похлопал его по щекам. Он открыл глаза и увидел молодое лицо с лиловыми синяками под глазами. Парень сказал:

– Вы не дышите совсем, я думал, Вы умерли. Испугался.

– Нет пока еще – с трудом ответил Виктор, осознавая, что все тело его наполняет боль.

– Какая страшная у Вас рука, давайте хоть чем-нибудь перевяжу.

Парень с натугой оторвал большой кусок от подола своей ситцевой рубашки и как мог, замотал сочащийся кровью обрубок руки Уварова.

– За что Вас так?

Виктор подумал, что парень, наверное, является подсадной уткой, хотя слишком уж молод. На вид лет семнадцать – восемнадцать.

– Ты сам-то как сюда попал?

– А меня одноклассник опознал. Мы вместе в школе учились. У меня отец чекист, его сюда командировали два года назад, он и нас с матерью перетащил. Ну я, конечно, активным комсомольцем был, то да се. А Шморгун меня на улице увидел и в крик…. Вот теперь допрашивают, мол, где отец, с кем связан, на кого работаешь.

– А где отец?

– Он на второй день погиб. Хотел к своим пробиться, да не пробился.

– А мать?

– Что с матерью, не знаю. Мы 22 июня в деревне были, хату там на лето снимали. Как бомбежка началась, она сестренку на руки и говорит, бежим в город. Там всего восемь верст было. Ну, побежали. Не одни мы бежали, еще народ был. На полпути самолеты напали, стали стрелять. Мы спрятались в кукурузе. Стрельба стояла страшная. Люди метались и я тоже. Да как-то мать потерял. После стал искать – нету. Везде убитые, раненые кричат, а их нету. Ну, думаю, если убежали, то на Гродно. Побежал и я. Но никого не догнал, и в квартире одного отца застал. Он уже из управления вернулся, говорит, его немцы заняли. Отец в гражданскую одежку оделся, мешок собрал и сказал, прощай Леша, буду к своим пробиваться. Слышишь, под городом пальба идет? Там наши части. Ночью туда пойду. В полночь обнялись мы с ним, и он ушел. А утром соседка тетка Люда приходит и говорит, твой отец на площади убитый лежит. Вот и все. Я пошел, посмотрел. Он.

– А что же ты потом делал?

– Убежал обратно в деревню и там батрачил. Работал за хлеб и картошку. А потом надоело, решил в Гродно вернуться. Вот и попался.

Виктор понял, что парень чистый и откинулся на нарах. Снова на него опустилась бредовая мгла. В бреду пришла Даша. Она светло улыбалась и что-то весело говорила ему. Он не слышал ее слов, но ему стало легче. Потом она исчезла, и возник Тиль, за спиной которого стояли палачи.

– Ты не выдержишь – улыбаясь, говорил Тиль. – Никто не выдержит таких мучений. Знаешь, почему они тебя так мучают? Потому что хотят, чтобы стал таким же, как они. Чтобы ты стал палачом. Ты выдашь своих товарищей, мы их убьем, и ты станешь палачом. Правильно? А ты их обязательно выдашь, потому что никто еще не молчал у этих зверей. Они звери ада. Они подручные Сатаны и они наслаждаются причиняемой болью.

– Ты тоже подручный Сатаны…

– Мне смешно с тобой говорить, красный апостол. Ты глуп, потому что готовишься к загробной жизни в смирении и покаянии. Смешно, смешно! Любая жизнь и земная и загробная дается для того чтобы жить, а не смиряться. Жить во весь размах своих чувств, своего стремления наслаждаться и повелевать. Я так проживу земную жизнь, а потом, когда настанет мой черед, перейду к Черному ангелу и буду также безумствовать в своих страстях. Безумствовать вечно!!!! Это ли не цель! Это ли не счастье?

– Ты забыл, что Творец твоих безумств не примет. За все ответишь. Будешь вечно выть, как попавшийся в капан шакал.

– Нет, не буду. А ты у меня повоешь еще на этом свете. Вот они – мои подручные. Они идут к тебе.

Тиль исчезал, и на смену ему появлялось лицо Михаила. Оно было мокрым от слез.

– Помилуй меня, помилуй, – тихо сипел он через разбитые синие губы. – Я не смог… Они раскаленный шкворень мне в зад… Я выдал адрес.

– Как ты попался?

– Хотел завербовать знакомого полицая. Думал, он свой… Намекнул, что нужна помощь нашим. На следующий день меня схватили. Стали пытать. Прости меня…Я не смог…

Лицо «Термита» исчезало, и сознание погружалось в кромешную тьму.

34

Настя

Осень 1942

Три часа на отдых – все, что могла предоставить Насте начальник полевого госпиталя капитан медицинской службы Сомова. Сама она спала еще меньше и была похожа на тень.

– Ложись, Настенька, пока не рассвело. Через три часа фашисты прилетят.

Настя добрела до своего топчана в подвале бывшей средней школы и упала на тюфяк. Тело гудело от усталости, голова кружилась, к горлу подкатывала тошнота. Она почти сутки простояла у операционного стола, помогая врачам оперировать. Запахи крови, хлороформа, карболки действовали на нее удушающе. Второй месяц Настя служила медсестрой в госпитале, прибыв в Сталинград после курсов во Владимире. По разнарядке ей предстояло пойти санинструктором на передовую, но когда начальник медчасти полка увидел тонюсенькую как былинка девочку, он махнул рукой и сказал: