Актриса - Салли Боумен

— Изумительная книга, — он поднял голову и взглянул на Жислен. — Каждое лето перечитываю. Сколько успеваю и если успеваю. В молодости моим самым любимым чтением было стендалевское «Красное и черное», ну еще «Воспитание чувств», до сих пор обожаю эти романы. Но теперь, когда я далеко не юноша, — он вздохнул, — а, как говорится, мужчина средних лет, меня тянет на Пруста.

— А что, английских романов вы не читаете? — довольно ехидно спросила Жислен.

— В общем, нет, — признался Кристиан, — по собственной воле не читаю.

Он с озабоченным видом принялся искать нужную страницу. Пока утонченный Кристиан пролистывал книгу, Жислен заметила, что у него имеется малоприятная привычка загибать уголки, не поздоровилось и этому зачитанному томику Пруста. Жислен поджала губы: сама она читала редко, но никогда не позволяла себе так варварски обращаться с книгами.

— Прочел уже «По направлению к Свану», — он поднял взгляд на Жислен. — Теперь добрался до «Девушек в цвету»… Бальбек… Альбертина…

— Скажите, пожалуйста!

— Пруст тонко понимает природу любви, верно? — И опять он посмотрел на Жислен неприятным взглядом, от которого ей стало не по себе. — Так где же я остановился? Ага, нашел. Кстати, замечательное место — вы наверняка его помните. Вот послушайте.

Откашлявшись, он затянул неестественно высоким тягучим голосом (Жислен терпеть не могла этой его манерности):

— «Давным-давно, еще на Елисейских полях, я догадался…» — нет, не здесь, следующий абзац, да — «…когда мы влюбляемся в женщину, мы всего лишь проецируем на нее состояние своей души, и главное не в том, насколько данная женщина достойна нашего поклонения, а в силе этого состояния…»

Чуть помолчав, он улыбнулся.

— Там дальше много чего написано, но в этом суть, вы не согласны? Читая эти строки, я частенько вспоминаю Эдуарда, только никогда ему в этом не признаюсь.

Жислен ответила ему холодно-настороженным взглядом. Она чувствовала, Кристиан намекает на что-то, о чем ей совсем не хотелось бы услышать.

— Ваш Пруст не слишком лестно отзывается о женщинах, — произнесла, помедлив, Жислен. — Но его мысль можно повернуть и по-другому. Женщины проецируют на мужчин все свои мечты и представления о жизни… — Она с невольным презрением подумала вдруг о Луизе.

— В самом деле? — На лице Кристиана мелькнула улыбка. — Я и не предполагал. Вам, конечно, лучше знать. Я-то никогда не мнил себя знатоком женщин.

С этими словами он, облегченно вздохнув, снова уставился в книжку и затих. Жислен, страшно раздосадованная, сидела рядом, гадая, на что же он намекал… ведь намекал? Она нервно зашелестела журналом. Выкурила сигарету, потом вторую. В конце концов, не выдержав, ушла, даже не сказав ему «спокойной ночи».

Она вошла в свою комнату, но разве она могла уснуть? После такого-то денечка! Одна сцена мучительней другой всплывали в ее памяти. Эдуард на берегу с Кларой, какую жестокую ревность ощутила она, увидев их вдвоем. Выволочка от Луизы, с издевательскими ее замечаниями — как же ей хотелось заткнуть рот этой ведьме, что-что, а постоять за себя она бы сумела… если бы рядом не было Эдуарда.

Мечась из угла в угол по комнате, Жислен вдруг поняла: если сегодня же, пока она еще не уехала, она не увидит Эдуарда, то сойдет с ума. Только бы побыть с ним рядом, услышать его голос, больше ей ничего не надо, уговаривала она себя, хотя воображение безжалостно увлекало ее дальше… Что же его все-таки мучает? Он ведь места себе на находит, совсем как она сама. Она чувствовала, что он переживает какой-то кризис, борется с собой; его нервозность и замкнутость напоминали ей обманчивое затишье перед грозой — нет, причина не в Луизе и не в махинациях де Бельфора…

Стоп, стоп. Луиза и де Бельфор. Прекрасный повод для разговора. В сложившихся обстоятельствах она вполне может им воспользоваться, и ее участливость не покажется неестественной.

Я больше так не могу, подумала Жислен. Не могу. В Париже, возможно, придется выжидать долгие недели, когда представится случай поговорить с ним. Нет, сейчас! Сегодня же.

По террасе, окаймляющей весь дом, она нерешительно двинулась в сторону комнаты Эдуарда. Ей припомнился давний-предавний случай. Ей было тогда пятнадцать: неуклюжий переросток с угловатыми плечами… Она была приглашена в Сен-Клу, прием устраивали в саду. Тысяча девятьсот тридцатый год. Она вспомнила, как Ксавье де Шавиньи вел под руку свою знаменитую жену, в чудном платье от «Шанель», хрупкую, изящную — очаровательную, совсем не похожую на саму Жислен, но как же ей хотелось быть именно такой! Она следила за ними через разделявший их газон: Луиза подняла голову и что-то сказала мужу. Он улыбнулся, обнял ее за талию — они не знали, что за ними наблюдают, — а потом ладонь его неспешно соскользнула к ложбинке между бедер и задержалась там. На одну секунду. Короткий миг — и они уже снова чинно шли по дорожке.

Этот интимный жест, его обыденность заставили Жислен вдруг остро ощутить свою женскую суть. Она мало что знала и понимала тогда в подобных вещах. Но смысл этого жеста поняла точно: ее собственное тело мгновенно откликнулось на него мучительной истомой. Она возжелала Ксавье де Шавиньи, всем сердцем, каждой клеточкой своего мозга, эта тайная страсть владела ею до самого замужества, потом все прошло само собой.

Тридцать два года минуло с того дня, почему же ее не оставляет чувство, будто сейчас, нарядившись в алое платье, замирая от робости, она идет по этой террасе на свидание, о котором ей мечталось в пятнадцать лет?

Комната Эдуарда располагалась в другой стороне виллы. Вот его окно, такое же, как и в ее спальне, — до пола. Наружные ставни были отворены, но внутренние прикрыты, хотя и неплотно, наверное, чтобы на свет не летела мошкара, потому что шторы задернуты не были.

В нескольких шагах от окна она остановилась. На большее храбрости не хватило. Что это она, в самом деле… бродит по темному дому, собирается ломиться к Эдуарду в комнату…

Она простояла, выжидая, минут пятнадцать. Никто не появился. Она начала зябнуть в своем шелковом платьице. Но вот на жалюзи возник чей-то силуэт, и она решилась — почти решилась, сейчас она окликнет его, но услышала, как он что-то спрашивает, и в ответ — голос Кристиана. Робость сразу улетучилась: она осторожно подошла к окну и прислушалась.

Тем временем в комнате происходило следующее. В дверном проеме возник Кристиан с Прустом под мышкой. Эдуард сидел за столом, заваленным бумагами, к которым он, совершенно очевидно, не прикасался.

Пробежавшись взглядом по нетронутым стопкам бумаг, Кристиан посмотрел на друга. Покачал головой.