Невидимый огонь - Регина Эзера

— Монах?! — переспросила Мелания и пустила громкий смешок. — Юбочник он и кобель, вот кто он, и притом высшей марки! Бабы липнут к нему, точно он медом мазанный, хотя ничего в нем такого нет — ни красоты особой, ни стати, правда? А как раз на этот крючок женский пол и клюет. Ничего вроде бы и нет, а забудешь осторожность, и готово дело — попалась! И сама не знает, как оно случилось, получилось.

Мелания отпила еще немного и опять про себя засмеялась.

«Юбочник и кобель…»

Наголо бритая голова, тросточка и полсотни лет, если не больше (ну старик, ну песок сыплется!), — все это складывалось в какую-то непристойную картину, и Джемма подумала, что усмешка у Войцеховского не надменная, а скорее сальная, похотливая и такие дядечки, как он, любят поглазеть на ножки молодых девчат. Аэлита, видно, дала ему от ворот поворот, потому он и разъярился! Ну, если так, и ее наверняка ждет та же участь…

— У него есть незаконный сын. Петером звать, — уже хмелея, с удовольствием выкладывала Мелания, листая жизнь Войцеховского, как любитель искусства — альбом репродукций. — Во время войны, говорят, у него была краля в Германии, баронесса какая-то, что ли. А жена его Марта через него утопилась в ванне.

— В ванне? Какой ужас! — выдохнула Джемма.

— Да… На магнитофоне даже — и там у него записаны женские шаги.

— Правда?

— Ага. Как-то раз не закрыл он дверь. В сенях слышу вдруг: ходят! Тук-тук-тук-тук… Шаги, И на высоких каблуках. Зашла. Магнитофон крутится. А он сидит рядом слушает — и такой грустный… Увидал меня, быстро встал и ощетинился весь, как будто я тишком… нарочно… Нерон, собака-то, и то ему дороже, чем я… А я все равно его люблю — старого, хромого козла со всеми его причудами и выкрутасами. — Мелания обвела нежным, размякшим взглядом серые стены кухоньки. — У меня нет другого дома, только этот — ветучасток. Войцеховский мне все равно как родной брат. Даже писем никто мне не шлет. Разве что когда на праздник пустит открытку Аэлита. Поздравит, вспомнит, как мы вместе вечеряли, как пили бальзам, раскладывали пасьянс и вдвоем играли в шестьдесят шесть, как читали стихи…

— Вы и стихи читали?

— Удивляется! У меня их целая тетрадь.

— Свои или списанные?

— Всякие.

Джемма впервые видела живого человека, который писал стихи, и этим человеком была усатая Мелания с Мургальского ветеринарного участка!

— Почитайте и мне что-нибудь.

— Можно, — согласилась Мелания и, хотя вряд ли была настроена читать в эту минуту, все же принесла из комнаты общую тетрадь в пестрой обложке. Раскрыла и полистала, не зная, на чем остановить свой выбор, откашлялась и уже было открыла рот, однако передумала и принялась листать дальше, пока, видимо, не нашла что-то подходящее.

— Ну ладно, слушай. Раз напросилась, пеняй на себя!

И продекламировала:

Когда б мне три желания СудьбаИсполнила за век, что мною прожит…

Мелания читала слегка торжественным, не очень натуральным голосом, каким, должно быть, по ее мнению, надо декламировать стихи; от водки и печного жара на лбу ее блестели капли пота, а губы лоснились от жирных блинов.

«Желанье первое, — сказал бы я, — ты…Второе — тоже ты…И третье — тоже…»

И подняла глаза на Джемму.

— Все?

— Все. Не обессудь.

— Да это вовсе и не так плохо, — сказала Джемма. — В журналах печатают…

— …и того хуже, да? — закончила за нее Мелания и усмехнулась. — Мои небось тоже печатали. И не один раз. Певчей Птицей подписывалась. И такая петрушка получилась — меня даже в Ригу пригласили, во как! Молодых писателей туда нагнали — так чтоб и я, значит, участвовала. Судили-рядили так и сяк, все ж под конец отставили. Стара я, говорят, была бы моложе… «Была б я моложе, — это я им, — я бы парней охмуряла, а не сидела — стишки кропала». Смеются. Бедовая, мол, я старуха, а все же их чтоб не забывала. Да разве забудешь. Такую потеху буду помнить до самой смерти. Ну, по единой! — весело провозгласила Мелания и вновь пропустила рюмочку без задержки.

— Почитайте еще что-нибудь!

Но Мелании читать расхотелось.

— А ну их. — Она захлопнула тетрадь и предложила: — Хочешь, научу тебя раскладывать пасьянс?

А Джемме не хотелось заводиться с пасьянсом.

— В другой раз, тетя Мелания.

— Как знаешь, но ничего хитрого тут нет, вот увидишь.

— Может быть, — согласилась Джемма и зевнула.

— Ну, закрываем лавочку? — нехотя проговорила Мелания, втайне мечтая еще посидеть, однако девчонка — что сделаешь — валится с ног. — Иди на боковую. Утром разбужу.

Но Джемма достала из чемодана будильник, завела обе пружины — ход и звонок, положила в изголовье, и тиканье заполнило тишину. Комнатушка была маленькая, но довольно чистая, на столе стояла ваза с еловыми ветками, на стене висела картина под стеклом — сладенький пейзаж с закатным облаком, похожим на омлет. Все было прибрано, чисто и опрятно, и Джемма чуть ли не устыдилась флакончика «Примы» — аэрозоля от клопов, который захватила на всякий случай. И все же, прежде чем лечь в постель, она сдвинула картину в сторону, чтобы проверить, нет ли под ней подозрительных крапин. Но репродукция скрывала лишь расплывшийся потек на стене, какие часто бывают в старых каменных домах.

Она погасила свет и легла. От перемены обстановки, от впечатлений и беспокойства — как у нее все сложится и, может быть, от выпитой водки ее слегка била нервная дрожь. Но часы в изголовье тикали успокоительно и привычно: тук-тук-тук…

…у него записаны женские шаги…

Джемма посмотрела в окно — все еще идет снег? Сквозь марлевую занавеску не разглядеть — вроде бы да, а может и нет.

…у него есть незаконный сын… жена из-за него утопилась в ванне…

«Желанье первое, — сказала бы я, — ты… Второе — тоже ты… И третье — тоже…» — вдруг вспомнила Джемма почему-то с грустью, а перед глазами у нее беззвучно мефистофельски смеялся Феликс Войцеховский.

Прежде чем сесть в газик, она немного помедлила, будто раздумывая, лезть ли ей на заднее сиденье и там устроиться, или сесть рядом с Войцеховским, где освободилось место, поскольку Мелания час назад уехала в Мургале на казенной машине. Коротким жестом он указал на место рядом с собой.

— Прошу.

И Джемма села.

Был довольно поздний час заката, небо высилось малиновое, и тени ложились фиолетовые. Пейзаж был акварельно-чистый, с плавным переходом тонов и красок, как бывает лишь ранней весной. Вчерашняя метелица и впрямь не задержала, не нарушила череды времен года. Одного солнечного дня оказалось достаточно, чтобы все встало на свое место.

«Хороший день», — подумал Войцеховский в тихом согласии с самим собой.

Он вел газик не спеша, притормаживая у луж и объезжая, где только можно, хляби, и с удовольствием ощущал в руках маленький послушный драндулет. Дым в стеклянно-чистое небо уходил стоймя, как от свечей, возвещая ясную погоду, — люди готовили ужин и парили свиньям картошку. После сумбурного и яркого, до рези в глазах слепящего дня вечер дышал безмятежно и сонно…

Он вспомнил о присутствии Джеммы и скосил глаза в ее сторону — зевает. Ну, в первый-то раз любое дело легко не дается. А брать кровь на анализ… на практике эта процедура, надо полагать, выглядела несколько иначе, чем на уроках в техникуме и на таблицах, — так же, как в жизни, от теории будет отличаться, девочка, и многое другое. Опыта у нее, естественно, пока никакого, а вообще-то… Ну, время покажет, не будем торопиться с выводами. Пусть ее позевает. В каком-то смысле это предпочтительней болтовни. Да и о чем бы они стали говорить? Глубокомысленно обсуждать — какие проблемы? Развлекать друг друга констатацией status quo или разговорами о погоде? Трепаться об общих знакомых или рассуждать на вечные темы — вести, так сказать, светский разговор?..

Встречная легковушка коротким гудком приветствовала Войцеховского, и он, узнав «Запорожец» Каспарсона, ответил на приветствие, помигав фарами, хотя до того ехал, не включая света, как всегда до последнего оттягивая этот момент, чтобы дольше побыть в синем сумраке вечера.

Возвращаясь домой и сидя за рулем газика, Войцеховский всегда пребывал на зыбкой грани между стрессом и спокойствием, напряжением и расслабленностью — как бегун, разорвавший финишную ленту, когда все уже кончено, а инерция все несет его тело вперед…

На дорогу, чуть не перед носом машины, вымахал заяц, и Войцеховский автоматически нажал тормозную педаль, надавив одновременно пальцем кнопку сигнала. Газик вздрогнул, подпрыгнул и, взметнув два огромных водяных веера, с шумом врезался в большую лужу. От резкого торможения Джемму толкнуло вперед так внезапно и сильно, что она чуть не стукнулась лбом в ветровое стекло. Задремала, что ли? Или вообще с замедленной реакцией? Интересно, как она водит машину? Сами по себе «права» еще ничего не значат.