Убийство царской семьи и членов дома Романовых на Урале. Часть II - М. Дитерихс

Так, еще в самом начале ареста, к коменданту дворца явился какой-то неизвестный господин в полковничьей форме, назвавшийся Масловским, и предъявил письменное требование Петроградского исполнительного комитета совета с. и р. депутатов. Требование было подписано членом Государственной думы Чхеидзе и имело надлежащую печать. В нем указывалось, что комендант должен оказать всяческое содействие предъявителю требования для выполнения последним возложенного на него исполнительным комитетом поручения. Называвший себя Масловским заявил, что по поручению Исполнительного Комитета он должен сейчас же взять Государя и доставить Его в Петропавловскую крепость. Полковник Кобылинский категорически заявил Масловскому, что допустить этого он не может. Тогда Масловский сказал:

«Ну, полковник, знайте, что кровь, которая сейчас прольется, падет на Вашу голову».

«Ну, что же делать! Падет так падет, но исполнить не могу», - ответил Кобылинский.

Масловский, озлобленный, вышел, но не уехал, а отправился все-таки во дворец. Там его встретил командир 1-го полка капитан Аксюта, которому он предъявил свои бумаги Исполнительного Комитета. Однако заметив, что Аксюта встретил его не особенно дружелюбно, а к бумагам его отнесся с подозрением, он не решился уже повторить ему о цели своей командировки, которую указал Кобылинскому, а заявил, что он желает лишь увидеть своими глазами, здесь ли Государь. Тогда капитан Аксюта обыскал карманы полковника Масловского и, убедившись, что при нем нет никакого оружия, показал ему Государя, проходившего в это время в конце коридора, так, что Масловский Государя видел, но Государь показа не заметил.

После этого осмотра Масловский отправился в местный совдеп и там пытался агитировать среди представителей охраны, но, к счастью, в этот раз наткнулся на более рассудительных солдат 4-го полка, которые охладили его заявлением, что охрана исполняет приказания только Временного правительства.

Были попытки подобных озлобленных углубителей революции действовать и извне, подстрекая к эксцессам против Царской Семьи вообще солдат гарнизона и местный пролетариат. Обыкновенно во время прогулок или работ Государя и Детей в парке вокруг ограды собирался разный любопытный, праздный люд, чтобы поглазеть издали на Августейших Узников. Нормально толпа смотрела, делала свои замечания, делилась между собою мыслями и впечатлениями, совершенно не повышая голоса, не хулиганничая и не стремясь, чтобы ее слова долетали до Арестованных. К этому через некоторое время все привыкли и присутствие толпы не вызывало ни у кого беспокойства. Но однажды, когда Государь рубил на прудке лед, толпа за решеткой как-то сильно возросла, и из ее среды стали раздаваться отдельные выкрики в виде угроз по адресу продолжавшего работать Царя. В толпе появились шныряющие типы, старавшиеся незаметно перебегать от одной группы собравшихся «товарищей» к другой и подстрекавшие их на производство насилия над Государем. Постепенно шум в толпе разрастался, и отдельные элементы наиболее хулиганского вида стали лезть на ограду, пытаясь проникнуть в парк. Хотя большая часть толпы, по-видимому, не примыкала к демонстрантам и агитаторам, тем не менее охрана, всегда сопровождавшая Арестованных на прогулке, всполошилась и поспешила к ограде, где, угрожая штыками и прикладами, стала сгонять чрезмерно разгорячившихся «товарищей» с ограды. Возбужденных агитаторами лиц было однако такое значительное количество, что комендант, из опасения осложнений и не вполне уверенный за стойкость и повиновение ему охраны, просил Государя уйти с прудка, расположенного слишком близко к ограде. Тогда только Государь повернулся к толпе и, окинув ее спокойным взором, ответил:

«Я не боюсь их. Эти честные люди Меня совсем не стесняют».

Но комендант настаивал, и тогда Государь, не желая причинять лишней заботы Его охране, покорился и ушел.

По свидетельству присутствовавшего при этом инциденте прапорщика Мунделя, «товарищи» из толпы ругались главным образом за чечевицу, которую тогда, за недостатком других круп, выдавали войскам и к которой солдаты еще не привыкли. Других особо выделявшихся настойчивостью крика заявлений как будто и не было, а если и были угрозы другого характера, то из-за первого главного требования они резко не выделялись, почему он, Мундель, их и не разобрал.

Последствием этого эпизода было то, что район прогулок Царской Семьи в парке был ограничен, дабы Их не было видно с улицы.

Что же касается до хулиганских грабительских эпизодов внутреннего характера, т. е. производившихся солдатами охраны, то свидетели отмечают следующие характерные поступки, сохранившиеся в их памяти.

Группа солдат 2-го полка, подзуживаемая прапорщиками Ерыничем и Домодзянцем, не зная к чему придраться, изыскивала под разными серьезными якобы предлогами случая причинить какую-либо неприятность членам Царской Семьи. Так, однажды они увидели в руках Наследника Цесаревича маленькое игрушечное ружье. Это была уменьшенная винтовка - модель, сделанная специально для Алексея Николаевича Тульским ружейным заводом как игрушка. Она была совершенно безопасна, так как, чтобы стрелять из нее, надо было изготовить совершенно особые патроны, которых не было. Солдаты потребовали отобрания у Цесаревича винтовки под предлогом воспрещения Арестованным иметь при себе оружие. Тщетно дежурный офицер доказывал им нелепость их требования, однако чтобы избежать насилия, к которому, видимо, эти типы были вполне подготовлены, он взял у Алексея Николаевича ружье и передал его полковнику Кобылинскому, а последний потом по частям постепенно возвратил ее обратно Наследнику.

Был случай, что один солдат того же 2-го полка проник в коридор, где стоял сундук с некоторыми вещами, принадлежавшими Государыне. Так как это было в ранние часы и никто еще не вставал, то солдату удалось взломать штыком замок и похитить из сундука несколько пледов. Хотел он похитить еще и сапоги Ее Величества, но не справился с колодками и сапоги оставил.

Другой солдат, стоя в парке на часах, увидел пасшихся в саду прирученных диких коз, принадлежавших Детям Царской Семьи. Желая ли причинить Им неприятность или желая просто поживиться, он пристрелил одну козу, и когда сменился, унес ее с собой. Об этом случае начальство производило дознание, однако таковое не помешало на следующий же день другому часовому пристрелить вторую козу и тоже унести ее с собой.

Был случай, что целая группа солдат забралась на половину Наследника Цесаревича и стала взламывать комнатный ледник. Бывало, просто кто-нибудь из солдат, случайно проходя коридорами дворца, тащил какую-нибудь вещь, попадавшуюся ему на глаза.

Словом, таких мелких, чисто хулиганских или грабительских случаев было достаточно, и все они оставались безнаказанными, так как солдатские комитеты уже тогда прикрывали такие проступки солдат «демократическими» понятиями, что вещи во дворце - «их достояние», и начальство ничего не могло поделать с разнузданностью людей, не сдерживавшейся больше ни формами, ни авторитетом власти. Тем не менее перечисленными случаями исчерпываются все те более выдающиеся эпизоды, запечатлевшиеся в памяти свидетелей, которые позволяют вывести заключение об отсутствии со стороны солдат охраны какой-либо особой враждебности к Царской Семье, как к таковой, общая же распущенность масс, в особенности в первое время революции, являлась нормальным явлением повсеместно. Грязный, немытый, непричесанный вид, небрежно одетая одежда, шныряние без толку из конца в конец, бесконечное лущение подсолнуха, валяние кучами по углам, под заборами и под деревьями, конечно, по сравнению с предыдущим временем казалось чудовищным, но этим выражалось вообще «сознательное» отношение к переживавшимся событиям, а не специально к Августейшим Узникам.

С течением времени, по мере того как офицеры и солдаты охраны, присматриваясь к Царской Семье, получили возможность вынести свое впечатление о простом образе жизни Семьи, о доброжелательном и сердечном отношении к ним же, к охранникам, настроение массы лично к Арестованным начало постепенно изменяться и отдельные революционные выходки и хулиганские поступки стали проявляться все реже и реже. Офицеры и солдаты с любопытством, перешедшим затем постепенно в интерес, присматривались к этим людям, так далеко и недосягаемо стоявшим от них раньше. Постепенно исчезала групповая обособленность солдат, угрюмость их тупого созерцания; подтянулись постепенно и офицеры, как-то сразу перестали бродить среди гуляющих, отошли в сторонку и голоса в беседах приняли нормальную силу и тембр. Царь и Его Семья предстали перед ними совершенно в ином освещении, чем представлялись Они им раньше, чем рассказывалось на улице, в городке, на митингах и собраниях, чем вообще обрисовывались Они вне дворца, вне парка, вне Их собственной жизни.