Экипаж. Предельный угол атаки - Андрей Орлов

– Та понятно уже. – Вакуленко махнул рукой и побрел к своим любимым вещам.

– А это уже без меня было, – буркнул Марик. – Но Самоходов – еще один чинуша из аппарата – рассказывал, что притащил Чириков с двумя помощниками талибам этот миллион, так они с ним даже разговаривать не стали. Старший у них, белобородый такой, в очках, как только узнал, что выкуп привезли не весь, просто встал и ушел. Типа оскорбился. А потом переводчик заявил, что если через пять минут россияне не удалятся, то их расстреляют. Так они знаете как понеслись! А Чириков – впереди всех.

– И что теперь? – спросил Витька. – Неужели нет управы? Не могу поверить. Ведь сам говоришь, по заводам собирали, по конторам!

– Нет управы! – Марик помотал головой. – Чириков доложит Шаймиеву, что отдал талибам все три миллиона, то есть миссию свою выполнил безукоризненно, а все остальное – наветы злопыхателей. А талибы, мол, заявили: утром деньги, вечером стулья. Ну, вы понимаете. Они и деньги забрали, и обязательства по соглашению не выполнили. Что с них взять? Восточное коварство. Ну, ничего, ребята, мы с этим гадом еще разберемся.

На следующее утро Карпатов в сопровождении переводчика убыл на работу, а взорам озадаченных летчиков предстала необычная картина. Серега вынес из казармы несколько полусгнивших досок, бросил их вблизи колодца, начал яростно молоть в труху, сгреб в кучку. Потом он разорвал какой-то бестселлер, всунул несколько листков под дровяную горку и поджег. С третьей попытки костер разгорелся. Серега уселся рядом с ним и пристально уставился на огонь.

– У нас пикник? – не понял Витька. – А где баран?

– Эх, сейчас бы барбекю с пивасиком, – мечтательно протянул Глотов.

Пилоты подошли поближе. Серега не шевелился, смотрел на огонь, олицетворяя просветленное буддийское спокойствие.

– Замерз, чи шо? – не понял Вакуленко.

– Откуда у тебя спички? – спросил Глотов.

– Нет у меня спичек, – огрызнулся Серега. – У Карпатова зажигалку свистнул.

Летчики уселись в кружок вокруг костра, стали внимательно смотреть на Серегу. Насторожилась охрана. Двое бородачей возникли на гребне забора, переложили поближе автоматы. В калитке объявился еще один, нахмуренный, немного растерянный. Инструкциями о том, что делать в случае, если русские доберутся до огня, который детям не игрушка, охрану не снабдили.

– Серега, ты тюрьму поджечь собрался? – осторожно поинтересовался Витька. – А где мы жить будем? В дымоходе?

– Нет. – Серега покачал головой.

– А чего тогда?

– Вдохновения набираюсь.

Костер прогорел. Серега аккуратно сгреб в кучку угольки, оставил их в покое и побрел в дом. Арестанты переглянулись и потянулись за ним.

Утром следующего дня взорам летчиков, высыпавших на крыльцо, предстало удивительное художественное творение. Художником Серега не являлся ни разу, у него и почерк-то был такой, словно он в аптеке работал. То, что он намалевал углем на стене здания, меньше всего походило на человеческий кулак с отставленным средним пальцем. Зато надпись под рисунком, сделанная аршинными буквами, наглядно извещала, куда Серега отправлял тюремщиков совместно с их руководством, и с лихвой компенсировала художественные огрехи вышеописанной картины. Сам же Серега, скабрезно похмыкивая, отмывал у колодца испачканные руки.

– Айвазовский, – уважительно сказал Витька.

– Нет, скорее Малевич, – поправил Глотов.

– Вот-вот, – поддержал Витька. – От слова «малевать». И где он такому научился?

– Идиот! – возмутился Карпатов. – Мало того, что сам нарывается, так еще и нас с ослиным упрямством тянет в могилу!

Он метнулся в дом, вскоре выбежал с огрызком бушлата, подскочил к стене, начал тереть самое сакраментальное слово. Но Серега в это утро был не просто творец. Он грудью встал на защиту своего бессмертного шедевра, подбежал, оттолкнул Карпатова. Товарищам по несчастью снова пришлось их разнимать. Оба были полны решимости и кипели праведным гневом.

– А что, нехай висит, – миролюбиво сказал Вакуленко, отошел и с прищуром оглядел картину. – Большая! Не сказать, конечно, что шедевр…

– А я вот в Третьяковке однажды был, – вспомнил Витька. – Так там картину видел во всю стену! Не помню, кто нарисовал, но красивая. Небось ведра два краски ушло.

– Да ну вас! – Карпатов сплюнул и ушел в дом.

Устраивать новую драку с участием всего коллектива было курам на смех.

Далее состоялся «развод на работы». Распахнулась калитка, вошел переводчик Миша в сопровождении пары бравых бойцов. Карпатов шагал им навстречу, ожидая бури. Но шедевр изобразительного искусства, красовавшийся на стене, не произвел на переводчика никакого впечатления. Он мельком глянул на Серегины художества, пожал плечами. Его спутники тоже не заметили ничего необычного. Они увели Карпатова, калитка за ними захлопнулась.

– Не понял, – разочарованно пробормотал Серега. – Ну, хорошо, допускаю, что в письменном, да, собственно, и в устном русском бородатые обезьяны не копенгаген. Но Миша ведь должен понимать, что здесь написано! Какой же это переводчик! Он и бровью не повел.

– Сочувствую, приятель. – Глотов похлопал Серегу по плечу. – Переводчик понимает устный матерный, в рукописные матюги он вникать вовсе не обязан. К тому же в твоем корявом исполнении. Он знает, как пишутся нормальные слова, да и то не все.

– А это ненормальные? – возмутился Серега.

– Одно есть, – заявил Глотов. – Предлог «на».

– Хорошо. – Серега вздохнул. – Будем ждать, пока появится кто-нибудь грамотный.

Серегины выкрутасы начинали утомлять летчиков, но они помалкивали, боясь быть обвиненными в сепаратизме, соглашательстве и отсутствии патриотизма. Шедевр дожил до обеда, пока не появился Махмуд. Он угрюмо уставился на новое украшение так называемого парадного входа, смотрел на него долго и вдумчиво, как баран на новые ворота.

Ближе к вечеру нарисовался человек, похожий на маляра, с ведром известки, закрасил надпись. Утром проявилась новая, большая и выразительная.

– Детский сад! – прокомментировал Глотов.

Опять пришел человек, закрасил, убыл. Суровых репрессий не последовало. Только пищу, которую им подали к обеду, совершенно невозможно было есть. Серега заглянул в тарелку и с гневным возгласом оттолкнул ее от себя. Из протухшей каши выползали червяки!

– Где они взяли такую бурду? – заголосил Серега. – Неделю на солнце выдерживали?

– Спасибо, Серега, – проворчал Глотов, выливая содержимое тарелки в отхожее место. – Ну и напорол ты косяков!

– А при чем тут я? – возмутился Серега. – Я просто высказываю справедливый протест против беззакония и жестокости. А они чего выражают?

– Свое отношение к твоему справедливому протесту, – объяснил Глотов и в расстроенных чувствах удалился на «фиесту».

– Это как же? – Вакуленко чуть не плакал, глядя в свою тарелку. – Это мы без обеда, чи як?

– Боюсь, и без ужина, – заявил Глотов и отвернулся к стене.

На следующий день Серега был тише воды, ниже травы. Охрана глумилась над пленниками. Весь день талибы приносили летчикам протухшую снедь и умиленно смотрели, как они сливали ее в туалет. Если Глотов, Витька и Серега как-то держались, то на Вакуленко было больно смотреть. После суточного воздержания он не выдержал, взял ложку, сглотнул, шепотом попросил у Господа поддержки и запустил ее в эту омерзительную похлебку.

– Офонарел, Вакуленко! – Глотов вырвал у него ложку, отобрал тарелку, сбегал, вылил. – Стыдно, боец! Хоть какая-то гордость у тебя осталась? Ведь им только того и надо!

– А мне покушать нужно. – Вакуленко покрывался пунцовыми пятнами.

– Так, объявлю-ка я голодовку, – зловеще процедил Серега.

– Разве мы уже ее не объявили? – удивился Витька. – А что сейчас делаем?

– Пацан прав, – заметил Глотов. – Для того чтобы объявить голодовку, нужно иметь в наличии нормальную пищу, а не этих, извиняюсь, членистоногих.

– Тогда давайте Карпатова съедим, – внес блестящее предложение Серега. – Его кормят на аэродроме каждый день. Впрочем, нет, – передумал Серега. – От Карпатова меня вырвет. Лучше кошку съедим.

Измывательства с червями прекратились на следующий день. Охранники бросили пленникам четыре котелка с нормальным, хотя и изрядно высохшим пловом. Витька и Вакуленко уминали за обе щеки, вылизывали посуду до последней крошки. Глотов ел степенно, виновато поглядывая на Серегу. Тот смотрел на летчиков презрительно, как на типичных представителей общества потребления, яростно игнорировал свой котелок.

– Перестань, Серега, – терпеливо втолковывал Глотов, вылизывая ложку. – Будь разумным. Голодовка – не наш путь. Нам силы нужны. Как мы сможем рыть землю, если откажемся нормально питаться? Как мы убивать их будем, если нас шатает на ветру? Так что хавай с чистой совестью. Ешь, говорю, пока не отобрали!