Восхождение - Анатолий Букреев

Я всячески подгонял их, ведь на Балконе мы просидели больше часа и уже отставали от графика. Поднимаясь по перилам, я несколько раз останавливался, чтобы пропустить вперед клиентов. Я нарочно замедлял ход, надеясь, что встречу Скотта, но его все не было. Я не видел Скотта с момента выхода из четвертого лагеря, и теперь мне хотелось поговорить с ним. Я собирался обсудить с ним состояние наших клиентов и получить указания по поводу дальнейших действий. Общий план мне, конечно, был известен, однако обстоятельства изменились. Что мне делать — идти наверх или возвращаться? Прорываться к вершине или помогать здесь?

Подождав еще немного, я решил идти дальше. Я знал, что Скотт идет с кислородом, более того, он пользовался кислородом и накануне ночью, поэтому я надеялся, что вскоре он меня нагонит. Тогда мы все и обсудим. Поднимаясь, я внимательно следил за нашими клиентами. Выглядели они хорошо, хотя шли и не слишком бодро.

В 9 часов 58 минут Бейдлман поднялся на Южную вершину; через полчаса там появился Мартин Адамс. Бейдлман считал, что экспедиция сильно запаздывает. «Мне это не нравится», — сказал он Адамсу.* Как вспоминал Адамс, они вдвоем просидели на Южной вершине часа полтора-два. «Перила были одни, а участников очень много. Мне казалось тогда, что какой-нибудь медлительный клиент Роба Холла оказался впереди наших и те никак не могли его обогнать».

Тем временем один из участников повернул назад. Пятидесятитрехлетний Франк Фишер, газетный издатель из Гонконга, а по совместительству клиент из альпинистской экспедиции Роба Холла, первым из восходителей решил отказаться от штурма. Оставшиеся семеро клиентов «Консультантов по приключениям» к половине одиннадцатого утра поднимались по перилам от Балкона к Южной вершине. Вперемежку с ними шли и все клиенты «Горного безумия» (за исключением Мартина Адамса), а также тайваньцы. Как выразился один из участников, «сам черт бы не разобрал, кто за кем тогда шел». Что касается кислорода, то даже при самом экономном расходе у участников экспедиции Фишера его оставалась сейчас всего на час-два. Причем заметим, что это был уже второй по счету баллон. Оставшиеся баллоны (третья порция), рассчитанные на шесть часов пути, еще не были доставлены наверх. Шерпы-носильщики находились где-то на полпути к Южной вершине.

Трое клиентов Холла — Джон Таск (56 лет), Лоу Кашишке (53 года) и Стюарт Хатчисон (34 года) — шли в самом конце. Еле-еле продвигались они вверх по перилам вслед за медлительными тайваньцами, которые мешали им выйти вперед. Клиенты Холла пытались оценить сложившуюся ситуацию, насколько им позволяло затуманенное недостатком кислорода сознание. Постепенно каждый из них стал склоняться к мысли повернуть обратно.

Лоу Кашишке рассказывал: «Я обогнал Джона, а потом увидел, что Стюарт, который шел впереди нас, почему-то идет нам навстречу. Мы с ним поговорили. Стюарт был убежден, что вскоре Роб повернет назад всю экспедицию, ведь было уже слишком поздно. Он сказал, что с такой толчеей на перилах нам никак не успеть до часа. Нам было назначено время начала спуска — час дня. Стюарт меня всячески убеждал. И еще я помню, как он… Нет, я толком ничего не могу припомнить. Я ему что-то ответил и отправился дальше, но вскоре все же решил возвращаться.

К половине двенадцатого я по-прежнему шел почти в конце этой очереди. Шел и шел… Я умею переносить трудности, знаю, как справляться с усталостью. У меня в этом большой опыт, ведь я марафонец. Я всегда считал себя очень выносливым. Я привык пересиливать себя, держаться до последнего. Но здесь подобные качества не всегда помогают, на высоте такое поведение даже опасно. Шаг за шагом я поднимался к вершине. Потом, поскольку я был самым последним на подъеме, я закрепился на веревке и опустился на колени, чтобы передохнуть — это было перед самой Южной вершиной. Мне страшно хотелось пить. Вода в моей фляжке замерзла, и я решил зачерпнуть снега прямо рукой. Конечно, не лучший выход, но мне уже было все равно. Я снял перчатку и увидел, что все пальцы у меня обморожены. Потом снял другую — то же самое. На самом деле я даже не удивился, поскольку давно подозревал что-то в этом роде. По-видимому, желание взойти на Эверест настолько переполняло меня, что на все остальное я просто не обращал внимания. Но теперь, когда я остановился и перевел дух, ко мне стало возвращаться ощущение опасности. Я неожиданно почувствовал, насколько я устал. Я посмотрел вниз. Ниже, с Балкона, открывались такие фантастические виды, каких я и представить себе не мог. А отсюда уже ничего не было видно — только какая-то пелена. Не могу сказать, чтобы погода начала портиться; нет, ничего подобного не было. Но погода менялась. Я спросил Лхакпу, нашего шерпу, сколько нам осталось до вершины. Было ясно, что мы уже близко. „Часа два“, — ответил он. Я спросил, где мы, и он сказал, что примерно на высоте 8 700 метров. Я не мог представить, где же мы на самом деле — мой мозг уже не в состоянии был переваривать такие числа. Я привык все измерять в футах и перевести метры в футы был уже не способен. Но два часа! После этих слов во мне что-то оборвалось. Пройти еще два часа? Пожалуй, я смогу, я знаю, на что способен. Но сумею ли потом спуститься… Я подумал, что спуска уже не выдержу. Или все же как-нибудь выкручусь? Я привык к жестким условиям в спорте, я занимался очень серьезно. Но теперь… Я никогда этого не забуду — во мне как будто бы спорили два разных человека. Говорят, что на высоте альпинисты теряют способность логически мыслить, и все же оба моих внутренних голоса были вполне разумными. Один из них говорил: „Ну, давай же! Подумаешь, каких-то пару часов осталось. Иди наверх и достигнешь цели!“ Другой голос предупреждал: „Лоу, если ты туда пойдешь, то назад уже не вернешься. А если каким-то чудом и выкарабкаешься, то останешься без всех пальцев“. Я до сих пор удивляюсь, что послушался тогда своего второго голоса. Я сказал Лхакпе: „Скажи Робу, что я пошел вниз“. Спускаться я стал не сразу, а постоял еще минут пять.

Возможно, слова Стюарта на меня и повлияли, но только на подсознательном уровне. Решение я принял сам. Мне стало ясно, что я не смогу дойти до вершины и вернуться полноценным человеком, не калекой.

В конечном счете можно сказать так: я отказался от восхождения потому что не был уверен в том, что выживу и уж тем более сумею сберечь пальцы на руках и ногах. Помимо этого, в отличие от большинства моих товарищей, мне не нужно было восхождения любой ценой. Конечно, я хотел покорить вершину. Боже мой, как я об этом мечтал! Но… Я живу в Детройте. Я бы вернулся в Детройт и сказал: „Я покорил Эверест“. Мне бы ответили: „Эверест, да? Здорово. Кстати, ты слышал, как вчера наши сыграли с «Питтсбург Пингвинз»?“ Там никому нет дела до этих гор, они даже не знают, где они находятся. „Это что, самая высокая гора?“ И кто-нибудь бы обязательно сказал: „Слушай, а разве ты там еще не был?“ Словом, восхождение на Эверест не было для меня вопросом жизни и смерти. Успех здесь не стал бы для меня главным событием в жизни. И уж конечно, мне совершенно не грозило попасть на первые полосы газет. Известность, слава, популярность — все это было очень важно для некоторых участников. Не скрою, меня такие вещи тоже волновали, но… Желание добиться успеха не затмило моего сознания, и о своей безопасности я все же не забыл».