Будда - Гельмут Улиг

Эта прекрасная легенда ничем не доказана, как и другая, согласно которой перед небесным путешествием Будды к своей матери была вырезана чудесная статуя из сандалового дерева, наполненная магическими силами. Существуют и другие сказочные сообщения о портретах Будды, возникшие при его жизни или вскоре после его смерти, но ни один из них не сохранился.

Прошло более пятисот лет, прежде чем возникли первые сохранившиеся до нас портреты Будды, но зато в большом количестве и, что тоже подобно чуду, в трех различных, далеко лежащих друг от друга местах Индии: в Гандхаре, могущественном царстве в области сегодняшних Пакистана и Афганистана, где встретились персидский, древнегреческий и римский стили; в Матхуре, на северо-западе Индии, где самобытное искусство существовало уже многие века; и на юго-востоке Индии, где плодотворно взаимодействовали живой религиозный интерес и обмен с Шри-Ланкой.

Однако невозможно точно установить даже время начала изображения Будды. Возможно, это было в первом веке нашей эры. В Гандхаре следовали западным образцам, стиль которых проник на восток через «шелковый путь». Статуи Аполлона особенно выделялись как образцы для первых изображений Будды стоя. При этом в Гандхаре выражение лица Пробужденного также носило западный отпечаток. Но даже изображения головы Будды на юго-востоке Индии несли в себе западноевропейское, даже римское влияние, хотя в отдельных случаях это невозможно ни доказать, ни проследить его путь.

В этом раннем языке образов буддизма речь идет не только о самом Будде, но и о всей истории его жизни и легенде. На рельефах, украшающих галереи многочисленных ступ, повествуется о пути Будды из последнего места его пребывания на небе тушита, о зачатии и рождении Будды из бедра его матери Майи, о побеге из родительского дворца, об аскетизме и всех остановках ищущего на пути к просветлению. Далее следуют деятельность учителя и чудеса, многочисленные встречи с народом, монахами и святыми, вплоть до последней сцепы и окончательного угасания в тесном кругу скорбящих учеников. К следующим темам рельефов относятся сожжение бренных остатков, почитание реликвий и воздвижение первых ступ. Все они, частично выполненные с высоким мастерством, изготовлены из трудно обрабатываемого серого сланца Гандхары.

Ранний мир буддийских образов выходит далеко за рамки Будды и истории его жизни. Мы можем видеть бодхисатв в натуральную величину в тонко выполненных одеждах с богатыми украшениями, которые сыновья князей того времени, возможно, считали образцом для портрета. А в области Матхура мы находим наряду с добуддийскими богами природы — якшами — уже и женские божества, которые включены в буддийский пантеон, такие, как апсары, которые парят над дающим наставления Буддой.

Понятно, что здесь на сцене уже господствует махаяна, хотя хинаяна не враждебна изображениям, по ее язык образов ограничивается Пробужденным. В храмах и монастырях Юго-Восточной Азии он до наших дней является для монахов образцом медитации.

На севере, наоборот, прежде всего в Тибете и Гималаях, Будда отступает перед сотнями, тысячами явлений пантеонов махаяны и тантраяны. Возникает вопрос, об их значении. Не только Будда размножился и выступает в эзотерических формах как первобудды и татхагаты, размножаются и бодхисатвы в тех случаях, когда они нужны.

В ваджраяне и тантраяне появляются также и женские просветленные существа — тары. Божеств покровительства и инициации мы встречаем в соединении полов — яб-юм, — позиции, которая имеет целью не оргазм, а преодоление всех физических инстинктов и желаний. Но это множество явлений, которые представляют более поздний буддийский пантеон, значительно отдаляет нас от Будды и его учения.

Тем удивительнее остается на протяжении веков до современности почти незамечаемый, воспринимаемый как само собой разумеющийся феномен. Это трон из лотоса, простой или двойной, выполненный целиком или только с фронтальной стороны, на котором сидят или стоят почти все эти фигуры, от Будды Шакьямуни, бодхисатв и тар до групп яб-юм и демонических явлений.

Здесь можно различить объединяющий признак буддийского языка образов, о котором стоит подумать.

В позднем буддизме, особенно в махаяне, цветок лотоса наряду с колесом учения все больше и больше становится главным символом. Причина этого заключается в изменении буддизма, с чем мы уже познакомились. Наряду с дхармой Будды лотос, с которым мы сталкиваемся как темой важнейшей сутры махаяны, приобретает все большее значение.

В то время, как колесо учения, часто с двумя газелями по обе стороны, представляет собой символ Будды, лотос, который на санскрите называется «падма», мы можем признать символом важнейшего бодхисатвы Авалокитешвары, первоначальным именем которого было Падмапани (носитель лотоса). Во всех его ранних изображениях он держит в левой руке полностью распустившийся лотос. Иногда он обрамлен двумя усиками лотоса.

Но и бодхисатва Манджушри, который на многих скульптурах высоко держит в правой руке меч божественной мудрости, на более поздних изображениях и в бронзовых скульптурах обрамлен лотосовыми усиками. При этом на уровне плеч также находятся распустившиеся цветы лотоса, в центре которых расположены поднятый меч и книга мудрости.

То, что здесь речь идет о структуре значений еще не полностью раскрытых взаимосвязей, видно из того, что будущий будда Майтрея в своих многочисленных формах проявления часто изображается в обрамлении лотоса, причем иногда один из цветов еще не распустился и представляет собой лишь бутон. Символика очевидна: Майтрея возвещен человечеству, но он еще не открылся перед ним. Бутон еще не пробился сквозь болото сансары, которое олицетворяет жизнь всех нас. С другой стороны, есть еще тары (женские бодхисатвы), которые с двух сторон украшены побегами лотоса. Зеленая тара — реинкарнация непальской принцессы — на некоторых изображениях опирается небрежно вытянутой ногой на цветок лотоса.

Великий святой и учитель, тибетский реформатор Цзонхава также часто изображен с лотосом.

Нет сомнения в том, что трон из лотоса, на котором находятся все фигуры буддийского пантеона, как и это сопутствующее растение, которое поднимается из илистой воды, указывают на прорыв живого из болота и мути к свету и прозрачности, которому учил Будда и которого добиваются все следующие ему буддийские традиции веры.

Только одна эта глава буддийского образного языка показывает нам, как мало значения придается здесь художественной форме и как много — убедительному способу выражения дхармы.