Оккупанты - Валерий Петков

– Можно. Я и мёда баночку прихватил для сладости. Маленькую. Не знал, застану вас дома или нет.

– Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро! Это значит – прийти в гости со своей закуской. Вы нас сразу нашли?

– Да я и не знаю, где у вас тут магазины, чтобы не бегать, припас. Дом-то узнал, хорошо это место знакомо, раньше кафе было на первом этаже. Так я любил зайти, рюмочку под кофе пропустить. Тут у меня и сестра рядом живёт.

– Ну, я пошла, – сказала Катрина.

– Спасибо вам. Если я был где-то неправ, извините.

– Что вы! Всё в порядке. Мы же для пользы дела.

Мужчины прошли на кухню.

– «Мёд, он вроде бы есть, но его сразу – нет», как сказал Винни-Пух. – Зять поставил баночку на стол. – Какой вам чай?

– Чёрный.

– Вчера к врачу ходил. Должно быть, магнитная буря влияет на кардиостимулятор. Ноги отекли сильно. Даже испугался немного. Врач говорит, пока привыкнешь, психологически, всё-таки инородное тело вживили.

– Может, коньячку? – предложил Дед.

– А мы с ним в палате сдружились. Не очень хорошо себя чувствовал, – пояснил Зятю.

– Нет. Я ещё не в полной силе восстановлен. Надо окрепнуть немного. И кушать надо хорошо.

– А меня соседки всё оберегают, Зять вот хлопочет, – похвастался Дед.

– Вчера я на полдня отбежал, так тут такая камарилья завертелась! И это покушай, и это выпей, а это не пей. С женским именем ураган, как водится, – сказал Зять.

– Советчиков много, – сказал Сосед по палате. – Это не очень хорошо.

– Раньше жил, не знал их так. А счас не одна, так вторая бегит. Тебя выписали, а я ещё неделю провалялся. Обнаружили какую-то инфекцию, и давай меня лечить, температуру, кашель сбивать.

– Я вижу, исхудал основательно.

– Бери варенье, сморода. Блинчики соседка делает. Прежде редко ходила. Обувь починить, по делам. Это теперь вот взялась за меня, зачастила. Как заболел, зашевелилась.

– Ууу! Вкусные. Румяные.

– Он тут один на весь подъезд мужчина, остальные бабушки, а помоложе за границу подались на заработки. Вот и балуют его тётки сердобольные, дай бог им здоровья, – сказал Зять. – Несут домашнюю вкуснятинку.

– А я два раза у врача уже был. Настраивал батарейку. Температура немного поднялась. Я переживать начал. Жить-то хочется. Я сам с Сибири, моряком всю жизнь в море ходил. Пенсия небольшая – сто тридцать пять латов. Сын женат на латышке, так язык я выучил специально, она мне нравится, невестка. Знакомая тут, на хуторе. Приехал к ней в гости. Плачет: сын влюбился в городскую. Она же его от земли уведёт, а мы всегда на земле жили. Я ей говорю – надо радоваться, что влюбился, а в их дела не вмешивайся, ни в коем случае. Врагом первым станешь. Вскоре знакомая моя умерла. Тридцать шестого года рождения. И я узнаю, что она до последнего пилила невестку – ты лентяйка, ничего не делаешь, а это моя земля. У неё земли и вправду было много. К чему это я рассказал? Вот когда у людей много богатства, как они рано уходят из-за переживаний. А сердце не выдерживает.

– Вот так и этот толстяк, в палате. Как его? Имант, вот! С сыном родным не смог поделить свои богатства. Разругался вдрызг. Может, и заболел через это.

– В богатстве нет уж совсем плохого, надо только правильно распорядиться. Сколько вон, в лотерею срывают приз и гибнут, перестают нормально соображать.

– Я сейчас много на эту тему размышляю, – сказал Зять. – Я думаю, всякие излишества – это плохо. В том числе и деньги. Такая беспокойная энергия от множества денег, от излишеств.

– А меня сейчас эта батарейка не беспокоит, – похвастался Дед, – через год сказали явиться на проверку, настройку.

– Да в больнице было ясно, что всё у тебя хорошо, – похвалил Деда Сосед по палате. – Будем теперь общаться. Разумно надо общаться.

– Не всегда хватает выдержки и сообразительности. Даже простого такта не всегда хватает, – добавил Зять.

– У меня одна внучка в Америке, – рассказал Сосед по палате, – уже пятый год там, прижилась, всё как надо. Вышла замуж. Он родился уже в Америке, а его родители когда-то давно переехали из Норвегии. И её свёкор умер, оставил наследство. Она говорит – я и не думала, а стала миллионершей. Немного поговорили. Вижу, рассуждает здраво, ума поднабралась там. И спрашиваю – а как тебе так просто к этому привыкнуть удалось? Она говорит – такие законы, всё учтено, и при распределении наследства претензий, как правило, не бывает. А у нас так и смотрят, как бы слупить, отобрать. И людей подводят к тому, чтобы сжульничать, создают почву для этого.

– В Латвии был хутор, хутор и остался, – подосадовал Дед. – Хоть и живут в высотных домах. А начни критиковать, объявят тебя врагом народа. А у меня, может быть, душа болит больше, чем у чиновника, который ворует, на служебной машине ездит и на государственном языке учит меня жить. Ну-ка, дай мне килечку, на вилочку подцепи. Чего нельзя, того и хочется сильнее. А то чай да чай. Сколько можно кишочки полоскать.

– Вот и хорошо, – улыбнулся Сосед по палате. – Другой раз надо себя и заставить немного покушать. Не переедать, а так, немного. Как котёнок. Вот он остался в памяти, в сердце, Дед ваш. Редкий человек. Я уже тоже жизнь прожил, повидал. Научился людей различать немножко.

– Он такой и есть, люди к нему тянутся. Что-то важное не растерял за жизнь.

– Теперь уже знаю, как к вам пробраться, дорожку быстрее найду.

– Заходи, посидим, поговорим, – пригласил Дед. – Хочется поскорее выздороветь, а так не всегда получается.

– То, что мы хотим, это не всегда определяет дальнейшее движение. Всё равно ребёнок нормальный родится через девять месяцев. Солнце не взойдёт раньше времени. Спасибо за чаёк.

– Спасибо, что поддержал, – поблагодарил Дед. – Хорошее время наступает. Я к зиме так и не привык за всю жизнь, понамёрзся, что по сей день не отогреться.

– Тут уж весна, сразу вдохновение пойдёт, настроение веселее. Свидания, дискотеки ночные, – засмеялся Зять.

– Банька у нас впереди. Вот что! Врач сказала, можно, легонько. Не злоупотреблять, веником шибко не махать, погреться. Вот что впереди у нас, – поделился Дед. – Такая радость.

– Я пока только душ, слегка тоже.

– Душ-то и нам разрешили, – сказал Зять. – Спасибо, что Деда не забываете.

– Вон у него улыбочка! – засмеялся Сосед по палате. – Сплошная радость!

– Побреемся сейчас, стрижку провели. Привет вашим домашним.

– Пока.

Сосед по палате ушёл.

– И вот так целый день дверями хлоп, хлоп. Большое волнение возникло из-за меня. Хороший мужик. Надо же, из Сибири куда занесло!

– У тебя, похоже, врагов нет, Деда!

– Может, двадцать граммов? – Дед глянул вопросительно на Зятя. – Килька требует влаги.

– Мне не жалко, ты смотри, сам регулируй внимательно.

Зять капнул немного в рюмку. Дед выпил.

– Вот и я дожил – того нельзя, этого нельзя. Солёного нельзя, сладкого тоже. Пойду, полежу. Сегодня ещё лежать не надоело.

Дед, устроился на тахте. Зять в кресле напротив.

– Дверцы на шкафе разгулялись. Надо шурупы крутить, но пока обожду.

– Я выберу один день, закручу, – пообещал Зять.

– Катрина добрая женщина. – Дед прикрыл глаза. – А вот так и живёт одна. Дочка и сын взрослые. Дочь замужем, где-то отдельно гнёздышко свила, а сын так холостой и бродит. Ему уж под сорок лет. Офицер полиции, хотя парень хороший, очень хороший. Звание, получает хорошо. Скромный, выдержанный такой. Разошлась Катрина с мужем, и всё. Давно! Не хочет мужиков. Какая-то не может без мужчины, а она, вот видишь. Вчера соседка напротив приходила. Ужасно пополнела, хотя и бегает, внуков в садик водит, по дому много двигается. Мамка её парализованная, а сердце крепкое. Вот и таскай её по всей квартире. Племянница звонила вечером. Ей уже второй аппарат нонече поставили, а я и не знал. Пока не шевельнёшь, дак и знать не узнаешь. Какую-то пенсию ей назначили.

Дед сладко зевнул.

– Ты когда котлетки-то печь начнёшь?

– Вот сейчас и начну, накрою тебя одеялом, в сон отправлю на поправку, и к плите.

Зять вышел, дверь за собой прикрыл.

Глава 34. Собрание

– Старухам не верьте. Они все представляются. Хотят, чтобы их все жалели.

Прошли через вестибюль. Поздоровались с гардеробщицами.

– Вы разве старуха? – засмеялся Дед. – Вон какая шустрая, и глаза сверкают. Что-то редко вас вижу на собраниях.

– Конечно, старуха. На людях почти не бываю в последнее время. Девяносто четыре годика. Едва дышу, а в девяносто ещё бегала… девочкой. В восемьдесят крышу смолила на даче. О как!

– По вам не скажешь, что столько годков.

– Старухи-то всё про болезни.

– А вам разве неприятно, когда жалеют? Особенно – мужчины.

– Я не хочу, чтобы меня жалели, хочу, чтобы уважали мою старость.

Они медленно поднимались на второй этаж по широким мраморным ступеням. Полумрак пыльного окна делал мрамор тёмным. Слушали гулкие свои шаги.

Дворец культуры сильно обветшал, и Дед всякий раз с грустью это отмечал. Из-за высоких торжественных колонн называл его – Рейхстаг.