Шпион, вернувшийся с холода. Война в Зазеркалье. В одном немецком городке - Джон Карре

— А как насчет Фидлера? Тебе совсем не жаль его?

— Идет война, — ответил Лимас. — Жесткая и неприятная, потому что бой ведется на крошечной территории лицом к лицу. И пока он ведется, порой гибнут и ни в чем не повинные люди. Согласен. Но это ничем, повторяю, ничем не отличается от любой другой войны — от той, что была, или той, что будет.

— О Господи, — вздохнула Лиз. — Ты не понимаешь. Да и не хочешь понять. Ты пытаешься убедить самого себя. То, что они делают, на самом деле куда страшнее; они находят что-то в душе человека, у меня или у кого-то еще, кого они хотят использовать, обращают в оружие в собственных руках и этим оружием ранят и убивают…

— Черт побери! — заорал Лимас. — А чем еще, по-твоему, занимаются люди с самого сотворения мира? Я ни во что такое не верю, не думай, даже в разрушение или анархию. Мне тоже противно убивать, но я не знаю, что еще им остается делать. Они не проповедники, они не поднимаются на кафедры или партийные трибуны и не призывают нас идти на смерть во имя Мира, Господа или чего-то еще. Они просто несчастные ублюдки, которые пытаются помешать этим вонючим проповедникам взорвать к черту весь мир.

— Ты не прав, — безнадежно возразила Лиз. — Они куда хуже нас всех.

— Лишь потому, что я занимался с тобой любовью, пока ты принимала меня за ханыгу?

— Потому, что они все на свете презирают, и добро и зло, они презирают любовь, презирают…

— Да, — неожиданно устало согласился Лимас. — Это цена, которую они платят, одним плевком оплевывая и Господа Бога, и Карла Маркса. Если ты это имеешь в виду.

— Но в этом и ты похож на них, на Мундта и всех остальных… Мне следовало бы знать, что со мной не станут церемониться. Верно? Они не станут, и ты тоже, потому что тебе на все наплевать. Только Фидлер был не таким… А вы все… вы обращались со мной так, словно я… ну, буквально ничего не значу… просто банкнота, которой предстоит расплатиться… Вы все одинаковы, Алек.

— О Боже, Лиз, — с отчаянием в голосе сказал он, — ради всего святого, поверь мне. Мне омерзительно все это, омерзительно. Я устал. Но ведь сам мир, само человечество сошло с ума. Наши жизни — цена еще сравнительно небольшая, но ведь повсюду одно и то же: людей обманывают и надувают, их жизнями швыряются без раздумий, людей расстреливают и бросают в тюрьмы, целые группы и классы списываются в расход. А твоя партия? Бог вам судья, она воздвигла свое здание на костях обыкновенных людей. Тебе, Лиз, никогда не доводилось видеть, как умирают люди. А сколько мне пришлось на это насмотреться…

Пока он говорил, Лиз вспоминала грязный тюремный двор и охранницу, объяснявшую ей: «Эта тюрьма для тех, кто отказывается признать реальность социализма, кто полагает, что у него есть право на сомнения, кто идет не в ногу со всеми».

Лимас вдруг напрягся, вглядываясь через стекло в дорогу. В свете фар Лиз разглядела какую-то фигуру. Человек сигналил им фонариком.

— Это он, — пробормотал Лимас, выключил фары и мотор и затормозил. Когда они остановились, Лимас перегнулся назад и открыл боковую дверцу.

Лиз даже не обернулась, чтобы поглядеть на севшего в машину. Она продолжала смотреть на ночную дорогу под дождем.

— Скорость тридцать километров, — сказал незнакомец. Голос его звучал испуганно и глуховато. — Я покажу, как ехать. Когда мы доедем до места, вам нужно вылезти и бежать к Стене. Прожектор будет направлен как раз туда, где вы будете перелезать. Оставайтесь в его луче. А когда луч уйдет в сторону, лезьте. У вас на это полторы минуты. Вы лезете первым, — сказал он Лимасу, — а девушка следом. В нижней части Стены есть железные скобы, ну, а дальше подтягивайтесь. Вы взберетесь на Стену и втащите девушку наверх. Понятно?

— Понятно, — сказал Лимас. — Сколько у нас осталось времени?

— Если вы поедете со скоростью тридцать километров, мы будем там примерно через девять минут. Луч прожектора появится ровно в пять минут второго. Они дают вам полторы минуты. Ни секундой больше.

— А что случится через полторы минуты? — спросил Лимас.

— Они дают вам полторы минуты, — повторил незнакомец. — Иначе это слишком опасно. В курсе дела лишь один патруль. Им дали понять, что вас перебрасывают в Западный Берлин. Но им велено не выстилать вам ковровую дорожку. Полутора минут достаточно.

— Будем надеяться, что так, — сухо заметил Лимас. — Сколько на ваших часах?

— Я сверил свои с часами начальника патруля, — ответил человек на заднем сиденье. В руке у него вспыхнул и погас фонарик. — Двенадцать сорок восемь. Мы тронемся без пяти час. Осталось семь минут.

Они сидели в полной тишине, только дождь барабанил по крыше машины. Перед ними тянулась вымощенная булыжником дорога с тусклыми фонарями через каждые сто метров. На дороге никого не было. Небо над ними было освещено неестественным светом дуговых ламп. Временами вспыхивал и исчезал луч прожектора. Слева, на большом расстоянии от них, Лимас заметил над горизонтом пульсирующий свет, напоминающий отблески пожара.

— Что это такое? — спросил он.

— Световой телеграф. Служба информации. Передают заголовки новостей в Западный Берлин.

— Понятно, — пробормотал Лимас. Конец пути был уже совсем близок.

— Отступаться нельзя, — сказал незнакомец. — Он говорил вам об этом? Другого шанса вам не дадут.

— Знаю, — ответил Лимас.

— Если что-то пойдет не так, если вы упадете или поранитесь, все равно не возвращайтесь. Они застрелят вас прямо в зоне Стены. Вам обязательно нужно перелезть.

— Мы знаем, — сказал Лимас. — Он говорил мне это.

— Как только выйдете из машины, вы окажетесь в простреливаемой зоне.

— Знаю, — бросил Лимас. — А теперь помолчите. Машину отгоните вы сами? — добавил он.

— Как только вы выйдете. Для меня, видите ли, это тоже очень опасно.

— Весьма сожалею, — сухо заметил Лимас.

Они снова замолчали. Затем Лимас спросил:

— У вас есть оружие?

— Есть, но я не могу отдать его вам. Он сказал, чтобы я не отдавал вам, хотя вы наверняка попросите…

Лимас негромко засмеялся.

— На него похоже.

Он нажал на стартер. С ревом, который, казалось, заполнил все вокруг, машина медленно двинулась вперед.

Они проехали метров триста, и тут человек на заднем сиденье взволнованно зашептал:

— Вот сюда, прямо, а потом налево.

Они свернули на узкую улочку. По обеим сторонам стояли пустые рыночные ларьки, машина с трудом лавировала между ними.

— Поворот налево! Вот здесь!

Они быстро повернули еще раз между двумя зданиями в какой-то проезд. Через улицу была натянута бельевая веревка. Сумеют ли они проехать, не сорвав ее, спросила себя Лиз. Казалось, они попали в тупик, но тут Лимас снова услышал команду:

— Снова налево и прямо по дорожке.

Он въехал на тротуар, а потом повел машину по широкой пешеходной дорожке, слева была поломанная изгородь, а справа — глухая стена какого-то здания. Откуда-то сверху послышался крик — кричала женщина. Лимас пробормотал «заткнись», с трудом повернул направо, и они сразу же оказались на шоссе.

— Куда теперь?

— Прямо вперед, мимо аптеки. Между аптекой и почтой — вон туда!

Человек на заднем сиденье наклонился вперед, и их лица оказались почти на одной линии. Вытянув руку, он уперся пальцем в ветровое стекло.

— Прочь! — прошипел Лимас. — Руки прочь! Какого черта! Я не могу ехать, когда вы машете рукой у меня перед носом.

Переключив двигатель на первую скорость, он быстро пересек какую-то широкую дорогу. Поглядев налево, он вдруг с изумлением увидел громоздкий силуэт Бранденбургских ворот в каких-нибудь трехстах метрах от себя и мрачное скопление военных машин возле них.

— Куда мы едем? — вдруг спросил он. — Мы почти приехали. Теперь поезжайте медленней. Налево! Налево! Налево! — кричал он, и Лимас с каждым выкриком поворачивал руль.

Через узкую арку они въехали в какой-то двор. Половина окон была без стекол или заколочена, пустые дверные проемы слепо зияли им навстречу. В другом конце двора были раскрытые ворота.

— Сюда, — шепотом прозвучала команда, в темноте этот шепот казался особенно настойчивым. — И резко вправо. Справа от вас будет фонарь. А второй, за ним, разбит. Когда доедете до второго фонаря, выключайте двигатель и подъезжайте к пожарному насосу. Вон там.

— Какого черта вы не ведете машину сами?

— Он велел, чтоб вели вы. Сказал, так надежней.

Проехав через ворота и резко свернув вправо, они оказались на узкой совершенно темной улочке.

— Выключайте фары!

Лимас выключил фары и медленно поехал к первому фонарю. Впереди уже был виден второй. Он не горел. Лимас выключил мотор, и они медленно проехали мимо второго фонаря. И вот, метрах в двадцати перед ними показались очертания пожарного насоса. Лимас затормозил, машина остановилась.