Шпион, вернувшийся с холода. Война в Зазеркалье. В одном немецком городке - Джон Карре

— А насчет Фидлера вы не правы. Он не наш человек. К чему Лондону было бы идти на такой риск, имея агентом Фидлера? На него делали ставку, это точно. Было известно, что он ненавидит Мундта. Да и кто бы на его месте не ненавидел? Фидлер ведь еврей. Вы же знаете, наверняка знаете, как Мундт относится к евреям. И какова его репутация в этом вопросе.

Я скажу вам еще кое-что, больше вам этого никто не скажет, так что послушайте меня. Мундт пытал Фидлера, избивал его и все время, не переставая, издевался над ним, потому что Фидлер еврей. Всем вам прекрасно известно, что за человек Мундт, но вы терпите его, поскольку он хороший контрразведчик. Но… — на мгновение Лимас запнулся, а потом продолжил:

— Но ради Бога… в этой истории погибло уже довольно людей. Голова Фидлера вам ни к чему. С Фидлером все в порядке… он идеологически выдержан, так, кажется, у вас говорят?

Он поглядел на членов трибунала. Они спокойно и даже с некоторым любопытством наблюдали за ним, глаза у них были холодные и неподвижные. Фидлер, сидевший в своем кресле и слушавший его с нарочитым безразличием, на секунду поднял глаза и безучастно посмотрел на Лимаса.

— И вы погубили всю операцию, Лимас? — спросил Фидлер. — Вы, опытный боец, проводящий коронную операцию, главную в своей жизни, влюбились в — как вы там ее назвали? — маленькую зачуханную девицу из паршивой библиотеки? Лондон должен был обо всем этом знать, Смайли не мог действовать в одиночку. — Фидлер обернулся к Мундту. — Вот что странно, Мундт, они наверняка понимали, что вы проверите в этой истории каждый пункт. Вот почему Лимасу пришлось старательно играть свою роль. Но затем они послали деньги бакалейщику, заплатили за квартиру Лимаса и за арендный договор девушки. И самое странное во всей истории — чтобы люди с их опытом выплатили тысячу фунтов девушке, члену коммунистической партии, которая должна была верить в то, что Лимас — человек конченый. Только не рассказывайте мне, что совесть Смайли настолько чувствительна. Что за нелепый риск!

Лимас пожал плечами.

— Смайли оказался прав в одном отношении: мы не смогли приостановить начавшихся процессов. Мы не допускали того, что вам удастся завлечь меня сюда. В Голландию — да, но не сюда же. — Он немного помолчал. — А я не мог и вообразить, что вы привезете сюда девушку. Ну и дурак же я был!

— Вы — да, но не Мундт, — быстро вставил Фидлер. — Мундт знал, что ему нужно искать, он даже заранее знал, что девушка предоставит необходимое доказательство. Крайне проницательно с его стороны. И что самое поразительное — Мундт знал о тысяче фунтов. Хочется спросить, как ему удалось до этого докопаться? Девушка ведь никому не рассказывала. Я видел девушку и уверен, что она никому ничего не говорила. — Взглянув на Мундта, он спросил; — Может, нам объяснит это сам Мундт?

Мундт помедлил — чуть дольше, чем следовало, как показалось Лимасу.

— Все дело в ее партийных взносах. Примерно месяц назад она стала платить на десять шиллингов больше. Я узнал об этом. И постарался выяснить, почему она может себе это позволить. И я выяснил.

— Блестящее объяснение, — сухо заметил Фидлер.

Наступила тишина.

— Полагаю, — начала председательница, переглянувшись с остальными членами трибунала, — теперь мы можем передать дело на рассмотрение Президиума. Разумеется, — добавила она, глядя на Фидлера маленькими, злобными глазами, — если вам больше нечего добавить.

Фидлер покачал головой. Казалось, что-то по-прежнему не дает ему покоя.

— В таком случае, — продолжила председательница, — мы с коллегами единодушны в том, что товарищ Фидлер должен быть освобожден от своих обязанностей до того момента, пока дисциплинарный комитет Президиума не вынесет соответствующего решения. Лимас уже находится под арестом. Напомню вам, что у нашего трибунала нет права выносить приговор. Прокурор республики совместно с товарищем Мундтом, без сомнения, разберутся в том, какой кары заслуживает британский шпион, провокатор и убийца.

Поверх головы Лимаса она поглядела на Мундта. Но сам Мундт не сводил глаз с Фидлера. Это был бесстрастный взор палача, прикидывающего, какой длины веревка ему понадобится.

И вдруг с внезапным озарением человека, которого слишком долго обманывали, Лимас понял весь дьявольский механизм.

Глава 24

Комиссар

Лиз стояла у окна спиной к охраннице и тупо смотрела на маленький дворик. «Сюда, должно быть, выводят на прогулку заключенных», — решила она. Она находилась в каком-то кабинете, на столе стояла еда, но Лиз не могла к ней притронуться. Она чувствовала себя больной и жутко усталой, физически усталой. Болели ноги, а лицо онемело и опухло от слез. Она казалась себе грязной, ей хотелось помыться.

— Почему ты не ешь? — снова спросила охранница. — Все уже позади.

Она произнесла это без малейшего сочувствия, так, словно девушка была идиоткой, не понимающей, что перед ней еда.

— Я не голодна.

Охранница пожала плечами.

— Возможно, тебе предстоит долгая поездка, да и готом тебя едва ли накормят.

— Что вы имеете в виду?

— В Англии трудящиеся голодают, — заявила охранница. — Капиталисты заставляют их умирать с голоду.

Лиз хотела было возразить, но передумала. Кроме того ей нужно, просто необходимо узнать кое-что, а узнать она могла только у этой женщины.

— Где я нахожусь?

— А разве ты не знаешь? — засмеялась охранница. — Надо бы спросить вон у тех, — она кивнула в сторону окна, — они объяснят где.

— Кто они?

— Заключенные.

— Какого рода заключенные?

— Политические. Враги народа. Шпионы, агитаторы.

— Откуда вы знаете, что они шпионы?

— Партия все знает. Партия знает о людях больше, чем они сами. Разве тебе не говорили этого? — Она посмотрела на Лиз и осуждающе покачала головой. — Ох уж эти англичане! Богачи сжирают ваше будущее, а вы сами им тарелки подносите. Все вы такие.

— Кто вам говорил о нас такое?

Охранница снисходительно улыбнулась и ничего не ответила. Казалось, она была очень довольна собой.

— Значит, это тюрьма для шпионов? — попыталась разобраться Лиз.

— Эта тюрьма для тех, кто отказывается признать реальность социализма, кто полагает, что у него есть право на сомнения, кто идет не в ногу со всеми. Для предателей, — кратко резюмировала она.

— Но что они сделали?

— Мы не можем построить коммунизм, не покончив с индивидуализмом. Нельзя, возводя великое здание, разрешать свиньям устраивать себе хлев возле его стен.

Лиз изумленно уставилась на нее.

— Кто вам все это наговорил?

— Я коммунистка, — гордо ответила та. — А здесь в тюрьме я — комиссар.

— Какая вы умная, — сказала Лиз.

— Я представитель трудящихся, — ответила женщина. — Мы отвергаем теорию о превосходстве умственного труда. Мы все здесь просто трудящиеся. Мы не признаем различий между умственным и физическим трудом. Ты читала Ленина?

— Значит, в этой тюрьме сидят люди умственного труда?

— Да, — улыбнулась охранница, — реакционеры, которые воображают себя представителями прогресса: они, видите ли, защищают личность от государства. Ты слышала, что сказал Хрущев о венгерских контрреволюционерах?

Лиз покачала головой. Нужно постоянно проявлять интерес, если она хочет заставить охранницу разговориться.

— Он сказал, что там ничего бы не произошло если бы вовремя расстреляли парочку писателей.

— А кого расстреляют сейчас? — быстро спросила Лиз. — После суда?

— Лимаса, — равнодушно ответила комиссар, — и этого жида Фидлера.

Лиз на мгновение показалось, что она теряет сознание. Она вцепилась в подлокотник кресла и села.

— А что сделал Лимас? — прошептала она.

Женщина поглядела на нее крошечными, хитрыми глазами. Она была высокая, толстая и рыхлая с одутловатым лицом и собранными в пучок жидкими волосами.

— Он убил охранника.

— За что?

Женщина пожала плечами.

— А что касается жида, — сказала она, — то он оклеветал честного коммуниста.

— И за это Фидлера расстреляют? — спросила, не веря собственным ушам, Лиз.

— Жиды все одинаковы, — пояснила охранница. — Товарищ Мундт знает, как с ними следует обращаться. Они нам тут ни к чему. Когда они вступают в партию, то считают, что вся партия принадлежит им одним. А когда их отказываются принимать, они заявляют, что против них плетут интриги. Говорят, Лимас и Фидлер действовали против товарища Мундта в сговоре. Ну что, будешь есть? — Она снова кивнула на еду на столе, а Лиз снова отрицательно покачала головой. — Тогда придется съесть мне, — сказала охранница, подчеркнуто демонстрируя свое нежелание. — Картошку, видишь ли, дали. Должно быть, повар в тебя влюбился.

И хихикая над собственной шуткой, она принялась за еду.