Революция и семья Романовых - Генрих Иоффе

Доклад Сватикова – одно из свидетельств того, что планировавшаяся Временным правительством отправка Романовых за границу (еще в марте 1917 г.) могла привести к серьезному усилению царистской контрреволюции. Мы уже знаем, что мартовский этап переговоров Временного правительства с английским правительством об отъезде Николая Романова и его семьи в Англию не дал результата: Романовы остались в России. Но вопрос этот не был снят с повестки дня. Приблизительно в середине мая начался новый – летний – этап этих переговоров. Со стороны Временного правительства их вел через английского посла Дж. Бьюкенена преемник П. Н. Милюкова на посту министра иностранных дел М. И. Терещенко. Но и эти переговоры, точно так же, как и мартовские, ни к чему не привели: до самого конца июля Романовы оставались в Царском Селе, а затем были отправлены в Тобольск. Отъезд в Англию оказался миражом, и этот «английский мираж» обернулся сибирской тайгой… Позднее, в период белой эмиграции, история «английского миража» неоднократно вызывала бурную полемику. Бывшие министры Временного правительства (Керенский, Милюков, Терещенко) доказывали, что со своей стороны они делали все, чтобы вывезти Романовых, и если этого не случилось, то ответственность целиком лежит на английской стороне (особенно Д. Ллойд Джордже), которая вначале (в марте) выразила готовность предоставить убежище свергнутому царю, а затем изменила свое решение[362]. «Наши усилия, – писал Терещенко, – закончились столь же неудачно, как шаги, предпринятые… в марте 17 года. В конце июня или начале июля, точно не помню, получился окончательный отказ»[363].

Напротив, бывшие английские политики писали, что их позиция в общем оставалась неизменной. Однако, поскольку Временное правительство «не сумело стать хозяином в собственном доме» и не решилось отправить царя за границу, правящие круги Англии вынуждены были считаться с этим[364]. Данную точку зрения разделяли и эмигранты-монархисты, в частности бывший царский премьер-министр В. Н. Коковцов. Он считал, что ответственность за судьбу Романовых несет Временное правительство, «оказавшееся во власти Совдепа»[365].

Кто же был прав? Представляется, что ответ на вопрос о причинах провала плана отправки бывшего русского царя за границу следует искать не в позднейшей перебранке отставных «вершителей судеб», которые главным образом пеклись о своем реноме, а в реальной обстановке тех дней…

Впоследствии, в ходе полемики, Керенский утверждал, что летом 1917 г. «человек улицы» почти перестал интересоваться Романовыми и напряженность вокруг них явно спадала. Если бы это было и так, то изменение статус-кво арестованных Романовых – отправка их за границу, которую в массах склонны были рассматривать как бегство, – не могло бы не изменить такой позиции «человека улицы». Романовы продолжали оставаться символом свергнутого царского режима, символом ненавистного прошлого, разрушенного революцией, но прошлого еще слишком близкого, слишком живого, чтобы смотреть на него как на нечто безвозвратно канувшее в Лету. Для правительства (и прежде всего для Керенского, становившегося в нем центральной фигурой) царскосельские арестанты являлись теперь такой картой, неосторожный или неудачный ход которой мог бы нарушить шаткий баланс проводимой им политики лавирования, летом 1917 г., в свою очередь, уже принимавшей черты бонапартизма.

Что значило в таких условиях отправить Романовых за границу? Вероятнее всего, пойти на определенный риск новой волны резких протестов со стороны революционных масс, что, в свою очередь, могло бы значительно активизировать монархические элементы и без того крепнувшей бонапартистской (корниловской) контрреволюции, которая уже начала разочаровываться во Временном правительстве. Короче говоря, «передвижка» Романовых за рубеж могла бы дестабилизировать обстановку, которую Керенскому и всему Временному правительству так важно было иметь стабильной в условиях подготовки к июньскому наступлению на фронте. Что это так, подтверждает сугубо частное письмо русского посла в Испании А. Неклюдова премьер-министру Г. Е. Львову, переданное через Терещенко в начале июля. Неклюдов «приватно» сообщал, что испанский король Альфонс XIII в беседе с ним поднял вопрос о «личной безопасности» Романовых, на что он, Неклюдов, дал следующий ответ: «Всякие ходатайства извне в его (бывшего царя. – Г.И.) пользу могут лишь причинить затруднения Временному правительству и осложнить положение, уже и без того трудное». Поэтому утверждение Керенского, что Терещенко вел переговоры об отправке Романовых в Англию с «большей настойчивостью», чем его предшественник – Милюков, вызывает серьезное сомнение. По всем данным, эти переговоры скорее должны были носить характер пожеланий, предположений, и не более того. Керенский и Терещенко, по-видимому, вели дело таким образом, что у англичан появлялся шанс уклониться от своего мартовского согласия на приезд Романовых в Англию. А этот шанс был им весьма кстати…

В «романовском деле» английское правительство само испытывало значительные трудности. В правящих кругах Англии, конечно, хорошо понимали, что политическая ситуация в России чревата переменами, способными по меньшей мере серьезно поколебать Временное правительство. Содействие его стабилизации было одной из важнейших задач союзных миссий, устремившихся в Россию весной и летом 1917 г. В составе этих миссий находились и социалисты (француз А. Тома, англичанин Гендерсон и др.). Именно через них правящие круги Запада пытались повлиять на Петроградский Совет, а затем и ВЦИК первого созыва в направлении всемерной поддержки политики Временного правительства. Но предоставление Романовым убежища в Англии могло внести ощутимый диссонанс в декларируемую ею политику поддержки «обновленной России», единства с ее новым, «демократическим духом». В эмиграции, в ходе уже упоминавшейся нами полемики о причинах невыезда Романовых в Англию, милюковская газета «Последние новости» опубликовала выдержку из лондонской «Дейли Телеграф», которая проливает яркий свет на позицию английских «верхов» в вопросе о Романовых. «Мы искренне надеемся, – писала газета, – что у британского правительства нет никакого намерения дать убежище в Англии царю и его жене. Во всяком случае, такое намерение, если оно действительно возникло, будет остановлено. Необходимо говорить совершенно откровенно об этом. Если Англия теперь даст убежище императорской семье, то это глубоко и совершенно справедливо заденет всех русских, которые вынуждены были устроить большую революцию, потому что их беспрестанно предавали нынешним врагам нашим и их… Мы говорим теперь совершенно откровенно и прямо: об убежище не может быть речи, так как для нас опасность слишком велика…»[366]

В соответствии с некоторыми архивными документами, использованными английскими авторами А. Саммерсом и Т. Мэнголдом, именно под давлением «левой общественности» английское предложение о предоставлении убежища Романовым (официальное решение об этом было принято в 20-х числах марта) к середине апреля начало «тихо испаряться»[367]. Бьюкенену было предложено сообщить в Петрограде о предпочтительности отправки семьи Романовых в другую страну, например во Францию. Соответствующие указания были даны английскому послу в Париже лорду Берти. Он, однако, ответил, что приезд Романовых во Францию также не будет приветствоваться. И в начале мая Бьюкенен сообщил Временному правительству, что до конца войны приезд царской семьи в Англию нежелателен[368]. В последующие три месяца, пишут А. Саммерс и Т. Мэнголд, вопрос о предоставлении убежища Романовым в Англии «исчезает из официальной переписки»[369]. Случайно ли это? По-видимому, нет. Если уже во второй половине апреля – начале мая англичане пришли к выводу о политической нецелесообразности приезда семьи бывшего царя в Англию, то тем более они должны были уверовать в это позднее. К тому же Временное правительство в летние месяцы 1917 г., как уже отмечено выше, само не склонно было активно будировать этот вопрос и официально ставить его перед английским правительством. Как «тихо испарялся» вопрос о предоставлении убежища Романовым в Англии, так и «тихо испарялся» вопрос об отправке Романовых из России. Обе стороны в общем хорошо понимали друг друга…

Вся история с несостоявшимся отъездом Романовых за границу опровергает позднейшие разглагольствования Керенского и других о том, что в основе отношения Временного правительства к свергнутому царю лежали только «гуманистические принципы». Не гуманизм, а так называемая реальная политика, конъюнктурный расчет брали тут верх…

Но если в силу политических соображений Англия для Романовых отпадала, то такие же соображения не позволяли продлить и их пребывание в «позолоченной тюрьме» Александровского дворца, вблизи бурлившего Петрограда. Позднее Керенский уверял, что июльские события в столице внушили ему беспокойство за судьбу царской семьи, и, опасаясь какой-либо новой революционной вспышки, он решил отправить ее в более безопасное место. Это утверждение находится в противоречии с утверждением Керенского о том, что «человек улицы» перестал интересоваться Романовыми. Но Керенский, пожалуй, прав в другом: революционные массы не испытывали кровожадных чувств по отношению к свергнутому царю. Вспомним, что, когда Петроградский Совет после «экспедиции Мстиславского» в Царское Село убедился, что Романовы «под надежной охраной», вопрос о них больше не возникал. Напротив, мы видели, что к лету вокруг Александровского дворца заметно активизировалась заговорщическая деятельность черносотенно-монархических элементов. Но главное даже было не в них. В середине июля Керенский уже располагал некоторыми данными о крепнувших антиправительственных настроениях в Ставке и увязывал их с угрозой монархической реставрации. Его подозрения особенно вызывала деятельность главного комитета «Союза офицеров армии и флота», а затем и нового «верховного» – генерала Корнилова. Поэтому есть все основания предполагать, что решение Керенского вывезти Романовых из Царского Села было продиктовано не столько боязнью революции, сколько боязнью тех крайне правых элементов, которые набирали силу в корниловско-бонапартистской контрреволюции. Одно из свидетельств тому – отказ переправить Романовых в Крым, куда они выражали желание уехать.