При блеске дня - Джон Пристли

Вместо того чтобы ворчать, Адонай смотрел на меня новым взглядом блестящих печальных глаз: как на своего первого друга в этой стране. Подобно большинству людей, добившихся успеха и нацепивших личину эдакого сурового нелюдима, в душе Георг оставался грустным и одиноким человеком. Приехав сюда и начав жизнь практически с нуля, во враждебной среде, он наверняка проглотил множество обид и унижений. Однако он всей душой любил кинематограф: это было его призвание.

— Я поговорю с Брентом про гостиничные сцены, — тихо произнес он. — Хорошо бы ты рассказал о них Элизабет, чтобы к следующей встрече с Брентом она тоже все понимала. Приходи ко мне в гости — я приготовлю вкусный ужин, мы все обсудим и побеседуем о настоящем кино. Если эта картина соберет хорошую кассу, возможно, нам позволят еще поэкспериментировать. — Он взял сценарий, встал и аккуратно стряхнул пепел с халата. — Я когда-то был женат. Тогда все было по-другому. Я возвращался домой и мог поговорить. Теперь у меня много любовниц, а поговорить не с кем. Чем ты занимаешься, Грегори?

— Да ничем, — ответил я. — В основном вспоминаю былое.

— Этим страдает большинство англичан. Их внутренние лица — истинные — всегда обращены в прошлое. Их жизнь заканчивается в двадцать один. Тебе бы жениться, друг, пока еще нравишься женщинам и можешь выбирать. На Элизабет, к примеру, хотя… на такой знаменитой актрисе, может, и не стоит. — Он посмотрел на меня так, словно надеялся услышать откровенное признание, которое окончательно сделало бы нас друзьями. Хотя признания он не получил, расстались мы действительно друзьями.

Когда я оделся и сел работать, прошла уже добрая половина утра. В тяжелой голове по-прежнему гуляло снотворное, однако я не разгибался до часу дня. Все это время меня не покидало чувство, что половина моей души по-прежнему с Элингтонами, в Браддерсфорде, но ведь не зря я профессионал: не обращая внимания на эту половину, я упорно выписывал все новые и новые приключения моей обольстительной, агрессивной и ненастоящей леди, чья жизнь на кинопленке, казалось, теперь принадлежала не мне, а Бренту, Элизабет и Адонаю. Странно: мне в самом деле все меньше нравилась эта роковая красавица и ее нелепые выходки.

Внизу меня уже ждала Элизабет. Она надела огромные очки в роговой оправе, достойные китайского философа, и сквозь них с восторгом читала «Таймс».

— Вот это реклама, Грег! — воскликнула она. — Я и забыла, какая она потрясающая… английская до мозга костей. В Америке я любила только варьете. Как было бы здорово все это смешать: провинциальных аристократок с луковицами нарциссов и эрдельтерьерами, отставных майоров-садоводов и тамошних «звезд шоу-биза»! Ты не выспался, милый?

— Нет, — кивнул я. Мы вошли в столовую. — Я слишком увлекся сновидениями. А потом меня бесцеремонно разбудил Адонай, когда я еще не был готов к дневному свету.

— Он мне сказал, что вы позавтракали вместе и обсудили сценарий. Они с Джейком Вестом уже укатили.

Мы заказали обед, и я предупредил Лиз, что в меню все блюда выглядят куда лучше, чем на столе. Обедающие за соседними столиками дамы с любопытством косились на кинозвезду, пытаясь разглядеть ее в дневном свете. Я почти слышал, как они говорят своим мужьям, что выглядит она немного старше, чем они ожидали.

— Кстати, — произнесла Лиз с виноватой ноткой в голосе, — не думай, что теперь мы остались одни. Я получила телеграмму. Сюда едет Лео Блатт.

— Лео Блатт! — Я пронзил ее гневным взглядом, словно это было ее рук дело. — Здесь он нам не нужен. По крайней мере мне.

— Он хочет повидаться с нами обоими, — сказала Лиз. — В конце концов он мой агент.

— Но не мой! — буркнул я.

— Когда-то был, разве нет? Вроде ты что-то такое рассказывал. И вообще ты же сам нас свел. Сказал мне, что он лучший агент в Голливуде. И я по-прежнему так считаю.

— Я даже не знал, что он здесь, — проворчал я.

— Он вылетел за день до меня. В Лондоне мы, конечно, разминулись. Вот он и решил приехать всего на пару часов…

— Почему он не мог дождаться тебя в Лондоне? — спросил я, хотя прекрасно знал манеру Блатта: он и не спрашивал Лиз, хочет ли она его видеть, просто поставил ее перед фактом. — Впрочем, надо же ему как-то отрабатывать свои бешеные гонорары. Поездка из Лондона в Корнуолл ради короткой встречи с нами едва ли не единственный способ доказать, какой он прекрасный агент. Дома он, верно, установил бы прожектора на верхушку «Радио-сити» или воспользовался бы военным флотом.

Элизабет моя речь не насмешила. Она обдала меня ледяным взглядом.

— Через день или два Блатт улетает в Америку, а нам надо кое-что обсудить. Если не хочешь его видеть, никто тебя не заставляет. Он все-таки мой агент, Грег!

— Ладно, Лиз, ладно, — раздраженно ответил я. — Ни слова больше не скажу. Прими его как можно радушнее и хорошенько обо всем поговорите.

— А с чего ты вдруг строишь из себя чопорного британца? Чем перед тобой провинился бедный Лео?

— Ничем, — мрачно ответил я. — Просто мысль о его веселом тявканье не приносит мне большой радости. Ничего дурного в Лео Блатте нет, кроме того, что он практически невыносим. Именно из-за таких личностей здесь недолюбливают американцев. Эдакие предупредительные, энергичные и щедрые богачи… мы, бедные, полуголодные европейцы, на дух их не переносим.

— Чепуха! — с жаром возразила Элизабет и с удивлением посмотрела на меня. — Еще несколько лет назад ты бы такое не сказал. Англия тебя изменила. Ты начинаешь отзываться о Штатах так, как тамошние изоляционисты отзываются о Британии.

Она говорила серьезно, и я счел необходимым ответить ей серьезно. Подумав немного, я сказал:

— Очень неприятно это слышать, Лиз. Должно быть, я действительно сгреб в кучу все предрассудки об американцах. Но мы, английские киношники, все какие-то озлобленные. Посуди сама: наши люди воевали, жили, как крысы, в подвалах, их бомбили и поливали огненным дождем. А когда им удавалось ненадолго вылезти из подвала и наскрести пару шиллингов на кино, что же они видели? Голливудскую версию войны. Американский образ жизни. Янки, выигрывающих битву за демократию! «Марш времени»! Иногда, если повезет, можно было увидеть фильм про Лондон, кишащий герцогами и беззубыми уличными торговцами. Как правило, такие фильмы снимали англичане, которые в 39-м сбежали за океан и совсем забыли настоящую Англию.

— Ты ведь знаешь, что я и сама снялась в двух таких фильмах, — пожала плечами Лиз. — Америке они принесли много пользы.

— Допустим, но Англии они никакой пользы не принесли. В этом вся суть. Почему наши люди должны жрать дешевую голливудскую бурду? Они не хотят это смотреть!

— Так зачем идут в кино? — спросила Элизабет.

— А ты представь, Лиз, какого-нибудь рабочего авиационного завода или железнодорожника! — с досадой воскликнул я. — Или обыкновенного солдата, или летчика. Выдался тебе один-единственный выходной, и ты хочешь сходить куда-нибудь с женой или подругой. Куда же пойти, как не в ближайший кинотеатр? Тебе еще повезет, если раздобудешь билеты. Ты понятия не имеешь, что какие-то люди, живущие за шесть тысяч миль отсюда, плевать хотели на твою несчастную жизнь, им бы только впихнуть тебе свою дешевую бурду. А бурда эта полностью вытеснила с экранов более или менее честные фильмы о войне, сделанные местными киношниками, которые на войне побывали и все знают. Да, и вот что, Лиз… — Я умолк.

— Ничего, Грег, договаривай, — с еле заметной улыбкой, отчасти ироничной, отчасти любящей, произнесла Элизабет. Давно я при ней так не горячился. — Еще немножко я перенесу.

— Теперь о нас, — сказал я. — Я вернулся в Англию, чтобы писать сценарии, если они кому-нибудь пригодятся. Больше я ничего не умею. Мои сценарии пригодились. Я кое-что написал и время от времени продюсировал фильмы. Пусть не шедевры — условия были ужасные, постоянные налеты и перебои с электричеством, вечно не хватало персонала и площадок, — зато мне за них не стыдно. Ты писала, спрашивала, как идут дела. Иногда я подробно рассказывал. Почему? Потому что у себя в Голливуде ты не видела ни одной из этих картин.

— Одну видела, про фабрику, — тихо произнесла Элизабет. — Сэм Грумэн показал ее мне у себя в студии. Я сидела и плакала, Грег.

— Ну да, им случайно досталась пленка, вот они и прокрутили ее для тебя по доброте душевной. Единственный фильм из всех, что я снял за последние пять лет. Я это к тому, что в Америке английское кино не показывают, а наши люди вынуждены смотреть все, что приходит из Голливуда, даже если это унизительно и обидно. Теперь понимаешь?

— Да, — неуверенно произнесла Элизабет. — Но я разговаривала с прокатчиками, они говорят, что им нужны громкие имена… и…

— Им все время что-нибудь нужно! — гневно перебил ее я. — Слышал не раз. Когда мы посылаем им картину, она должна пройти отбор: там сто фильмов на одно место. Вот и нам стоило бы так фильтровать мусор, который они на нас сваливают. Конечно, Лео Блатт тут ни при чем.